Валентин Пикуль - Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы
И, даже мало разбираясь в корабельной архитектуре, Ирина Павловна сразу по достоинству оценила эту подвижность, таящуюся в смоленых бортах покинутого «пенителя». Борта корабля оставались прочными: выделившийся из лиственницы скипидар покрыл обшивку, предотвратив гниение. И когда женщина проходила по палубе, сухие доски настила звенели под ногами, как клавиши. Густая паутина покрыла углы, в трюме попискивали тундровые крысы, но Ирина Павловна открывала разбухшие двери, смело залезала в люки, уже задумываясь над тем, где разместить участников экспедиции.
Покидая шхуну, уносила она в себе ощущение легко доставшейся победы. Но едва в душе улеглось первое волнение, как Ирина Павловна снова стала задумчивой и грустной. Лежала на нартах, и ее мысли постоянно путались, перебиваемые воспоминаниями о Сергее. Только сейчас она по-настоящему поняла, как была привязана к этому мальчишке.
И каюр, конечно, прав: к слезам, выжатым ветром, примешалось несколько горьких слезинок о Сережке.
Прохор – тот встретил весть об уходе сына спокойно, даже не удивился. Словно уже был давно подготовлен к этому и только ждал, когда сын решится на такой шаг. Но разве Прохора поймешь? Он всегда спокоен, никогда ничему не удивляется. Муж только сказал: «Я знаю: он в море, больше ему негде быть».
И когда нарты взбирались на вершины сопок, Ирина Павловна подолгу смотрела на далекий пепельно-серый горизонт океана: ушел Сережка за этот горизонт, пропал…
* * *В полдень упряжка ворвалась на улицу рыболовецкого колхоза «Северная заря».
Мимо побежали домики рыбаков с занавесками на окнах, на крылечках показывались рыбацкие жены, собаки выкатывались из-под заборов, с лаем бросаясь на упряжку, а каюр отгонял их хореем.
Ирина соскочила с нарт перед избой правления колхоза. Ее встретила на пороге молодая заплаканная женщина с ребенком на руках.
– Что у вас тут случилось? – спросила Рябинина.
– Беда моя, – ответила женщина.
– А председатель колхоза Левашев здесь?
– Там он… проходите.
Ирина Павловна протиснулась в комнату правления. Левашев сидел за колченогим столом, расставив негнущиеся в штормовых сапогах ноги, быстро уплетал из тарелки суп из «балки» – тресковой печени, особенно любимой мурманскими рыбаками. Его изрытое оспой лицо было некрасиво, но привлекало каким-то особым добродушием и бесхитростностью.
– Здравствуйте, Левашев, – сказала Ирина, – там какая-то женщина плачет в коридоре.
– Это моя жена плачет… Марья! – крикнул он. – Тащи сюда вторую миску – у нас гостья севодни. Ложку не забудь…
И, протянув женщине большую руку, всю в коросте жестких рыбацких мозолей, поделился:
– Дело-то тут такое… хошь плачь, хошь радуйся. Броня у меня была. В сорок первом, как немца на Западной Лице остановили, так меня и демобилизовали. Говорили, что рыба нужнее! А теперь – вот, – он развернул какую-то бумажонку, – видите, опять берут в армию… Ревет моя баба. Старуха – та молчит. А женка – ревет…
– Сейчас всех берут, – ответила Ирина, вздохнув. – У меня мужа тоже вот недавно мобилизовали. Плачь не плачь – а надо. Время сейчас такое – тяжелое очень…
Скоро она сидела за столом рядом с рыбацким председателем, и они дружно беседовали.
– Я уже слышал, – говорил Левашев, – вас шхуна интересует, что в Чайкиной бухте на обсушке стоит… Зачем она вам?
– Угу, – отвечала Рябинина, дуя на ложку. – Она – что, вашему колхозу принадлежит?
– Да бес ее знает, кому она принадлежит!
– Почему так?
В разговор неожиданно вступила жена Левашева:
– Только потому и считается за нами эта шхуна, что была выкинута на берег недалеко от нашего колхоза. А так – какой с нее толк? Промышлять на ней не пойдешь, больно хитра, никто и капитанствовать не возьмется. Вот и стоит без дела!..
– Так, значит, не нужна вам эта шхуна?
– Может, после войны и понадобится, – ответил Левашев. – Леса-то нету кругом – на доски переведем…
– Ну, ладно…
Ирина Павловна, машинально оглядев стены избы, завешанные плакатами, остановила свой взгляд на большой диаграмме выполнения плана и вдруг всплеснула руками совсем по-женски:
– Боже ты мой, ну и кривуля же у вас! Это почему же так? Шли, шли – и вдруг сорвались!
Жирная красная черта диаграммы напоминала дугу, которая ровно шла на подъем, переваливая за сто восемьдесят процентов плана, а потом скатилась на девяносто и несколько месяцев подряд дрожала, делая незначительные скачки вверх, точно не могла преодолеть начального падения.
– Девяносто процентов! Так в войну работать нельзя, товарищ председатель.
Левашев покраснел, словно мальчик, который раньше получал одни пятерки и вдруг принес домой позорную двойку.
– Да. Уж так, товарищ Рябинина, случилось. Висит эта кривая на стене, точно хребет переломанный, и не выпрямляется.
– В чем же дело?
И Левашев объяснил: в начале войны зашел в бухту «страшенный» косяк сельди, пожрал все, что было, а выхода найти не мог и сдох, лежит на дне, гниет: с тех пор и другая рыба в бухту не заходит…
– Пробовали в открытое море выходить, – рассказывал Левашев, – нас обстреляли… Так это не все, товарищ Рябинина. Появились в бухте морские ежи, жрут падаль и сами тут же дохнут. На несколько лет вода отравлена.
Ирина встала, натянула на голову платок:
– Чего же вы раньше не сообщали мне об этом? Надо выйти на середину бухты, закинуть сеть, а там посмотрим…
Они прошли на берег, сообща столкнули на воду тяжелый баркас. Левашев с готовностью поплевал на свои мозоли, но Рябинина велела ему садиться за рулевое весло.
– Я хочу немного размяться, – сказала женщина. – Черт знает какая жизнь! Половину дня сидишь, как чиновница, за столом. Перекуриваешься на разных дурацких совещаниях…
Левашев смотрел, как умело, по-матросски сноровисто гребла Рябинина – весла отлетали назад в полный мах, она не страшилась ложиться плечом на планширь, брызги, вылетавшие из-за борта, ее не пугали – она даже не жмурилась от них. Скинула пальто – дышала полной грудью.
– Я так думаю, – говорил Левашев мечтательно, – что, коли нашего брата вовсю берут, значит – наступление скоро. И не где-нибудь, а здесь вот, у нас.
– Может быть, – согласилась Рябинина. – Мне муж рассказывал, что здесь наступать будет очень трудно. Немцы забились под землю – у них даже машины под землей разъезжают. Туннели разные, подвесные дороги. Весь берег испоганили! А вы, Левашев, офицер?
– Что вы, какой из меня офицер! Я – простой солдат…
На середине бухты забросили сеть и вытащили на борт шевелящуюся кучу морских животных. Ирина Павловна ловко разобралась в этой живой груде руками, особенно внимательно рассматривая ежей, напоминавших большие ананасы, сплошь усеянные длинными коническими шипами. У некоторых иглы были прижаты к телу – эти ежи были уже мертвы, и когда Рябинина смотрела на них, лицо у нее озабоченно хмурилось.
Ежи шевелили шипами, ползали по днищу баркаса. Она заглянула в сеть – там лежала рыба с легкими следами гниения. Сеть была затянута липким налетом икры: каждая икринка – новый еж…
Ирина Павловна сполоснула за бортом руки, сказала:
– Теперь гребите к берегу… Ну, что я вам могу сказать! По-моему, положение спасти еще не поздно. Бухту очистим, а что касается шхуны – мы ее заберем от вас: она нужна нам…
Вечером она уже возвращалась в Мурманск, увозя с собой толстую тетрадь в полуистлевшем кожаном переплете. Это был «Вахтенный журнал бытности», найденный когда-то Левашевым на шхуне.
* * *Через несколько дней Ирина Павловна была в кабинете главного капитана флотилии.
Напротив нее в кресле сидел Дементьев, затянутый в китель, прямой и спокойный.
– Слушаю вас, Ирина Павловна…
– Сначала я хочу поговорить по поводу низкого уровня улова рыбы в колхозе «Северная заря».
– Мне это известно, – улыбнулся Дементьев. – К сожалению, ничем не можем помочь. Придется ждать, пока весь этот завал сельди сгниет, тогда в бухте снова начнется жизнь.
– Но, Генрих Богданович, вам придется ждать несколько лет.
– Почему?
– Да потому, что недаром наше море зовут Студеным: гниение в холодной воде происходит очень и очень медленно.
– Это, пожалуй, так, – согласился главный капитан. – Но мне уже докладывали, что в бухте появились морские ежи. Они съедят дохлую сельдь и, словно добросовестные санитары, очистят бухту. Как видите, Ирина Павловна, все обстоит очень просто: природа строит препятствия и сама же их уничтожает.
– Генрих Богданович, – сказала Ирина, – в этом вопросе вы заблуждаетесь. Морские ежи очень быстро размножаются, я бы сказала, быстрее, чем кролики, раз в десять. Я обратила внимание на их разновидность: преобладают ежи вида Cidaris и Echinus melo. Они плодятся особенно интенсивно. Тем более что размножению ежей ничто не препятствует. Наоборот, они обеспечены пищей – ведь завал сельди очень большой.
