Ночная ведьма - Малаваль Шарлин

— Видишь квадрат впереди? Это баржа, — крикнула Шура в резиновую трубку, служившую им для переговоров во время полета.

Устарелый По-2 имел еще одно преимущество, которое девушки собирались использовать этой ночью: незначительное количество металла в конструкции делало их невидимыми для вражеских радаров. Поскольку немцев нельзя было встревожить своим появлением — или хотя бы сделать это как можно позже, — Аня выключила мотор и пролетела над целью, планируя, а затем начала спуск при угрюмом вое ветра, бившего в расчалки.

Шура сбросила две бомбы. Услышав первый взрыв, Аня включила мотор и развернула самолет в сторону базы.

Можно было и не оборачиваться, новые яркие вспышки не оставили сомнений, что и два других экипажа успешно отбомбились. Вслед за вспышками поднялась огромная колонна черного дыма, и языки пламени начали лизать темную воду Дона.

Все три самолета благополучно приземлились, чтобы заправиться и взять новый запас бомб.

— Браво, Татьяна! — ликовала ее напарница, хлопнув летчицу по плечу.

Аня смотрела на Татьяну — та радовалась, как маленькая девочка, которую похвалили за хороший поступок. Три экипажа взлетели снова. Но на сей раз на подлете к цели вокруг машин засвистели фосфорные пули. Лучи прожекторов немецкой противовоздушной обороны бросились обшаривать небо. По-2 старались изо всех сил развить скорость и закладывать виражи, но самолет Татьяны был, как бабочка, пришпилен лучом прямо к темному небу. Аня вцепилась в рычаг. В безрассудном порыве ей хотелось самой броситься в луч прожектора и отвлечь внимание врага на себя, чтобы дать Татьяне шанс. Биплан ее подруги вильнул вправо, влево, резко набрал высоту, но все было напрасно. Пули бесперебойно чиркали в темноте, свистели, искали угол атаки. Чудо, что Татьяна до сих пор не была смертельно ранена, но это был лишь вопрос нескольких секунд.

— Вернемся, Аня, — в ужасе крикнула Шура ей в спину.

— Но мы не можем их бросить!

— Вернемся, — настаивала Шура. — Одной потери на сегодня довольно. Мы не можем им помочь.

В глазах у Ани стояли слезы, она еще видела, как Татьяна пытается обыграть смерть. Но самолет сорвался в штопор, мотор взревел, вздохнул, и фюзеляж взорвался в струе пламени.

Этой ночью никто не решился заговорить с Аней, ­кто-то из подруг подходил и утешительно клал руку ей на плечо.

С фронта плохие новости такого рода летели ежедневно, но некоторые смерти казались невыносимее других.

Глава 27

Цимлянский заказник,

сентябрь 2018 года

Василий и Павел тщательно обследовали самолет, освободили правое крыло от земли, порылись вокруг фюзеляжа, осторожно расчистили каждый сантиметр обшивки, разглядывая вмятины и остатки краски. Они даже перекусить забыли, так им хотелось рассортировать все, что было в их силах.

Зачарованный таинственной красотой мрачной находки, Павел забыл и о своих махинациях в «Тиндере», и о московской жизни. Сашина смерть иногда всплывала в голове, но отрывочно, окутанная плотным туманом.

— Если бы ты не шлепнулся, мы прошли бы мимо этого чуда, — ликовал дядя, орудуя широким ножом.

Павел с удивлением заметил, что раскопки его увлекли всерьез. Он терпеливо приподымал стебли растений, выдергивал пучки мешавшей поискам травы, продолжал рыться вокруг крыльев, расчищал металлический остов. Спустя два дня аппарат был полностью освобожден из земляного плена. Павел почистил его щеткой и был счастлив, обнаружив надписи и следы рисунка на носовой части — ­какое-то удлиненное изящное насекомое с прозрачными крыльями, наверняка стрекоза. Ему показалось, что он прикоснулся к истории этого самолета и людей на его борту.

Павел распрямился и залюбовался проделанной работой.

— Василий! Нам все это на себе не утащить, а твоя машина в нескольких днях пешего хода…

Тот с любопытством взглянул на племянника.

— До машины всего два часа, меньше пятнадцати километров. Мы ведь все это время прочесывали окрестность по квадратам.

Василий достал из кармана куртки карту, расстелил на земле и обвел пальцем зону, яростно исчирканную карандашом.

— Вот что мы прошерстили. — И ткнул в маленькую черную точку посередине этой зоны. — А машина тут.

Павел понял, какую кропотливую работу они проделали за пять дней пути. На карте исследованная ими зона была крошечной. Окрестный лес казался бескрайним, и сердце Павла забилось при мысли обо всех возможных открытиях, таящихся под покровом деревьев, подо мхом, в топи болот.

— Ты сделал уже много открытий, Василий?

— Да, но это самое крупное. Я часто находил останки солдат, иногда сделанные на скорую руку захоронения. Зарытые в годы вой­ны ценности, за которыми никто не вернулся: наградные кольца «Мертвая голова», монеты Третьего рейха, украшения, наручные часы. Однажды обнаружил дневник в кармане немецкой униформы. Исписан он был по-немецки, но я не смог ничего разобрать, бумага сильно заплесневела. Я отдал его приятелю, который тоже увлечен такими раскопками, а тот, паршивец, его продал.

Павел почувствовал досаду дяди.

— Есть целое сообщество людей, готовых платить немалые деньги за каску времен вой­ны, за пару сапог, — продолжал Василий. — Вот и представь себе, дневник — это же бесценное свидетельство того, какой ад творился на Восточном фронте. Знаешь, Павел, ведь существуют нелегальные аукционные торги. Кстати, мы с тобой сейчас тоже занимаемся противоправным делом. Но перепродажа находок, конечно, куда более серьезное нарушение закона…

Василий задумался, обвел самолет мечтательным взглядом и заявил:

— Я не могу представить, сколько некоторые люди готовы заплатить за вот это. — Он кивнул на находку. — Миллионов десять. Как минимум.

Глава 28

Авиабаза в Ворошиловске,

август 1942 года

— Невероятно! Это невероятно!

Полк был взволнован разлетевшейся новостью. Одна из летчиц, не веря своим глазам, крикнула, подзывая остальных. К­то-то из девушек принес бинокль, чтобы разглядеть в тусклом утреннем свете ковылявшую тонкую фигурку, которая медленно приближалась. То явно была женщина, худая и изнуренная, она двигалась с трудом и держала руку на перевязи.

Бинокль переходил из рук в руки, девушки нетерпеливо выхватывали его друг у друга.

— Это Татьяна, — произнес ­кто-то.

И все устремились летчице навстречу.

Аня опередила всех, ей не терпелось обнять подругу, увидеть которую живой она уже не надеялась. Татьяна была на пределе сил и, ухватившись за Аню, упала ей на руки и потеряла сознание.

Татьяну отвели в полевой госпиталь, и медсестра Катя всплеснула руками:

— Слава богу! Вот настоящее чудо!

Как Татьяна потом объяснила, немецкая противовоздушная оборона Flak зацепила нос ее самолета. Этот момент Аня и Шура как раз и наблюдали. Татьяна попыталась лететь как можно ниже и дотянуть до базы, но в ее самолет попали фосфорные пули, и крылья загорелись. Татьяна утратила контроль над машиной, ее штурман сильно ударилась головой о пулемет и потеряла сознание. Татьяна успела выпрыгнуть из самолета и раскрыть парашют, который лишь немного самортизировал падение, поскольку земля была слишком близко. У штурмана шансов уцелеть не было. По-2 разбился и взорвался в нескольких десятках метров от Татьяны, осколки стекла долетели до нее. Лицо летчицы было в корках запекшейся крови.

Татьяна укрылась в старом амбаре, до которого ей удалось ­кое-как доползти. Весь следующий день она была начеку и старалась не шевелиться, забившись в ворох сена и изнемогая от жары; прислушивалась к звукам, боясь услышать немецкую речь. Наконец она вышла ночью из укрытия, ей удалось преодолеть около восемнадцати километров, остававшихся до базы.

Это чудо стало настоящим утешением для летчиц, ежедневно подвергавшихся суровым испытаниям. Но Надя Рабова, принимавшая свою должность политрука 588-го полка очень близко к сердцу, испытывала совсем другие чувства. Для нее машина стоила дороже человеческой жизни. Она с нетерпением ждала выздоровления Татьяны, чтобы допросить ее на предмет невосполнимой утраты самолета По-2.