Милош Кратохвил - Магистр Ян
— Ваше величество, сюда прибыли послы Праги, представители города и университета. Они убедительно просят принять их. В Праге произошли кровавые события…
Пузырек с лекарством выскользнул из руки Вацлава и, упав на каменный пол, разбился. Король оперся о кресло, силясь приподняться:
— Что?.. Что ты сказал? Кровавые события?..
Тут в приоткрытые двери вошли староместский бургомистр, советник Штумпфнагель и профессор университета, доктор теологии Бор. Едва опустившись на колени, они встали, не дожидаясь королевского знака, а бургомистр, не спросив разрешения, начал взволнованно докладывать:
— Ваше величество! С тревогой и печалью мы пришли к тебе и ходатайствуем о защите нашего многострадального города. Чернь захватила власть в свои руки. Она хозяйничает на улице, врывается в храмы и угрожает королевской и городской страже. В Праге настал судный день, и ее мостовые уже обагрились кровью!
— Это… это — неправда!.. Мой город… — Король пошатнулся и, задыхаясь от ужаса и гнева, схватился за кресло. Он никак не мог поверить бургомистру. Неужели это правда? Может быть, он ослышался, бредил или грезил? Боже… Значит, рушится то последнее, что ему хотелось сохранить? Да, это — только маска, только видимость мира и покоя. Эта маска нравилась ему. Она скрывала от него ту бурю, которая надвигалась на него и была готова смести и короля и его королевство с лица земли. Ему хотелось закрыть глаза и уши, не обращать никакого внимания на то, что происходило вокруг. Сообщение бургомистра сразу лишило его покоя, — лихая молва раструбит на весь мир, какие страшные дела творятся в Чешском королевстве. На Чехию могут обрушиться все темные силы и сорвать корону с головы ее государя.
— Я же запретил вам… Почему стреляли?.. Я не хотел кровопролития…
Лекарь и София подбежали к королю и помогли ему сесть в кресло. Пан Лефль из Лажан набросился на посольство:
— Вы обнаглели!.. Разве можно сообщать больному королю такие известия?
Но Вацлав, махнув рукой, остановил его.
— Как это произошло?.. — еле шевеля губами, спросил король.
— В точности следуя приказу вашего величества, — торопливо заговорил бургомистр, — мы поддерживали порядок в городе и сохраняли его вплоть до тех пор, пока не начались первые волнения…
— …вызванные проповедями Гуса в Вифлееме… — ловко вставил доктор Бор.
— Мы арестовали трех опасных смутьянов: они подстрекали горожан к бунту против продажи индульгенций. Когда мы выводили этих бунтовщиков из староместской тюрьмы…
— Куда?.. — смело спросил его Иероним.
— Куда?.. — не сразу нашелся бургомистр. — Я не помню сейчас приказа. Так вот, когда стражники вывели бунтовщиков, то чернь пыталась освободить их. Латники оказались в опасности и были вынуждены обнажить оружие. Три трупа остались на мостовой.
— Три стражника? — с самым невинным видом спросил Мизерере.
— Нет, не стражники… — ответил бургомистр, с досадой взглянув на шута, и торопливо продолжал: — Чернь хотела силой вырвать узников из рук охраны, а стражники, разумеется, не могли допустить, чтобы виновные избежали наказания!
— Значит, стражники предпочли казнить их!.. — резко оборвал его Иероним.
— Довольно! Молчите! — гневно сказал король. — Что с вами? Неужели вы сошли с ума? Разве я разрешил кому-нибудь говорить?..
Все, как один, замолкли. Бургомистр почувствовал облегчение: теперь ему уже не угрожала опасность со стороны Иеронима. Магистр с трудом сдерживал негодование. Но в этот миг король заметался на подушках, ловя раскрытым ртом воздух и хватаясь за сердце. Придя в себя, Вацлав сказал:
— Вот вам то, чего я боялся!.. Кровь и смута в моем королевстве! Королевство окровавлено, опозорено ересью и обесславлено перед всем миром!
— Ваше величество, — заговорил доктор Бор, когда у короля прошел приступ удушья, — славный Карлов университет осквернен еретической заразой, насаждаемой в его стенах магистром нашего храма науки. От нас, как от зачумленных, отворачиваются иноземные университеты, духовные и светские властители.
Штумпфнагель бесцеремонно подлил масла в огонь:
— Важнее всего зарубежная торговля! А на ней теперь придется поставить крест. Иноземные купцы не желают ни продавать нам товар, ни закупать у нас. А мы всегда были самыми надежными кредиторами нашего короля.
— Как ты посмел это сказать, жалкая, продажная душонка! — вмешался пан из Хлума.
— Спаси Прагу, король! — вставил для вящей весомости бургомистр, желая поддержать советника-купца высокопарным заключением. — Спаси королевство, спаси свое имя и свою честь. Заставь Гуса молчать!
Иероним собрался было дать отпор наглым заговорщикам, но София, заботливо следившая за больным королем, повелительно подала знак, чтобы Иероним молчал.
Король приподнялся и крикнул:
— Всё это натворил Гус! Вот как поступил он со мной! Вместо того, чтобы помалкивать, он не дает мне покоя! Из-за его безумия могут пострадать и королевство и моя корона… Да, моя корона!.. Мою страну уже объявили еретической!.. Я не хочу больше знать о нем… Не хочу слышать о нем… Не хочу…
Гнев исчерпал силы Вацлава, и он, как подрубленный, рухнул в кресло. Король потерял сознание. Врач и София склонились над ним. Шут Мизерере поддерживал голову господина и горько плакал. По знаку пана Лефля сбежались пажи, — они осторожно подняли и понесли кресло-носилки. Врач, волнуясь, собирал пузырьки. В то время, как пажи и шут выносили короля, София дала знак городскому посольству, чтобы оно удалилось. Послы церемонно раскланялись и попятились к дверям.
Когда послы вышли, королева осталась с тремя шляхтичами и магистром Иеронимом.
— Я помешала тебе, магистр, высказаться перед больным королем, — грустно сказала она.
Пан Лефль положил руку на плечо Иеронима:
— Здесь уже бесполезно отстаивать дело Гуса. Ты заметил — мы теперь только посматриваем на короля и помалкиваем. Поверь нам, мы поступаем так не из трусости.
— Мы долго верили, что король будет стоять вместе с нами до конца, как ты, всемилостивейшая королева, — сказал Иероним.
— Благодарю тебя и тех, от чьего имени ты говоришь, — ответила София. — Я не знаю, стою ли таких слов. Ты прав: мы остались без короля…
— Мы словно жертвы кораблекрушения, — вздохнул пан Лефль. — Но нам не следует отчаиваться, магистр. Если Гус не найдет защиты в замке короля, мы с паном из Дубе и паном из Хлума предоставим свои замки в его распоряжение.
— В королевском замке есть немало людей, преданных нам, — заметил Вацлав из Дубе. — Не следует забывать о королевском гетмане Яне Жижке.
— Уж он-то, — улыбнулся Ян из Хлума, — сам позаботится о том, чтобы его не забыли.
— Вполне надежен и Вокса из Вальдштейна, — добавил пан Лефль. — Как видишь, у нас есть люди. Но я полагаю, что нам не удастся против воли короля удержать Гуса в Праге.
— Было бы хорошо, если бы мы удержали его в Чехии, — заметил пан из Хлума. — У нас он нашел бы надежное убежище.
— Поезжай с богом! — сказал Иерониму пан Лефль из Лажан. — И не бойся доверить заботу о магистре тем, кому он дорог, как тебе.
Софию радовали ее верные советники.
— Благослови вас бог, друзья… — сказала она и обратилась к Иерониму: — Прощай, магистр! Мне пора к больному. У тебя впереди — дальний путь. Может быть, братья-славяне как-нибудь помогут нашей несчастной стране.
Иероним опустился на колено.
София подала ему руку, и он поцеловал ее.
Проклятие
У пражского архиепископа собрались в узком кругу высшие консисториальные советники и члены капитула собора святого Вита. Они горели желанием услышать сообщение доктора Бора о беседе с королем. На это необычное собрание консистория пригласила фарара Яна Противу со всем запасом изречений Гуса, подслушанных и записанных фараром в Вифлеемской капелле, и Штепана Палеча.
Нервный, непоседливый доктор Бор не сумел сохранить спокойствие во время своего доклада, — в самом конце он сорвался с места и стал быстро расхаживать между прелатами, жадно ловившими каждое его слово.
— Король проклял Гуса! Да, он проклял его, отказался от него! — захлебываясь от восторга и размахивая в воздухе тощими руками, кричал Бор. — В присутствии короля больше никто не осмелится произнести имени архиеретика. Теперь Гус в наших руках, он в полной зависимости от нашей милости и от нашего гнева. Еретик потерял последнюю, самую сильную опору.
— Вечная слава господу богу!..
— Гус просчитался.
— Он сам попался в нашу ловушку!..
Восторженные возгласы, смех и рукоплескания неслись со всех сторон.
— Ну а как вели себя друзья Гуса, чешские придворные шляхтичи? — спросил один из пражских каноников.
