Алексей Разин - Изяслав
- Ты пойдёшь в землю Рус моим послом. Ты скажешь кагану[74] Изяславу: "Если дашь всё, что просим, племя гуун не будет топтать твою землю ни в это лето, ни после..."
- Я скажу: "ни в это лето, ни после..." - как эхо повторил Сатмоз. Он понимал: "Сказать можно всё, что угодно. От этого у меня не уменьшится богатств, а у русского хана не прибавится спокойствия".
- Я посылаю тебя потому, что ты хитёр и жаден, Сатмоз, - продолжал Кемельнеш. - Десятая доля всего, что выпросишь для племени, пойдёт в твою юрту.
- Ты посылаешь меня потому, что я, как собака, верен тебе, о солнцеликий хан! - воскликнул кмет. - Щедрой рукой ты отсыпаешь мне дары своего расположения.
Он смотрел на хана с выражением восторженной преданности, он ежеминутно прикладывал руки к сердцу. Если бы своевременно удалось зарезать Кемельнеша, он - Сатмоз - был бы сейчас ханом и повелителем. Но судьба полюбила бывшего бедняка Кемельнеша. Судьба глупа. Следует иногда своей рукой исправлять её ошибки. Ханом может быть лишь тот, кто не подвластен таким глупостям, как честь и благородство.
Не обращая внимания на улыбки Сатмоза, хан Кемельнеш говорил:
- Если властитель русов потребует клятвы, клянись Христом, Магометом и всеми другими богами. Однако избегай, клянясь, прикасаться губами к оружию. Оружие да будет священно!
- Ради племени я готов нарушить и эту клятву! - поклонился Сатмоз.
- Даже ради своей жадности не делай этого, - промолвил хан, и Сатмоз невольно подумал, что с Кемельнешем трудно разговаривать - он слишком хорошо знает своего кмета.
- В это лето наши пастбища обильны травой. У нас вдоволь мяса и кумыса, и мы можем не беспокоить землю Рус. Но если на следующее лето наши земли оскудеют и нам достаточно будет четверти пояса, чтобы обернуть свой живот, мы нарушим клятву. А сейчас готовься в путь. Следом за тобой поедут воины Огуса. Они совершат последний набег, пока ты ещё не поклялся. Иди!
Кмет Сатмоз во главе небольшого отряда выехал в пограничное селение русичей. Посла от половецкого хана встретили с почётом. Женщины отёрли пыль с его сапог. На их затылках золотился нежный пушок. Он напоминал певцу Елаку, которого кмет вёз с собой для увеселения, пух диких утят. Сатмоз рассыпал улыбки и пышные исковерканные русские слова. Он говорил, что никогда больше половецкие воины не совершат набегов на Переяславльскую землю. Пусть русы мирно засевают поля и куют серебряные бляшки. Пусть спят спокойно.
Русичи слушали и помалкивали: если бы так... Если бы ночью не надо было вешать меч у изголовья...
Кмета провожали за околицу почти все жители селения. Монах читал молитву. Мужчины смотрели вслед послу.
Когда выехали на высокий холм, тонкий слух Елака уловил где-то сзади дикий крик. Ирци оглянулся. Селение лежало в долине, как на ладони. По узким улицам метались мужчины, пытаясь добраться до оружия. Их настигали косматые всадники на низких конях. Сверкали кривые сабли степняков. Визг женщин сверлил гудящий воздух. Просмолённые арканы захлёстывали их шеи, на которых золотился пушок. Елак отвернулся и подстегнул коня. Он знал: это напали воины богатыря Огуса.
Сатмоз тоже смотрел на селение, и его ноздри раздувались. А душу, как суслик, грызло сожаление. Ведь это последний набег перед клятвой. "Волк нападает на коня лишь тогда, когда голоден", - говорит Кемельнеш. Что ж, хан - настоящий волк. Но Сатмоз не таков. Он нападает всегда.
4
Половецкому послу отвели в Киеве лучший боярский терем, однако допускать к князю не спешили. Пусть степняк подождёт, помается, пусть почувствует, что Русская земля видывала и не таких послов. Очень часто мимо терема проезжали отряды княжьей дружины - все как на подбор: рослые, статные, крепкие, в блестящих кольчугах, покрытых пластинами. И кони один в один - чёрные лебеди. Пусть шире раскрывает степняк свои узкие ленивые глаза, пусть запоминает!
И Сатмоз запоминал. Прикидывал: как победить русов? Сильные они. Много их. Землю свою любят. Но старики рассказывали, как духи братоубийства вселяются в их князей. Тогда брат идёт на брата. Сталкиваются в чёрном смерче лебеди-кони, топоры разрубают кольчуги. Надо выждать, надо молить духов братоубийства. Надо помогать им.
Наконец настал день, когда посла повели к князю. Кмет Сатмоз в расшитых серебром и золотом кожаных одеждах важно шествовал за отроками, выпятив живот. Пусть видит русский хан, что он - не какой-нибудь нищий воин, а хозяин обильной еды.
Он ступал по ковру мягкими разноцветными сапогами с загнутыми носками. Таких ковров Сатмозу не приходилось ранее видеть. Сапоги утопали в ворсе, как в мягкой траве. Краски узора то ярко пламенели, то чуть переливались. А какие сосуды стояли на подставках! Самой разнообразной формы, с ручками из драгоценных камней. А какое оружие развешано на стенах! Да за один меч с рукоятью, отделанной рубинами и сапфирами, можно купить табун лошадей.
Русский князь сидел в золотом кресле с высокой спинкой. На Изяславе был плащ из греческого пурпура, сверкающий самоцветами, золотыми галунами и кружевом. На правом плече - застёжка в виде щита с огромным рубином посредине. На голове - шлем с золотой пластинкой, а на ней преискусно изображён лик святого Пантелеймона. Высокие зелёные сапоги также были обшиты золотом.
Сатмоз опустился на колени перед князем, поцеловал полу плаща, не удержавшись, чтобы одновременно не пощупать её - ох, и дорогой же пурпур!
Изяслав Ярославич милостиво поднял его.
Большой разговор начался.
Кмет говорил и говорил, расхваливал князя, витиевато превозносил его добродетели, не забывая вставить словечко о силе своего племени. Этих словечек становилось всё больше и больше, они связывались в цепочку, которая должна была напомнить князю о набегах и битвах и убедить, что лучше откупиться. Затем снова лились потоки лести:
- О, солнце земли! О, луна небес! О, князь, равных которому не рождала земля! - восклицал кмет.
Изяслав не верил в его слова, но они приятно щекотали самолюбие. Этот льстивый половецкий боярин, быть может, взаправду ошеломлён всем, что увидел здесь. А если так, то скажет своему хану: сильны и многочисленны русичи, сильны и богаты. Лучше торговать с ними, чем воевать!
Сатмоз тоже знал: слова ничего не стоят. Он бы с удовольствием обменял их на золотые и серебряные вещицы, расставленные в палате на видных местах. Особенно на такие ковры. Кмет отвесил низкий поклон - это означало, что сейчас он скажет нечто важное:
- Великий хан Кемельнеш говорит: "Я не пойду на твою землю ни в это лето, ни в последующее". Знатные воины передали через меня: "Мы не поднимем против тебя меч ни сейчас, ни после".
Кмет пристально посмотрел на князя своими жёлтыми улыбчивыми глазами. Понял ли русский хан, что знатные воины передают свои слова через Сатмоза, что они стоят за него, а не за Кемельнеша?
Изяслав понял. Возрадовался. Но виду не подал. Его лицо оставалось спокойным и доброжелательным. Хорошо, что половцы враждуют между собой, дерутся за власть. То на благо русичам. Но вмешиваться в их распри сейчас киевский князь не собирается. Ведь ему доподлинно неизвестно о том, сколь тяжка и глубока распря, можно ли её расширить и углубить. Не знает он и кто из враждующих сильней - Сатмоз или Кемельнеш? На чью сторону следует становиться, кого поддерживать? А значит, пока надо поддерживать обоих.
- Да будет лёгок твой путь, - ответил Ярославич, обнимая посла.
Пока продолжался большой разговор, певец Елак томился у дворца. Сатмоз приказал ожидать - возможно, понадобятся песни. Ирци не решался присесть - он не знал чужих обычаев. Ноги ныли. Елак переминался, и блестящие украшения на его поясе всё время звенели. Он вспоминал родное становье, дедушку Аазама, бескрайнюю степь и табуны, остро пахнущие конским потом. Ему чудился поющий под ветром ковыль. Вспоминались плети, которыми щедро угощал кмет.
Изяслав-отрок узнал от проезжего купца важную новость: Ростислав Владимирович стал во второй раз князем тмутараканским. Отрок обрадовался и за Ростислава, и за князя Изяслава Ярославича. Он поспешил поделиться радостью с Турволодом, да по дороге заметил молодого половчанина. Его поразили многочисленные бляшки, украшавшие грудь и пояс певца, его задумчивое лицо. Он чем-то отличался от остальных воинов из дружины посла. Может быть, смутно осознавая, что половчанин похож на него, Изяслав остановился. Елак посмотрел на него и неожиданно улыбнулся. Ему тоже понравился русский воин, внимательно рассматривавший его. Так они стояли друг против друга - оба в красивых одеждах, с грустными задумчивыми лицами. Изяслав первый протянул руку. Елак не знал, что следует делать, но на всякий случай тоже протянул свою. Изяслав пожал её, и они снова обменялись улыбками.
