Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
— О нет, ни за что на свете. Я хочу, чтобы вы меня научили играть так, как играете сами.
На кремлевской башне прозвучали вечерние куранты. На момент утихли. Молоточки вызванивали старинную мелодию. Напоминали Генрику татарское иго, вызвали в памяти образы Петра и Наполеона. Однако здесь не было никого, кто бы в этих звуках искал содержание. Куранты отзвучали. Аристократическое общество постепенно разъезжалось по своим дворцам.
— Вы, пожалуйста, не слушайте эту маленькую, черную, сумасбродную Татьяну. Она ненормальная, — слышит Генрик конфиденциальный совет.
— Не может быть, ведь она говорит совершенно нормально, как любая аристократка.
— Но делает все наоборот, я вас предупреждаю. Только не выдайте меня, — случайный собеседник стремится уйти.
— Благодарю вас, но ведь ничего не случилось.
— Она хотела вам предложить какую-нибудь экстравагантность?
— Ничего подобного, она просила, чтобы я учил ее играть на скрипке.
— У нее же совершенно нет слуха, она не отличает соль от ми, — собеседник поспешно удалился.
* * *
Из Кремля Генрик уехал в той же карете, которая его привезла. В голове юноши стоял шум. Он не все мог понять. Отдельные факты и суждения никак не вязались в цельный образ. На западе и во всей Польше царя Николая считают жандармом, а он понял изящный юмор его вариаций. Он загнал в военные училища дворянскую молодежь. Замучил декабристов, а в Петербурге окружает себя учеными, писателями, архитекторами, живописцами, скульпторами и иностранными музыкантами.
Генрик оставил скрипку в гостинице. Ему захотелось побродить по московским переулкам. Мать просила, чтобы он никуда не ходил.
— У тебя же есть рассказы Поля, почитай. Я тебе привезла и «Саноцкие повести» Качковского.
— Позволь, я поброжу по городу. Ведь еще сравнительно рано.
— Дай мне честное слово, что не пойдешь в игорный дом. Ты очень пристрастился к азартным играм.
— Это преувеличение, мама. Ведь могу же я раз в день попытать счастья.
— Счастье в картах или рулетке? Зачем тебе это?
— А ни зачем. Вот так, как нюхают или курят табак.
— Тем более не делай этого и не огорчай меня.
— Хорошо. Я сегодня не буду играть в рулетку. Я просто хочу побродить по улицам, смешаться с толпой людей.
— Пожалуйста, возвращайся поскорее.
— Через часок буду дома.
— Через обычный или твой?
— Через обычный.
Однако, едва лишь он вышел из гостиницы, перед ним остановился лихач.
— Эй, барин — прокачу.
Генрик смотрит на необыкновенно толстого извозчика. У него из-под смешной клеенчатой шляпы выбиваются намасленные волосы, остриженные ровно — «под горшок». Полное, красное лицо, маленькие хитрые глазки исподлобья следят внимательно за пассажиром, стремясь угадать его желание. Кучер сдерживает рвущегося вперед рысака. Он едет у тротуара рядом с Генриком.
— Мигом докачу, куда ваше сиятельство изволит. В Дворянское собрание, погулять с барышнями; во французский ресторан?
— Поезжай в Дворянское собрание.
Кучер только этого и ждал. Конь с места пустился в галоп. Несмотря на быстрый бег, вошел в ритм уличного движения. Извозчик был человек шустрый. Он сразу узнавал иностранцев и, хотя такса была известна, всегда умел обмануть пассажира, если тот заранее с ним не договорился.
— Сколько тебе?
— Зелененькую, зелененькую бумажку, ваше сиятельство!
— А полтину не довольно?
— Ваша светлость, как же можно за полтину гнать рысака такой кусок дороги? Мне на чай не хватит, а сколько надо лошади на месяц овса?!
— Получай серебряный рубль, — перебил развеселившийся Генрик.
— Может быть, подождать ваше сиятельство?
— Нет, я останусь в Собрании надолго.
— Желаю счастья в игре.
В залах Дворянского собрания ежедневно устраивались танцы, расставлялись столики для карточной игры, шла игра в рулетку. В Собрание пускали не всех. Для того, чтобы сюда попасть, надо было состоять членом клуба. Члены имели право приводить с собой гостей. Генрика здесь уже знали. Было известно, что он приходит поставить на «красное» или «черное», выпить полбутылки шампанского и потанцевать.
Он вошел в комнату, где шла игра в рулетку. Вынул из кармана золотой империал и по своему обычаю положил на «черное». Азартные очи постоянных и случайных игроков следили за движением шарика. Особенно женщины не умели скрыть свое волнение.
Шарик останавливается. «Черное» выиграло. Генрик получает еще два империала и отходит от столика. Кто-то берет его под руку.
— Ах, это вы, Татьяна!
— Вы помните о чем я просила?
— Помню.
— Может вы станцуете со мной венский вальс?
— Уже поздно. Мне надо возвращаться в гостиницу.
— И я хочу в гостиницу! Никогда не была в гостинице.
— Я живу с матерью и братом, — говорит Венявский и думает, что он говорил бы с Татьяной иначе, если бы предостережение незнакомца не содержало в себе что-то многозначительное. Однако, они проходят в танцевальный зал. Гости приглядываются к скрипачу и его спутнице. После танца он поблагодарил и вышел из зала.
В гардеробе к нему подошел молодой офицерик и с улыбкой шепнул:
— Больше, пожалуйста, никогда не танцуйте с Татьяной!
— Почему?
— Эта барышня бывает у графа Бенкендорфа, шефа жандармов.
— Ах, вот как, благодарю вас. Она говорит, что она Волконская.
— Разные бывают Волконские. Эту следует избегать.
— Удивительные люди эти русские, — приходит к выводу Генрик. — Такая молодая девушка, невероятно! Невероятно!
Мать встала с кровати, чтобы проверить, вернулся ли Генрик. Юзик читал Качковского.
— Спасибо, что ты вернулся. Я беспокоилась.
ЛЕЙПЦИГ
Концерты, концерты. Карлсбад, Мариенбад, Аахен, орден заслуги, золотая медаль искусства и науки, ставки выигранные на цифры 53, 17 и 13, все нечетные… и опять Лейпциг — 27 ноября.
„Leipziger Illustrierte Zeitung" помещает фотографию братьев Венявских. В Гевандхаузе на четвертом концерте сезона, братья исполнят свой шедевр Концерт фа-диэз-минор. Генрик написал этот Концерт уже давно, еще в Париже. Одно время он оставил его, а теперь вернулся к этому произведению, изобилующему небывалыми техническими трудностями. Этот концерт в Лейпциге можно исполнить, потому, что Юлиан Ритц, дирижер, необычайно музыкален и обладает феноменальным слухом. Он должен оценить это произведение. Этот директор Гевандхауза даже любит непопулярные произведения. В Голландии Венявские уже играли свой концерт, но успеха не имели. Генрик хотел сделать этот концерт украшением только своего репертуара, настолько трудным, чтобы никто, кроме него, не мог его играть.
Лейпциг, город печатников и меховщиков, международных ярмарок, знаменитых университетских кафедр, учрежденных польским магнатом Яблоновским, город выдающихся врачей и фармацевтов, великолепных библиотек, печальных памятников на берегу Эльстера, напоминающих о нашем геройстве, располагает и славными музыкантами. Право выступить в Гевандхаузе уже само по себе свидетельствует о признании артиста.
Лейпциг — город богатых бюргеров. Они не жалеют денег на свою филармонию. Множество польских, и даже французских и английских книг выпускают в свет их типографии. Меха, раскупаемые молодыми женщинами во всех странах Западной Европы, тоже выделаны в Лейпциге.
Генрик посетил погреб Фауста, полюбовался Старым Рынком, побывал в храме, где в свое время играл Бах. На улице встретил земляков. Услышал польский язык. Двое крестьян спорили между собой. Генрик никогда до сих пор особенно не интересовался простыми людьми. Он остановился.
— В чем дело?
— Валек хочет меня обсчитать на талер. Я таскаю груз, а он берет деньги потому, что умеет болтать по швабски.
— Талер? Это не хорошо. Земляки не должны спорить.
— Ты слышишь, что говорит панич?
Валек — такой же крестьянин, но уже не в полотняных штанах, а в городской одежде, от удивления раскрыл рот. До сих пор ему еще не приходилось, чтобы такой барин обратился к нему на чужбине; наконец отозвался:
— Гжесь конечно лжет.
— Сам лжешь.
— Увидел, что мне немец дал талер, и думает не то, что есть.
— А что есть? Ты снова хочешь меня обмануть. Я тебя знаю, небось.
— Я все еще не понимаю, в чем дело, — вмешался Генрик.
— Да тут и понимать нечего. Пусть он мне отдаст талер. Ведь немец показал жестом, что эти деньги принадлежат мне.
— Может быть, я его спрошу и дело выяснится?
— Не делайте этого, пожалуйста. Что он знает? Если не хочет, пусть себе ищет работу в другом месте.
— Вылезло шило из мешка, — сердится Гжесь.
— Знаешь что, — я тебе дам талер, — предлагает Генрик.
— Так тоже не годится.
