Гилель Бутман - Время молчать и время говорить
С тех пор прошло более полутора лет, и вот мы снова встретились. И каждый поднялся на ступеньку, идя по пути, который выбрал. Я сидел на первой скамье в загородке для обвиняемых на сионистском процессе. Он, уже секретарь парторганизации всего завода, расположился среди представителей общественности, готовый "от всего сердца" приветствовать расправу надо мной. А ведь именно ему случай позволил увидеть, откуда и почему появляются сионисты.
Именно он мог бы пойти в райком, обком, ЦК партии и сказать:
– Пока есть антисемитизм, сионисты будут рождаться ежедневно, ежечасно и в массовом количестве.
Он мог бы сделать это в двадцатых годах, может быть, в начале тридцатых, но не сегодня.
Бодров сидел возле прохода и смотрел на загородку для обвиняемых. Он будет сурово осуждать и единодушно одобрять. Правила игры в зале суда и на том собрании в колхозе – одни и те же.
* * *
Между тем суд (будем применять для краткости общепринятый термин) начался. Судья Нина Исакова, получившая после нашего процесса звание заслуженного юриста РСФСР, села в кресло и властно осмотрела арену действия: весь ли реквизит театрального действа на месте? Девять сионистских прихлебателей на месте, за загородкой. Девять адвокатов, из которых шесть – тоже евреи, на месте, перед загородкой. Пойди пойми, что в голове у этих шести, может быть, то же, что у этих девяти… Но они будут участвовать в постановке в соответствии со своими ролями, в этом судья Исакова убеждена. Она переводит свой взгляд дальше, в глубь зала. Родственники подсудимых… хлопать не будут, но и мятеж не поднимут. У каждого работа. У каждого дети. Да и сталинская прививка еще действует. Взгляд Исаковой лениво проходит по сплоченным шеренгам хлопателей: эти готовы, можно начинать.
Добрый век отделяет наш околосамолетный процесс от суда над Катюшей Масловой, как описал его Лев Толстой в "Воскресении", но как схожи обе судебные процедуры! Почти никакого отличия.
Происходит отождествление обвиняемых, тех ли привезли. Советский суд – он справедлив. Сегодня уже невозможны рецидивы сталинских времен, когда, даже после обнаружения ошибки, все же судили фактически арестованного – некогда было начинать все заново. Весь зал видит: привезли тех, кого надо – все по закону.
Ваше отношение к обвинению? Признаете ли вы себя виновным? Формально обвиняемый не связан своими показаниями на предварительном следствии, хотя он прекрасно помнит бесконечный рефрен следователя об "искренних признаниях и чистосердечном раскаянии" и понимает, что чем больше он признает, тем меньше получит. Но… Но всякое бывает. Может найтись и такой "умник", который, признав все на предварительном следствии, вдруг на суде от слов своих откажется и, неровен час, еще заявит, что лживые показания им даны по принуждению. Против этого есть лекарство. Для чего дано судье Исаковой ее социалистическое правосознание? Для того, чтобы не заблудиться в густом юридическом лесу. И, хотя судоговорение по закону для того и существует, чтобы подтвердить или опровергнуть выводы предварительного следствия, судья Исакова в данном случае не поверит судоговорению. Дни этого самого говорения, все результаты поединков с участием прокуроров, адвокатов, свидетелей и обвиняемых она просто аннулирует, как будто их и не было. Она определит твердо и однозначно: верить предварительному следствию. Если же все наоборот, и обвиняемого, отрицавшего все на предварительном следствии, наконец, к началу суда сломали дружными усилиями следователя и адвоката, и он признал в суде свою вину, в этом случае судья с удовольствием поверит ему. Почему бы и не поверить хорошему человеку?
* * *
Сказывается наша полная изоляция друг от друга во время следствия, психологическое давление и юридическая безграмотность при наличии адвокатов. На вопрос о признании вины ответы самые разные. От полного признания вины до полного непризнания, со всевозможными оттенками и нюансами. Секретарь суда Логвинова, с которой я учился когда-то вместе в юридическом институте и которая и в то время отличалась железной беспринципностью, знает свое дело крепко. Если обвиняемый говорит,, что он признает себя виновным только в фактах, которые ему инкриминируются, то каждому ясно, что таким образом он отрицает юридическую оценку этих фактов, т. е. свою вину по соответствующей статье Уголовного кодекса. Каждому – но не Логвиновой. В протоколе судебного заседания появляется отчерк – "признал". Если кто-то признает себя виновным частично – а обычно это значит то же: согласие с фактами, но не с квалификацией – Логвинова, возможно, напишет слово "частично". Ибо на юридическом языке значение слова "частично" – другое: обвиняемый согласен с юридической квалификацией, но отрицает часть фактов.
Миша Коренблит – единственный из девяти, кроме меня, кому предъявлено обвинение в измене родине в форме подготовки к захвату самолета. Он признал себя виновным по этой статье частично: мол, верно, готовился, а потом раздумал и отказался. То есть, факты верны, квалификация – нет. Думаю, Логвинова прекрасно поняла, что имел в виду Миша. Уверен, что она записала ему в протокол: "вину свою признал", и, может быть, добавила: "частично". А ведь суд происходил после того, как к услугам обвиняемого Коренблита была предоставлена юридическая помощь адвоката Ю. Н. Бузиниера. Лицо еврейской национальности Ю. Н. Бузиниер прекрасно знало, что в действиях Миши Коренблита был стопроцентный добровольный отказ от преступления, что означает освобождение от наказания, но, на всякий случай, "забыло" сообщить об этом своему подзащитному…
Судья приступает к чтению обвинительного заключения, составленного старшим следователем по особо важным делам следственного отдела УКГБ при совете министров СССР по Ленинградской области подполковником Меныпаковым и утвержденного начальником отдела полковником Барковым и начальником управления генерал-лейтенантом Носыревым. Обвинительное заключение по делу № 15 будет похоже на приговор по этому же делу, как два стула одного и того же мебельного гарнитура – лишь опытный столяр различает их. Почему судьи почти механически переписывают при вынесении приговора обвинительные заключения, составленные органами КГБ? Ведь это – неопровержимая улика предопределенности приговора. Даже опытный школяр, переписывая контрольную у товарища, меняет порядок слов. Можно ли объяснить это тривиальной ленью судей? Я не знаю. Спросите меня что-нибудь полегче. Исакова читает уже около часа и начинает хрипеть. Если кто-то из слушателей был еще способен следить за ходом чтения, то он мог заметить, что обвинительное заключение составлено по всем правилам драматургии социалистического реализма: вступление и завязка, кульминация враждебной деятельности сионистских прихлебателей и плачевный для них эпилог. Сомкнутые ряды хлопателей, насупившись, пытаются вникнуть, что же мы наделали. И в их уши начинает литься:
"В ноябре 1966 года в силу сионистских убеждений Бутман, Могилеве? и Дрейзнер вошли в преступный сговор со своими единомышленниками Черноглазом и Шпильбергом (арестованы по другим делам) и создали в Ленинграде подпольную антисоветскую сионистскую организацию, разработали ее структуру, программу и устав и определили задачи организации, направленные на пропаганду сионистской идеологии, клевету на международную и Национальную политику советской власти, а также на разжигание эмиграционных настроений среди лиц еврейской национальности и склонение их к выезду в Израиль".
Хлопатели не могут точно понять, что мы натворили, но им ясно, что что-то крупномасштабно жуткое. Ключом к нашему обвинению является площадно-ругательное слово "сионизм". В отличие от царской России, сионизм не объявлен в СССР вне закона и в Уголовном кодексе не упоминается, но частым газетным повторением он введен в категорию чего-то страшного и запретного. Что это такое конкретно, простой советский антисоветский человек не знает.
Для нас, сидящих на скамьях подсудимых, вся эта словесная игра звучала бы смешно…Это напоминало бы ситуацию, когда на собрании зверей обвинили бы хищника верблюда в том, что он в антизверских целях отрастил два горба. При неоднократном повторении словосочетания "хищник верблюд" звери научились бы абстрагироваться от того факта, что верблюд на их глазах пощипывал колючки. А если принять во внимание, что у зверей всегда хватает поводов быть недовольными и объект недовольства им указан, то почему бы и не излить все, что накопилось, на этого гада-хищника-верблюда? Кроме того, действительно, зачем верблюду два горба? Почему остальные звери могут обойтись вообще без горбов, а у верблюда сразу два? Ясно, что в преступных целях. А если верблюды объединяются в организацию, то надо начинать бить верблюдов и спасать Россию.
Хлопатели насупили брови и развели ладони.
