Грэм Грин - Распутник
9 марта подробный отчет об этой истории составил Фрэнсис Гвин в письме к лорду Конвею, который тоже ухаживал за мисс Пуле:
В этот четверг мистер Сеймур с утра послал за мной и приказал отправиться к лорду Рочестеру, поскольку накануне, за ужином у лорда Сандерленда, выяснилось, что лорд Рочестер всячески подстрекал лорда Аррана совершить то бесчинство, которое тот затем и совершил; а когда все закончилось так, как оно закончилось, говорил в неподобающем тоне о самом мистере Сеймуре.
Я немедленно отправился к Рочестеру — и он выбрал конный поединок на шпагах и пистолетах, сославшись на то, что для пешей дуэли он слишком слаб, а вот верхом вполне готов постоять за себя, а саму дуэль назначил на завтрашнее утро. На самом же деле, как мне кажется, подлинная причина заключалась в том, что за столь краткое время невозможно достать лошадей и надлежащую экипировку без того, чтобы привлечь к себе внимание и попасть под подозрение, что и имело место фактически, хотя с нашей стороны какой бы то ни было огласки избежать удалось, на сей счет у меня нет ни малейших сомнений. Однако в два часа ночи к Сеймуру прибыл от короля мистер Коллингвуд и в моем присутствии передал королевский указ ни в коем случае не выходить из дому, пока король снова не пришлет к нему своего человека, а произойти это должно лишь назавтра вечером. Мистер Коллингвуд также сообщил нам, что уже побывал точно с таким же предостережением и повелением у лорда Рочестера, вследствие чего я и не пошел к нему предупредить, что дуэль предотвращена; в сложившемся положении это представлялось совершенно излишним. Однако лорд Рочестер все же отправился утром на заранее уговоренное место дуэли, утверждая, будто король всего-навсего повелел ему не вмешиваться в дела лорда Аррана. Никого не найдя (а он ведь прекрасно знал заранее, что там никого не будет), он вернулся и тут же заговорил о том, что вышел на поединок, тогда как мистер Сеймур струсил. Правда, этим россказням быстро был положен конец, и сейчас у нас все спокойно. В пятницу мистер Сеймур покинул Лондон. Я понимаю, что Вашей светлости подобная чуть ли не разведывательная деятельность со стороны клерка Совета сената может показаться странной, но теперь Вы полностью в курсе дела, а что касается моих прямых служебных обязанностей, то упомяну лишь, что по этому поводу была выпущена прокламация против дуэлей и сейчас она напечатана в газетах.
На письмо изобретательного клерка (письмо, в котором концы слишком хорошо сходятся с концами) рукой Конвея наложена вразумляющая резолюция: «Отчет о героическом поведении Эдварда Сеймура — клубок лжи, чушь собачья; он и с лордом Арраном драться струсил, из-за чего превратился в посмешище при дворе».
Было когда-то время, когда сатир Рочестера по меньшей мере побаивались. Даже друзьям от него, случалось, перепадало. Он показал свою эпоху в зеркале — грязноватом, но тем не менее достаточно честном. Ненависть, питаемая им, далеко не всегда носила личный характер и не обязательно сосредотачивалась на таких людях, как Малгрейв или Скроуп. И он неподдельно изумлялся, обнаруживая, какое возмущение вызывают его стихи «у бесчисленных глупцов, которых его собственное острословье превратило в его заклятых врагов», по свидетельству Этериджа. Сэвил написал Рочестеру о том, в какое негодование пришла герцогиня Портсмут, а тот, ничуть не кривя душой, ответил: «Господом Богом клянусь, я не оскорбил ее мыслью, словом или делом, я не задел ее чувства и не указал на какой-нибудь присущий ей изъян. Во всем этом я повинен ничуть не в большей мере, чем и в измене престолу или подготовке вооруженного мятежа». Принося эту клятву, он явно забыл о «Зеркальце герцогини Портсмут»:
Я вижу, как Вы, встав с горшка,
У венценосного дружка
Пред этим побывав на ложе,
Глядитесь в зеркальце… И что же?
Следы любви, печать интриг…
«Скорей подайте мне парик!
Несите пудру и румяна,
Иначе буду нежеланна!»
Перечисление всех, кто с негодованием узнал себя в грязноватом зеркале Рочестера, заняло бы целую страницу: тут тебе и «мужлан Вилье», и «паршивый Полтни», и «быкомордый Карр», и «цветочек Хантингтон», и «грязнуля Нелли», и «мудила Фрэнк», и «грабитель Сеттл», и (издевательски) «наш набожно-невинный Карл Второй»; лица перетекают одно в другое и расползаются, сливаясь в общую анонимную массу (или маску) — мир XVII века:
Преобладающими человеческими типами на нашем острове являются доносчики, нищие и бунтовщики, равно как и гибриды вышеперечисленных как по два, так и по три сразу, благодаря чему обеспечивается необходимое разнообразие; суетливые глупцы и трусливые рабы рождаются у людей такой породы и, на свой лад, преуспевают; хотя как раз рабов нынче стало меньше, чем когда-либо прежде. Из числа пороков постепенно идет на убыль только лицемерие — мерзавцы перестают притворяться немерзавцами, а женщины не отрицают уже того, что все они шлюхи.
То же настроение доминирует и в поздних стихах Рочестера:
Будь я особым даром наделен,
Известным с незапамятных времен,
Свободно принимать любую стать
И жизнь в чужом обличье проживать,
Я стал бы обезьяной, мишкой, псом,
Стал тварью, обделенною умом,
Премного мнящим о себе самом!
Именно в эти последние месяцы жизни и было, вне всякого сомнения, написано одно из самых таинственных и прекрасных стихотворений Рочестера — «Ода Ничто»: «Ничто! Ты старше самой черной тени». В этой оде выплеснулась накопленная поэтом ненависть к миру.
Ничто, ты там, где в ложь глупцы рядятся,
Твои меньшие мерзостные братцы,
Когда своею мудростью гордятся.
Ум галла, честь голландца, датский раж,
Шотландская учтивость, наш кураж —
Твоя, Ничто, насмешливая блажь.
Твои, Ничто, и милость сюзерена,
И девка, предающая мгновенно;
Ты бездна, ты пучина, ты геенна.
Ненависть Рочестера достигла предела — и в тот же самый год пришел конец глубочайшей сексуальной привязанности поэта, предметом которой была Элизабет Барри.
VII
Элизабет Барри
Влюбленный Рочестер выведен сэром Джорджем Этериджем в пьесе «Сэр Шарм Шаркун, или Модник», первое представление которой (в присутствии короля) состоялось в Герцогском театре 11 марта 1676 года. По общему мнению, в образе Дориманта был выведен Рочестер. «Я знаю, это дьявол, — но и в чёрте, копнув поглубже, ангела найдешь». О достоверности изображенного в «Моднике» свидетельствует немецкий комедиограф Лангбейн: «Эта пьеса написана мастерски и чрезвычайно правдиво; все признали ее превосходной комедией; что же касается образов, то они, как было принято в Англии периода Реставрации, перенесены на сцену прямо из жизни». Полная идентификация Рочестера с Доримантом произведена как критиком Джоном Деннисом в «Защите сэра Шарма Шаркуна» (1722), так и «Сент-Эвремоном».
Деннис, в частности, пишет:
Прекрасно помню, что на первом представлении публика узнала и горячо приняла выведенных в пьесе персонажей — дам и господ, людей света и простых горожан; особенный же восторг вызвал Доримант. Зрители пришли к единодушному мнению о том, что этому образу придан целый ряд черт Уилмота, графа Рочестера, — острый ум, живость поведения, любовный темперамент и приемы, которыми он очаровывает прекрасный пол; далее, его завиральность, его непостоянство и совершенно особая манера распекать собственных слуг, на которую еще при жизни самого Рочестера обратил внимание покойный епископ Солсбери; наконец, его привычка то и дело цитировать стихи Уоллера, которого этот аристократ чтил исключительно высоко.
А вот свидетельство «Сент-Эвремона»:
[Рочестер] был в любовных делах весьма непостоянен и не раздумывая нарушал очередную клятву в верности. Сэр Джордж Этеридж образом Дориманта из «Шаркуна» польстил ему: портрет его светлости получился комплиментарным, все сучки и задоринки устранены, и блеск полированного дерева доведен до совершенства.
Многие диалоги и фрагменты диалогов из этой пьесы хорошо характеризуют не только искусство обольщения, присущее Рочестеру, но и манеру, в которой его поведение стилизует и в какой-то мере нейтрализует дружески настроенный Этеридж. Весьма показательна такая реплика Дориманта: «Мне нравится, едва добившись успеха у новой дамы сердца, незамедлительно разругаться с прежней». А вот как обсуждают его успехи на амурном поприще друзья Дориманта:
Таунли:
Послушай-ка, а где твой друг Доримант?
