Софрон Данилов - Манчары
— Не плачь, дорогая. Слёзами горю не поможешь, не спасёшься. Что же поделаешь: такова, значит, наша судьба…
— О-о, какое несчастье! Нам даже не дают тихо жить в норе, в самой глухой тайге, вдали от всего мира. О-о, люди! Почему они не дают нам спокойно пожить, а преследуют, словно диких зверей? — Саргы заплакала навзрыд, стала жаловаться на судьбу и припала головой к камельку. — Говорят, что есть всевышний бог. Почему же он не видит этого? Почему?..
Манчары поднял свою подругу и усадил её рядом с собой, стал гладить и подбирать её рассыпавшиеся волосы, крепко прижал к себе.
— Успокойся, моё золото. В трудные минуты надо, наоборот, делаться крепче и суровее. Дорогая моя, слушай внимательно, что я скажу. Предстоящей весной родится наш с тобой ребёнок. Если родится мальчик, то назови его Кэнчэри. Пусть сын Манчары будет Кэнчэри. Если родится девочка, то назови своим именем, Саргы. Ребёнку нашему расскажи обо мне. Пусть он знает, что за человек был его отец, против кого он боролся, за что страдал и был вынужден годами пропадать в сырой темнице. Пусть знает и вырастет человеком, похожим на своего отца. Пусть он будет суровым человеком, люто ненавидящим тойонов и баев, таких, как Чочо! Пусть будет нежным и жалостливым человеком, горячо любящим батраков и хамначчитов. Поняла, маленькая моя?
Саргы тихо кивнула головой.
— А сейчас склоним друг к другу головы и посидим у нашего священного огня, гревшего нас в течение нескольких месяцев…
Зимняя проезжая дорога уныло вьётся среди окостеневших от мороза лесов, притихших болот, крутобоких оврагов и падей.
Саргы лежит навзничь на санях, застланных осенним бурым снегом. Руки связаны назад. Старик Сабарай, её бывший муж, сидит впереди, и ей видна его круглая, согбенная спина. Вчера, когда арестовывали Манчары, он очень уж здорово старался, шамкая своим беззубым ртом и вытягивая дряблые губы: «Верните мне мою законную жену!»
И теперь он едет, довольный, что жена с ним. Подлец, он даже этой ночью, не стесняясь посторонних людей, поносил и избивал её. Но что будет, когда этот полоумный старик привезёт её в свою берлогу?!
Саргы не обращает на Сабарая никакого внимания, держится с таким видом, будто его слова — противный лай собаки. Не отвечает на его вопросы, не разговаривает, когда он пытается заговорить. Не останавливает взгляд свой на нём, как будто его вовсе нет. Всё это ещё больше раздражает Сабарая…
Куда же это едет Саргы? Неужели для того, чтобы опять стать женой этого старика, разводить табуны долгогривых лошадей, увеличивать круторогое стадо?.. Нет!.. Нет!..
Сабарай, видимо, замёрз, слез с саней и пошёл пешком.
А Саргы лежала и никак не могла освободиться, отвлечься от своих мрачных раздумий, которые были темны как осенняя ночь, черны как сажа. Как она ни прикидывала и ни обдумывала, перед ней не было даже каких-либо признаков просвета. Темно и безвыходно, как в мешке, сшитом из шкур… «Назови его Кэнчэри…» Как же она исполнит его наказ? Это невозможно. Если даже и родится ребёнок, то едва ли она будет тешиться им. Он попадёт в руки Сабарая. А Сабарай отберёт его от матери и в отместку за всё превратит его в своего раба… О-о, нет, уж лучше пусть не родится ребёнок! Пусть лучше это несчастное дитя не увидит белого света! Если уж она не может выполнить завета своего любимого Манчары, то куда же, ради чего едет Саргы? Неужели она едет на постоянные и бесконечные муки и страдания? О-о, нет!.. Не надо!..
Саргы забилась на санях, силясь освободить связанные руки. Но нет, урод старик, ковылявший сзади, связал её надёжно, крепко. Женщина прикусила губы. И вдруг её взгляд упал на кремнёвое ружьишко и острую пальму Сабарая. Смотри-ка, он ещё вооружился! И это ничтожество ещё думало сражаться с самим Манчары!..
И вдруг нить размышлений женщины сразу же прервалась. А что будет, если она вдруг?.. Пальма, словно выжидая, поблёскивает старательно отточенным жалом и лезвием клинка. Избавиться ото всего… Сразу… В мгновение ока… Так. Пока он не пришёл и не сел… Прощай, родная земля! Прощай, мой орленок Манчары! Не серчай, не выполнила я твоего наказа. Не вини меня, пожалуйста, мой крошечный Кэнчэри… Хватит. Надо бежать…
Саргы подвинулась вперёд и начала медленно опускаться на жало пальмы.
На твёрдый снежный наст, вслед за санями, лилось что-то темно-красное. Сначала каплями. Затем потянулось полоской, словно верёвка.
Сабарай наступил на тёмное пятно и поскользнулся. Остановился. Удивился и, тронув указательным пальцем, поднёс его к подслеповатым слезящимся глазам. Догадавшись, издал хрипящий звук и погнался за санями, горбясь на бегу.
Догнал.
Рывком повернул на спину Саргы, лежавшую ничком. Клинок пальмы покрылся густой кровью. Женщина лежала и пристально смотрела остекленевшим взглядом широко открытых глаз в бесконечную высь голубого бездонного неба.
— Убежала! Какая досада! — завопил Сабарай и начал хлестать остывающий труп. — На тебе!.. На тебе!..
И от этого страшного вопля, более жуткого, чем крик человека или рёв таёжного зверя, вдруг зашалил испуганный конь: кинулся полным карьером вперёд. Сани понеслись как на крыльях, унося Саргы, вовремя избавившуюся от ожидавших её мучений.
А далеко позади отдалённым эхом слышался дикий крик Сабарая. И — умолк.
По обе стороны проезжей дороги угрюмо стояла холодная чёрная тайга…
«Манчары много!»
Лето подходит к концу. Несколько ночей подряд уже подмораживало. Поля побледнели и высохли. На высоких горах, по обоим берегам Лены, пожелтели берёзовые рощи и издали кажутся жёлтыми островками среди зелёной хвойной тайги.
Город Якутск. Во дворе губернатора Якутской области собралось много народу. Господин губернатор около десяти дней провёл на охоте в тайге и сегодня в первый раз приступил к исполнению обязанностей. Из разных улусов съехались головы, князья, тойоны и баи, чтобы лично повидаться с главным начальником. Все они старательно называли писарю свои имена и звания. И чтобы эти сведения дошли до ушей большого начальника, они по нескольку раз повторяли обо всём этом писарю и проходили в приёмную комнату, важно рассаживались там и ожидали.
Губернатор — несмотря на пожилой возраст, стройный, высокий мужчина с продолговатым худощавым лицом и выпуклыми глазами — сидел в мягком кресле. Он был доволен удачной охотой. Весело что-то мурлыкал себе под нос и гладил жидкие усы, торчавшие в разные стороны, словно крылышки летящей птицы.
Вошёл писарь:
— Господин губернатор, собралось много народу, сидят, ждут. Их имена и звания вот. — Он протянул большой лист бумаги.
— Ладно… ладно… гм… А это что?.. — Губернатор поднял кверху растопыренные пальцы правой руки и, сделав неопределённый жест, повертел ими.
— Я всё принял, господин губернатор. — Писарь поклонился. — Кто что привёз — отмечено. Здесь.
— Хорошо! — Губернатор пришлёпнул ладонью список к столу. — Ты живее пропускай их сюда. Я тороплюсь. Супруга обещала к обеду поджарить самого жирного гуся. Ам!.. — В предвкушении предстоящего удовольствия он издал пустым ртом чавкающий звук. — А до этого съезжу посмотреть Сайсары. Говорят, что там сегодня ночевал большой косяк гусей. Ты сначала пусти тех, кто больше привёз. Ну, это ты и сам знаешь.
— Слушаюсь!
В дверь ввалился мрачной тенью человек огромного роста. Обе щёки и скулы были густо покрыты рыжеватой растительностью. Давно не стриженные волосы спадали на плечи.
Этого человека губернатор видел и раньше, но не помнил, как его зовут.
— Тойон, здравствуйте! — поклонился вошедший человек.
«Ах, ведь это бай Бакыса! — вспомнил наконец губернатор. — Точно, Бакыса. Погоди-ка, это у него обидное прозвище или нет? — Сомневаясь и колеблясь, он встал и пошёл к нему навстречу. — Он раньше приезжал с прекрасными гостинцами. Жена была очень довольна».
— Здравствуйте! Здравствуй, почтенный Ба… Ба…
— Байбал Найухоп… Я из Ботурусского…
— Почтенный Павел Новиков. Пожалуйста…
Губернатор за руку привёл бая Бакысу и усадил на стул около стола.
— Спроси-ка, — обратился губернатор к писарю, выполнявшему роль переводчика, — по какой надобности он приехал?
— Так вот, ты наш самый большой тойон! Спаси, опять над нами нависла беда, — с важным видом сказал бай Бакыса на вопрос писаря. — Тот самый варнак Манчары опять начинает воровать и грабить. Будь для нас луной и солнцем, пошли к нам вооружённых казаков поскорее, чтобы они изловили его. Если такой человек, как я, например, повстречается с ним во второй раз, то, конечно, может начисто лишиться белого света.
Бай Бакыса задрал голову и поводил ею, чтобы найти икону и перекреститься.
— Как это? О каком Манчары болтает он?! — изумился губернатор. — Спроси-ка его хорошенько. Может быть, он говорит о другом?
— Я говорю не о другом. На всей якутской земле есть только один варнак Манчары. Я говорю именно о нем, — ответил бай Бакыса. — И мы просим избавить нас от этого преступника. Говорят, что руки царя длинны.
