Мария Баганова - Пушкин. Тайные страсти сукина сына
Беседа наша оставила меня в состоянии крайнего замешательства. Я даже был склонен предположить, что Александр Сергеевич и в самом деле временами принимался «учить жену», но эти мои измышления оказались, на счастье, неверными, в чем я скоро убедился.
Надежда Осиповна продолжала хворать, и я навещал ее все чаще и чаще. Обстоятельства семейной жизни сына часто беспокоили старую женщину.
– Натали мне рассказывала, что Саша в первый же день брака, как встал с постели, так и не видал ее. К нему пришли приятели, с которыми он до того заговорился, что забыл про жену и пришел к ней только к обеду. Она очутилась одна в чужом доме и заливалась слезами.
В тот раз мы оправдали случившееся непривычкой Пушкина к семейной жизни.
Через несколько месяцев случился похожий разговор. На этот раз Александр Сергеевич пропал из дому на трое суток. Оказалось, что на прогулке он встретил дворцовых ламповщиков, ехавших в Петербург, добрался с ними до Петербурга, где попался ему возвратившийся из Польши из полку своего Данзас, и с ним пошел кутеж…
Да, причины постоянной печали прекрасной Натальи Николаевны становились мне понятными.
* * *Медицинская профессия подразумевает часто и порой весьма близкое общение с людьми самого разного рода. И хоть я не мог почитать себя человеком светским, однако же бывал в домах особ самых знатных, и довольно часто они одаривали меня своей откровенностью. Так, одна весьма почтенная княгиня довольно много рассказала мне о семействе Гончаровых.
– Ах, милейший мой Иван Тимофеевич, – закатывая глаза, рассказывала княгиня Екатерина Алексеевна, – я вовсе не сплетница, а то бы могла порассказать вам такое! Но исключительно как врачу и рассчитывая на вашу скромность… к тому же многие вещи вам даже и нужно было бы знать. Вам доводилось встречаться с Натальей Ивановной? Да-да, матерью нашей превознесенной всеми Косой Мадонны? Мне пришлось узнать ее весьма близко, даже ближе, чем мне бы хотелось.
Естественно я поспешил осведомиться, что же такого неприятного было в этом знакомстве. Княгиня поджала губки:
– Наталья Ивановна Гончарова довольно умна и несколько начитанна, но имеет дурные, грубые манеры и какую-то пошлость в правилах. У нее есть несколько сыновей и три дочери, Катерина, Александра и Наталья. В Яропольце около двух тысяч душ, но, несмотря на то у нее никогда нет денег и дела в вечном беспорядке. В Москве она жила почти бедно, и когда Пушкин приходил к ней в дом женихом, она всегда старалась выпроводить его до обеда или до завтрака. Да-да, батюшка мой, чтоб не кормить! Ужасная скупость!
Дородное лицо ее выразило отвращение.
– Дочерей своих бивала она по щекам. – Княгиня изобразила ужас. – На балы они иногда приезжали в изорванных башмаках и старых перчатках. Я хорошо помню, как на одном балу мне пришлось увести юную Натали в другую комнату и дать ей свои новые туфельки, потому что ножки ее были обуты просто ужасно, а бедняжке приходилось танцевать с Пушкиным, который непременно обратил бы внимание… Да и все бы заметили эту неприглядную деталь.
Я немедленно выразил горячее сочувствие невесте и ее жениху. Екатерина Алексеевна вполне разделяла со мной это чувство.
– Бедный Пушкин оставался женихом чуть ли не целый год до свадьбы, – рассказывала она. – Когда он жил в деревне, Наталья Ивановна не позволяла дочери самой писать к нему письма, а приказывала ей писать всякую глупость и между прочим делать ему наставления, чтобы он соблюдал посты, молился Богу и пр. Бедная Натали даже плакала от этого.
Я заметил, что Наталия Николаевна показалась мне очень грустной и предположил, что причина, вероятно, кроется в ее воспитании. Княгиня со мной охотно согласилась.
– Болтают, что Александр Сергеевич с ней жесток, но это вовсе не так! – заявила она. – Напротив! Был раз, когда Натали дала ему пощечину, приревновав к кому-то на балу. – Она прижала пальцы к губам и захихикала. – Он тогда совсем не обиделся, даже шутил, что у его женушки рука тяжелая. – Княгиня улыбнулась. – Он так ее любит, что ему приятна была ее ревность как знак ответного чувства. Будучи женихом, когда Наталья Ивановна все тянула со свадьбой, он так настаивал, чтобы поскорее их обвенчали, но Наталья Ивановна напрямик ему объявила, что у нее нет денег.
Тогда Пушкин заложил имение, привез денег и просил шить приданое. И как вы думаете, на что эта женщина потратила привезенное? – Княгиня заговорщически улыбнулась. – На собственные наряды! А в самый день свадьбы она послала сказать ему, что надо еще отложить, что у нее нет денег на карету или на что-то другое. Пушкин опять послал денег. Венчались в приходе невесты у Большого Вознесения. Во время венчания нечаянно упали с налоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом. – Она прижала кончики пальцев к вискам. – Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. Александр Сергеевич счел это за дурные предзнаменования.
Я сочувственно закивал.
– Но потом Наталья Ивановна была очень довольна замужеством своей дочери, – поведала мне княгиня. – Она полюбила Пушкина, слушалась его. Он с ней обращался как с ребенком. Может быть, она сознательнее и крепче любила его, чем сама жена. Но раз у них был крупный разговор, и Пушкин чуть не выгнал ее из дому.
– Но из-за чего же?
Княгиня закатила глаза.
– Александр Сергеевич объяснил, что мадам Гончарова вздумала чересчур заботиться о спасении души своей дочери.
– Но возможно ли, чтобы чересчур? – подивился я.
– Ах, мой милый Иван Тимофеевич! – воскликнула княгиня. – Правда куда неприятнее: Наталья Ивановна стала очень несносна: просто-напросто пила. Да-да, Иван Тимофеевич, пила с лакеями целый день и к полудню становилась уже совсем навеселе. Я рада, что Натали не унаследовала этот ее порок.
Княгиня с любопытством посмотрела на меня. Очевидно, что она очень желала услышать от меня подтверждение или опровержение своих слов. Я согласился, что это было бы великим несчастьем, но, к великой радости, ничего подобного за Натальей Николаевной я не замечал. Мне показалось, что княгиня расстроилась.
К величайшему моему сожалению, должен я был признать правоту Сергея Львовича: любой шаг, любой день Александра Сергеевича становился предметом сплетен и самого горячего обсуждения. Знакомством с ним гордились, но при этом не упускали случая пустить по его адресу шпильку.
– Знал я вашего Пушкина еще в Кишиневе! – с презрительной гримасой высказался ее супруг князь Долгоруков, сын известного писателя. – Болтал он много. Помню, обедал я у генерала Инзова, Пушкина не умолкал ни на минуту, пил беспрестанно вино и после стола дурачил нашего экзекутора. Жаль молодого человека. Он с дарованиями; но рассудок, кажется, никогда не будет иметь приличного ему места в сей пылкой головушке, а нравственности и требовать нечего. Может ли человек, отвергающий правила веры и общественного порядка, быть истинно добродетелен? – Не думаю.
Этот Долгоруков был крайне неприятным и ограниченным типом. Из тех, что почитают себя вправе судить обо всем, но на самом деле неспособны видеть дальше собственного носа.
– Ему надобно было переделать себя и в отношении к осторожности, внушаемой настоящим положением, – разглагольствовал князь, – а это усилие, встречая беспрестанный отпор со стороны его свойства, живого и пылкого, едва ли когда ему удастся. Вместо того чтобы прийти в себя и восчувствовать, сколько мало правила, им принятые, терпимы быть могут в обществе, он всегда готов у наместника, на улице, на площади всякому на свете доказать, что тот подлец, кто не желает перемены правительства в России. Любимый разговор его основан на ругательствах и насмешках, и самая даже любезность стягивается в ироническую улыбку.
Увы, я должен был признать некоторую правдивость его слов, вспомнив злую шутку о Бенкендорфе, оброненную Пушкиным буквально в первые же минуты нашего знакомства, и еще многие его неосторожные остроты. Рисковать, дразнить собеседников было для нашего поэта столь же естественно, как для другого просматривать газеты по утрам.
* * *В другом доме услышал я анекдот, напомнивший мне скорее новеллу Бокаччо.
– При дворе была одна дама, друг императрицы, стоявшая на высокой степени придворного и светского значения, – стреляя глазами поведала мне молодая дама, недавно разрешившаяся от бремени и теперь вынужденно скучавшая взаперти в своем дому. – Муж ее был гораздо ее старше, и несмотря на то ее младые лета не были опозорены молвою; она была безукоризненна в общем мнении – любящего сплетни и интриги света.
Эта блистательная, безукоризненная дама наконец поддалась обаянию поэта и назначила ему свидание в своем доме. Вечером Пушкину удалось пробраться в ее великолепный дворец; по условию он лег под диваном в гостиной и должен был дожидаться ее приезда домой. Долго лежал он, терял терпение, но оставить дело было уже невозможно, воротиться назад – опасно. Наконец, после долгих ожиданий он слышит – подъехала карета. В доме засуетились. Двое лакеев внесли канделябры и осветили гостиную. Вошла хозяйка в сопровождении какой-то фрейлины: они возвращались из театра или из дворца. Через несколько минут разговора фрейлина уехала в той же карете. Хозяйка осталась одна.
