Николай Садкович - Георгий Скорина
– Перекрестись и произнеси клятву, – прошептал Рейхенберг.
Лицо немца было совсем близко. Стоило только взмахнуть рукой… Что напомнило ему это выражение лица? Эти серые, холодные глаза… Тонкие поджатые губы… Острый с хищным изгибом нос…
– Крестись, и мы простим тебе твои заблуждения…
«А-а!.. Дорога у Бреста… Нарядная охотничья кавалькада… Крестьяне, выпускающие зайцев из мешков… Крики „угу… угу“».
– Или ты примешь наше проклятие и нигде не скроешься от нашего гнева!
«…Хриплый лай собак. Бледное лицо всадника… Опрокинувшийся на спину крестьянин… Кровь на траве… Испуганные односельчане, торопливо уволакивающие тело в кусты… Да, то самое лицо! Тот же взгляд!»
– Делай свой выбор…
Георгий взмахнул рукой и хлестнул по лицу немца. Иоганн отскочил к стене. Двое других отбросили плащи. Но в это время распахнулась дверь.
– Крещение состоялось! – весело крикнул Николай Кривуш, входя в комнату вместе с бледным и возбужденным Вацлавом. Кривуш насмешливо поклонился Рейхенбергу: – Виншую[25] пана Яна. И прошу к столу, по старому нашему обычаю.
Вытирая мокрое лицо, Рейхенберг направился к двери. За ним последовали его спутники. Вацлав стоял, сжав кулаки, пока не вышли все трое.
Георгий все еще продолжал держать мокрую одежду, с которой стекала на пол вода. Его мышцы мелко дрожали.
– Опусти свое паникадило. – Кривуш обнял друга. – Можешь ничего не объяснять. Все ясно! – И, притянув к себе Георгия, он крепко поцеловал его в лоб.
* * *Как ни уверяли Георгия друзья, что стычка лишь укрепит его популярность в университете, ибо немца не любят и каждый охотно встанет на защиту Георгия, случай этот омрачил счастливую весну юноши. Он не сомневался в преданности своих друзей и в сочувствии к нему большинства студентов. Но то, чего не могли понять Кривуш и Вацлав, считавшие причиной ссоры только зависть Иоганна к научным успехам соперника, представлялось Георгию в совершенно ином свете.
Теперь он наконец отчетливо понял, какую цель преследовали фон Рейхенберг и краковский архиепископ, помогая ему поступить в университет. И странно! Размышляя об этом, Георгий вспомнил последний день своей жизни в Полоцке. Вспомнил во всех подробностях и ощущениях. Незримые нити связывали эти полоцкие события с тем, что происходило теперь в Кракове.
Шумный город с его обманчивой нарядностью и весельем вдруг обнажил зловоние монастырских задворков и переулков, где простая человеческая честность была столь редким гостем, как и солнце, загороженное от людей тесно нависшими этажами домов.
Университет почудился юноше темным бесконечным подземным ходом, где вдалеке мерцал бледный свет. Сколько препятствий, сколько невидимых ям и обвалов на пути к этому свету! Дойти до него почти невозможно. А если все же дойти? Если, вытянув вперед руки, ощупывая скользкие стены сводов, спотыкаясь и падая, все же идти и идти вперед, сжав зубы, не отрывая глаз от мерцающего вдалеке огонька? Что ждет его там? Не окажется ли этот свет отблеском печальной свечи у изголовья певца и не поразит ли слух монотонный речитатив псалма:
«Сокроешь лицо свое, смущаются… И в прах обращаются… Обновляется лицо земли…»
Вечное обновление! Бесконечное движение материи и подобная лицу покойника каменная неподвижность однажды установленных истин и законов.
К тому ли стремился ты, юноша? Для того ли шел через поля и болота, бросив отчий дом? Вот двор университета. На этих плитах он впервые встретил Иоганна, которого считал своим благодетелем. Не ясно ли теперь, для чего помогли ему тогда Иоганн и стоящие за ним неизвестные люди?
Они хотели сделать его своим помощником в тайной борьбе против белорусского народа. О, как далеко метил немец!
Он ждал новых стычек с Рейхенбергом, но ни Иоганн, ни его товарищи ничем не выказывали своей вражды. Они даже в отношениях с другими схоларами стали как будто ласковей и проще.
Однако теперь Георгию казалось все подозрительным. Единственным местом, где он отдыхал от докучливых мыслей, был старый сад над рекой.
Едва наступал условленный час, как Георгий преображался. К нему возвращалась былая веселость, глаза снова светились ласковым светом.
Вацлав любил смотреть на своего друга, когда тот готовился к свиданию. Вялому и немного ленивому чеху нравилось в Георгии все. Иногда он сам зажигался его огнем, и тогда их беседа принимала особенно веселый и душевный характер.
Однажды Георгий, расчесав кудри и надев праздничное платье, спросил Вашека, хорошо ли он выглядит.
– Великолепно! Ты наряден, как в первый день пасхи. Но… Разве ты не знаешь? Вернулся пан профессор. Все наши собираются у него.
Георгий нахмурился. Он знал, что Глоговский, отсутствовавший более двух недель, вернулся в Краков. Знал, что профессор, безусловно, спросит о нем, о Франциске… Он и сам побежал бы с радостью к любимому учителю. Вашек мог бы и не напоминать об этом.
– Конечно, я знаю, – сказал Георгий сухо, не глядя на Вашека. – Разве мой наряд помешает мне принять участие в беседе?
– Нет, нет, Франек, – смутился Вацлав. – Я только хотел предупредить тебя…
– Спасибо, – ответил Георгий и, заторопившись, убежал в сад, к Маргарите.
Встретившись с Маргаритой, Георгий был серьезен и несколько печален. Беседа долго не вязалась. Он молчал, задумчиво грызя стебель цветка, или отвечал невпопад.
– Тебе скучно со мной, Франек, – сказала Маргарита со слезами в голосе. – Ты больше не любишь меня.
Георгий крепко сжал ее руки.
– Нет, милая, я люблю тебя еще более прежнего. Но у меня много огорчений.
– Что же случилось? – испуганно спросила девушка.
– Маргарита… Я хочу открыться тебе… Я не Франциск.
– Ты шутишь, Франек, – улыбнулась девушка.
– Это не мое имя, – продолжал Георгий, – Франциском меня назвали здесь, в Кракове.
– Тебя дважды крестили?
– Я крестился только раз. Но двери университета открылись лишь для Франциска. Они оставались закрытыми перед моим честным христианским именем: Георгий.
– Георгий… Юрий… – повторила Маргарита. – Такое красивое имя. Зачем же ты потерял его?
– Я не терял его, – ответил Георгий. – Это они хотели заставить меня забыть мое прошлое.
– Ты меня пугаешь, Франек… Прости, Юрий, – поправилась Маргарита. – Кто это они?
– Мои враги. Рыцарь фон Рейхенберг, архиепископ краковский и другие.
– Его преосвященство? – воскликнула Маргарита. – Опомнись, Юрий.
– Молчи, Маргарита, и слушай…
И Георгий рассказал ей свою историю. Рассказал о городе Полоцке и смерти отца, о своем детстве, о попе Матвее, лирнике Андроне, о бегстве из родного дома. С любовью и умилением описал ей белорусскую землю, через которую лежал его путь.
Никогда еще Маргарите не приходилось слышать такой интересный и вдохновенный рассказ. Она смотрела на своего возлюбленного, и он вдруг показался ей сильнее, красивее и умнее того Франека, которого она знала прежде.
Она не могла понять того, что говорил ей Георгий о своем народе, о пришлых властителях, о борьбе истинной науки с рутиной схоластики. Но она любила его и твердо знала: он не может быть неправ.
Как страшен мир, в котором живет она и с которым борется Франек… Нет, Юрий! Мужественный и любимый Юрий.
Георгий взял девушку за руку.
– Любимая моя, – сказал он взволнованно, – прекрасная моя невеста. Дай мне твою руку, и поклянемся…
Они опустились на колени.
– Клянусь, – говорил Георгий, – не отступать от слова, данного учителю моему, отцу Матвею…
– Клянусь, – шептала Маргарита, – молиться за Юрия и дела его. Да принесет ему бог счастье и победу.
– …Не страшиться лишений и мужественно переносить удары врагов, – продолжал Георгий, – но достичь цели, хотя бы ценой самой жизни моей…
– И если постигнет его горе или будет ему тяжело, – шептала Маргарита, – разделить с ним все и облегчить бремя его.
– Клянусь вечно любить и беречь подругу мою Маргариту. Всю жизнь!
– Всю жизнь! – повторила Маргарита.
Солнце зашло. Последние отблески заката догорели, и сразу наступила темнота.
Вдруг Маргарита заплакала. Какое-то неясное предчувствие сжало ей сердце. А что, если это последнее свидание? Она не решалась сказать об этом Георгию.
– Всю жизнь, – тихо повторил Георгий. – Но теперь нам придется расстаться на некоторое время.
Маргарита вздрогнула.
– Не покидай меня, Юрий, – сказала она дрожащим голосом.
– Мы не увидимся лишь несколько дней, – успокоил ее Георгий. – Мне нужно много заниматься сейчас. Я буду писать тебе каждый день, и ты тоже…
– Да, – ответила Маргарита и, чтобы скрыть слезы, быстро пошла к дому.
* * *Георгий не спешил возвращаться в бурсу. Только что показалась молодая луна. Недвижные деревья, осыпанные белым цветением, засеребрились. Тихая, светлая, торжественная ночь… Георгий идет посреди улицы. В домах наглухо закрыты тяжелые ставни. Двери и ворота заложены тройными засовами. Во дворах изредка лязгают цепями собаки и провожают Георгия ленивым лаем. Проходит ночной дозор. Трое стражников с факелами. Стук алебард, гулкий топот кованых сапог. Опять тишина… Мужской голос поет что-то очень простое и трогательное. Слышится девичий смех. Георгий идет на песню. Тени на балконе застывают. Он идет дальше. Сворачивает в узкий переулок.
