Садриддин Айни - Рабы
— Вот это, — показал он. — Идите садитесь на своих коней и не спеша езжайте за мной. Я нашел важную примету, я пойду по ней.
Люди наместника нехотя согласились, переговариваясь между собой:
— Этот дикий человек может завести нас в пески, и мы там пропадем, как дураки.
Но, говоря это, они поехали следом за следопытом.
Он продвигался вперед, шагая от одного песчаного холма к другому. Замечая между холмами капли крови, радовался.
Проехав так около двух часов, люди наместника проголодались. Они решили и сами поесть, и лошадей покормить.
Но следопыт не согласился:
— Если мы задержимся, мы потеряем следы. Мы дадим беглецам уйти еще дальше.
Поневоле пришлось согласиться с казахом и тащиться за ним: ведь и эти государственные люди выехали с надеждой поживиться золотом, им тоже не хотелось, чтобы рабы ушли.
Наконец песчаные холмы кончились.
Началась бескрайняя гладкая степь.
Капли крови, застывшие на земле, как муравьиный след, тянулись в одну сторону.
Этот след привел их в Тикайскую степь, к пустому заброшенному скотному двору.
Следопыт подошел к краю этого двора, вырытого в земле, как прямоугольная яма, и, не оглядываясь, закричал:
— Нашел!
Всадники, ехавшие до того без всякой надежды на успех, лениво и неохотно, вдруг оживились, словно проснулись. Они выхватили сабли из ножен и поскакали к скотному двору.
Внутри двора лежало несколько человек.
Они казались мертвыми.
Один из всадников, подскакав и воинственно размахивая саблей, скрывая боязнь, закричал:
— Кто вы такие?
Но из лежавших никто не отвечал.
Следопыт подошел к лежавшим, всадники окружили их. Но и теперь никто из них не двигался.
Казах взял руку одного из лежавших и отодвинул рукав. На ней не оказалось клейма. Но в том месте, где ставятся клейма, чем-то острым кожа была соскоблена, и из ранки сочилась кровь.
— Этот живой, — сказал обрадованно следопыт. — Но на руке у него нет клейма! — вскрикнул он вдруг с отчаянием.
Следопыт поодиночке оглядел их всех. Их было восемь человек, одна женщина и один мальчик.
Ни на одной руке не увидел следопыт никакого клейма. Но у всех из кисти, где ставилось клеймо, сочилась кровь. Только рука мальчика оказалась здоровой.
— Это они! — сказал следопыт, улыбаясь. — Они!
Потом он подумал: «Соскабливая клейма, они поранили себе руки, дали нам след и доказали, что они те, кого мы ищем». Следопыт хотел разбудить одного из них.
Он ворочал его с боку на бок, раскрывая ему то один, то другой глаз, но человек, не в силах говорить, снова закрывал глаза и забывался.
— Они голодны! — сказал казах. — Принесите немного хлеба и захватите воды. Я сейчас оживлю их.
16
Уже несколько дней связанные рабы лежали или сидели в хлеву Абдуррахима-бая.
Дверь, запиравшуюся снаружи, раз в день открывал Наби-Палван, заносил кувшин воды и раздавал по куску хлеба.
Затем он брал оставшийся от вчерашнего дня пустой кувшин и уходил.
На двери хлопало кольцо и стучал замок. Затем снова все затихало.
В первые дни Наби-Палван не раз принимался бить беглецов. Бил их плетью и палкой.
Поэтому при появлении Наби-Палвана каждый из них испуганно сжимался в своем углу.
А когда он уходил, подбирали брошенный хлеб и поочередно пили воду из кувшина.
Однажды Наби-Палван явился рано утром.
Это было необычно и всех встревожило; что он задумал, что он приготовил для них?
Когда он вошел, они увидели в его руке плеть. Это увеличило их опасения.
Их спины были черные и опухшие еще от прошлых побоев.
Но Наби-Палван на этот раз никого не ударил, он сказал:
— Фархад, иди сюда! — и вывел Фархада из хлева.
Среди двора лежало несколько колод с кандалами. Видно, их недавно изготовили, железо казалось белым.
Наби-Палван снял с Фархада прежние кандалы и надел ему на ноги и на шею колоды.
Колоды с кандалами не очень отличались от обычных кандалов. Но кольца, надеваемые на ноги, были шире обычных, и это позволяло человеку широко шагать. Цепь оказалась короче обычной. Она доставала от пояса до шеи. В конце этой цепи, как у собачьего ошейника, находилось колечко для замка. Когда голова всовывалась в этот ошейник, он запирался на замок.
Все это железо весило пуд, но оно не мешало ни работать, ни ходить, ни вставать, ни лежать. Оно не позволяло лишь одного — бегать. В нем невозможно было сбежать.
Это железо придумал не Наби-Палван. С давних времен существовало оно на бухарской земле. В него рабовладельцы заковывали рабов, склонных к побегам.
Поочередно из хлева вывели Ашура, Ризу, Таги, Хашима и остальных.
Последними привели Гульфам и Некадама. Наби-Палван хотел заковать и их.
— Я не сама убежала. Это они меня увели! — взмолилась Гульфам.
— Это правда! — подтвердил Ашур. — Мы насильно их увели, чтобы они не выдали нас.
Наби-Палван все же поступил по-своему. Он надел на Гульфам кандалы, подобранные по ее росту.
Заковал и Некадама в небольшую колоду, видно, выкованную по заказу на его рост.
Наби-Палван послал рабов снова в тот же сад. Послал без охраны, раздав им их же мотыги и топоры.
Гульфам он отослал к Калмак-оим.
Только Некадам, вытянувшись, стоял посредине двора и ждал своей участи.
— Калмак-оим! — крикнул Наби-Палван. — Если оно накалилось, давайте!
Калмак-оим принесла зажатое в щипцах раскаленное клеймо в виде подковы. Клеймо, которым клеймили скот, отправляемый в Россию, овец в отарах, лошадей в табунах, рогатый скот в стадах и верблюдов, ходивших в караванах.
Это было клеймо, тамга, знак владельца. Знак Абдуррахима-бая.
Наби-Палван положил Некадама спиной на землю. Наступил ему на кисти рук, а Калмак-оим крепко придавила ноги мальчика.
Наби-Палван взял раскаленное клеймо щипцами и положил его на кисть правой руки.
Мальчик страшно закричал. Потом замолчал.
Наби-Палван подумал, что Некадам успокоился, но оказалось, что он потерял сознание.
Наби-Палван оторвал клеймо от руки так, как отрывают печать от сургуча.
Обожженное место Калмак-оим посыпала пережженным войлоком.
Так Некадам стал клейменым имуществом бая, из которого ничего не пропадало и не терялось.
17
Усадьба Абдуррахима-бая была прибрана и украшена так, как, может быть, еще никогда не украшалась.
Не только весь двор подмели и полили, но и по всей Махалле подмели и полили улицы, словно вся деревня ждала небывалых больших гостей.
А дом Абдуррахима-бая преобразился.
Его просторную приемную комнату, где до того хозяин уныло спорил с весовщиками да приказчиками, во всю длину и ширину застелили дорогим текинским ковром.
Вдоль ее стен постелили узенькие бархатные одеяла. В переднем углу комнаты — на самом почетном месте для гостей постелили одно на другое пять толстых, тоже бархатных одеял — в знак особого уважения. А в четырех местах бросили по три круглые пуховые подушки.
Над всем двором протянули полотно, затканное красными полосами, чтобы оно укрывало двор от дождя, от солнца или от снега.
Под тентом поставили в ряд широкие деревянные скамьи, покрыв их алыми кзылаякскими коврами, и по краям ковров расстелили шелковые одеяла для почетных гостей.
