Лидия Чарская - Паж цесаревны
Больной ребенок без движения лежал на постели. Нагоревшая в шандале свеча озаряла мертвенно-бледное личико. Темные тени лежали на нем. Около постели, в глубоком кресле, спала Шепелева.
В два прыжка арап очутился подле больного, наклонился над ним и… слабый стон вырвался из его груди.
— Опоздал! Ребенок мертв! Все кончено теперь!
С отчаянием упал арап головою на крошечную грудку, но неясное слабое биение сердца малютки сказало ему, что жизнь еще не отлетела от маленького существа. Оно билось чуть слышно. Андрюша еще дышал.
Тогда, с трудом удерживая в себе крик восторга, готовый вырваться из груди, арап быстро откупорил пузырек, осторожно раскрыл ротик ребенка своими большими черными пальцами и вылил ему в горло все содержимое пузырька.
Лицо Андрюши подернулось судорогой, потом разом осунулось и потемнело, как у мертвеца. Малютка вытянулся во всю длину. Рот его покривился, закрытые веки сжались плотнее.
Дрожь ужаса прошла по телу арапа.
«Я убил его! — вихрем пронеслось в его мыслях, — старик, верно, перепутал лекарства!»
И он схватился за голову и широко раскрытыми безумными глазами смотрел в лицо больного.
Легкое, чуть заметное трепетание ресниц Андрюши разом дало иное направление мыслям черного человека.
Он склонился над мальчиком, жадно ловя каждую маленькую перемену в его чертах.
Теперь уже первый трепет ужаса прошел… Он ждал, он надеялся. Старик не ошибся — ребенок возвращался к жизни. Черные тени исчезли, легкий, едва приметный румянец заиграл в лице. Новый вздох, новый трепет ресниц, и глаза больного широко раскрылись.
Арапа уже не было в комнате. Арап исчез за дверями, превознося имя Бога.
Андрюша был жив.
Глава XXIV
Сон наяву. Преследование. Ее Высочество
В то время, как фигура арапа скользила темным привидением по горницам Смольного дворца, к воротам адмиралтейской крепости подкатили сани. Двое седоков проворно выскочили из них и направились к караулке.
Впереди шел плотный мужчина в дорогой шубе и треуголке, надвинутой на лоб. За ним следовал молоденький офицер-гвардеец.
Караульный солдат проворно выбежал им навстречу.
— Позвольте удостовериться в пропуске, ваше благородие! — произнес он почтительно и в то же время преградил вновь прибывшим дорогу к воротам крепости.
— А и глуп же ты, братец! — произнес быстрым шепотом молоденький офицерик, подступая к солдату. — Не видишь разве? Его сиятельство сам граф Бирон перед тобою… Ну, да молодец, что не пропускаешь без всякого внимания! За это хвалю. Граф не забудет твоей заслуги, — заключил офицерик, одобрительно похлопав по плечу солдата.
Солдатик опешил, засуетился и, бормоча извинения, поспешил открыть ворота.
На крепостном дворе было темно, как на дне колодца. Единственный фонарь освещал небольшую площадку его.
Подле фонаря темнела невысокая изгородь. К ней и направились спешным шагом двое прибывших.
— Должно быть здесь! — произнес молоденький офицер и, опередив своего спутника, толкнул калитку, вделанную в заборе.
— Ваше Высочество изволите играть в опасную игру, — произнес по-французски человек в шубе.
— Я должна, должна видеть его во что бы то ни стало! Не останавливайте меня, доктор! — пылко прозвучал на том же языке ответ, и молоденький офицер смело шагнул вперед. За ним последовал его спутник.
Через секунду-другую они были на краю тюрьмы-ямы.
— Он здесь! Сердце мне говорит это! — чуть слышно прошептала скрывшаяся под видом юного офицера цесаревна и бросилась на колени у самого края ямы.
— Ваше Высочество, вы все равно не увидите его. Здесь темно, как в могиле. И каждую минуту караульные могут сюда сбежаться, — снова взволнованно убеждал цесаревну Лесток.
Но Елизавета и не слышала его замечаний. Она прилегла теперь на снегу, почти свесившись над ямой, и тихо шептала:
— Шубин!.. Алексей Яковлевич!.. Откликнись, если еще жив ты!.. Говори же ради Бога, подай голос, Алеша!..
И, смолкнув, ждала ответа.
Сначала ничего не было слышно. Ни единого звука не долетало со дна каменного мешка.
— Алеша! — громче, явственнее произнесла Елизавета, — откликнись!.. Здесь свои… Скажи хоть слово, жив ли ты?..
Молчание. Ни единого звука ответа. Но спустя мгновение вдруг легкий, чуть слышный слабый голос, похожий на стон, едва внятным звуком донесся со дна ямы:
— Жив!.. Вижу тебя… светлая, милостивая цесаревна… Вижу и благодарю Господа, что удостоился еще раз перед смертью увидеть тебя… Теперь мне легко умереть…
— Нет! Нет! Ты не умрешь, Алеша! Ты не будешь казнен… Казнь отменена… Ты приговорен только к ссылке… Я узнала… Бодрись, Алеша!.. Пока я не могу еще ничем тебе помочь… Но ссылка не казнь… Я узнала… Тяжело, конечно, но надейся на Бога… молись… и жди… А я верю, что скоро наступит светлое время… Я надеюсь, что мне удастся спасти тебя и других несчастных не теперь, так после… потом…
Голос цесаревны зазвучал вдохновенно. И этот голос отозвался в самом сердце несчастного узника.
— Верю, верю и я, — прозвучал из глубины ямы его тихий отклик, — верю, что еще ярко заблестит звезда цесаревны! Благослови тебя Бог!
Голос смолк. Тихий вздох послышался оттуда. В это время несколько пар ног гулко прозвенело в темноте ночи.
— Сюда идут! — произнес Лесток, хватая за руку и увлекая за собою Елизавету.
— До свиданья, Алеша! — еще раз, прежде чем уйти, прозвенел ее бархатный голос, — до свидания! Слышишь — молись и жди! — и она зашагала подле своего спутника, потрясенная тяжелым свиданием.
Надо было торопиться. Шаги приближались. Едва успели оба путника выйти на наружный двор, как позади них, в недалеком расстоянии, появилась кучка солдат караульных.
— Бежим! — шепнул Лесток, — бежим, пока еще не поздно, бежим, Ваше Высочество, или нас схватят.
Но бежать было немыслимо. Прямо перед ними, как из-под земли, выросла костлявая отвратительная фигура Берга.
— Вот они! Берите их! Это враги государыни, предатели и изменщики России! Они сносились с заточенными!!! — бешено потрясая своими длинными руками, завопил он.
Солдаты кинулись исполнять его приказание.
— Берите их! — еще раз вскричал Берг и кинулся к младшему спутнику, более слабому, как ему казалось, между тем как солдаты рванулись к Лестоку, который уже схватился за шпагу с твердым намерением защищать до последней капли крови свою высокую спутницу.
— Именем закона я арестую вас!.. — загремел в тишине ночи скрипучий и резкий голос курляндца.
И он схватил за руки стоявшего перед ним юного офицера.
— Прочь, холоп! Или ты не видишь, кто перед тобою? — прозвучал хорошо знакомый всем голос, заставивший Берга отскочить на несколько шагов. — Я цесаревна Елизавета Петровна, и никто не смеет заграждать мне дорогу куда бы то ни было!
И, сделав знак Лестоку, цесаревна, с величием настоящей «Петровской дщери», прошла вперед мимо растерявшихся и изумленных солдат и насмерть перепуганного этой неожиданною встречею Берга.
Часть II
Глава I
Тяжелые годы
Тянутся бесконечной, томительной чередою долгие нерадостные годы, нерадостные для России, изнемогающей под владычеством ненавистных иноземцев, но радостные для обер-гофмейстера Бирона.
Прошло не более девяти лет с того дня, как началось полное могущество Анны Иоанновны. Курляндское дворянство, после долгих рассуждений, понуждаемое введением русских войск в их герцогство и желанием пользоваться покровительством России, предложило всесильному Бирону герцогскую корону. Таким образом, из сына простого конюшего честолюбивый временщик был превознесен в герцоги курляндские, жена его стала герцогиней, дети получили звание принцев и принцесс. Их стали называть «светлостями», им стали воздавать почти царское достоинство. Казалось бы, теперь честолюбивому Бирону нечего желать. Но, раз уже поднявшись по лестнице тщеславия, герцог стремится шагнуть еще выше. Остановиться трудно, нельзя.
И он шагает. Правая рука императрицы, без советов которого она не может обойтись, курляндский герцог имеет в душе своей еще более дерзкие мечты…
А вокруг него по-прежнему слезы, трепет, кровь и проклятия. По-прежнему усиленно работает тайная канцелярия под бдительным надзором страшного генерала Ушакова; по-прежнему пресловутое «слово и дело» шлет за собою пытки и смерть…
Едва кончился розыск по делу Долгоруких за то, что по смерти юного Петра II они хотели возвести на престол его обрученную невесту, их близкую родственницу Екатерину, едва только успели заключить одних из них в крепость, других в вечную ссылку и казнить любимца покойного императора, князя Ивана Долгорукого, как новые розыски, новые пытки заставляли правых и виновных судорожно извиваться в лютых муках. Россия страдала, Россия задыхалась от крови и слез. А между тем с внешней стороны все говорило о ее величии и славе.
