Хилари Мантел - Внесите тела
Никакого ответа.
– Екатерина сильна, вы же знаете. Если не наметет еще снега и король разрешит, сможете выехать завтра утром. Она болела и прежде, но всегда выкарабкивалась. Вот увидите: она будет сидеть на постели и еще удивится, чего вы приехали.
– Зачем вы болтаете? – мрачно спрашивает посол. – На вас это непохоже.
И впрямь, зачем? Смерть Екатерины станет для Англии избавлением. Карл, при всей своей нежной любви к тетке, не будет продолжать ссору из-за покойницы. Угроза войны исчезнет. Начнется новая эра. Лишь бы Екатерина не слишком мучилась – в этом нет никакой надобности.
Они швартуются у королевской пристани. Посол говорит:
– У вас такая долгая зима. Хотел бы я помолодеть и вновь оказаться в Италии.
Пристань расчищена, но поля по-прежнему заметены снегом. Посол учился в Турине. Там нет такого ветра, завывающего между башнями, словно неупокоенный дух.
– Вы забыли про болота? Про вредные испарения? Я, как и вы, помню только солнце. – Он под локоток сводит посла на берег. Шапюи двумя руками придерживает колпак. Бахрома намокла и обвисла, сам посол выглядит так, будто сейчас расплачется.
Их встречает Гарри Норрис.
– «Добрый Норрис», – шепчет Шапюи. – Нам еще повезло, мог бы оказаться кто-нибудь похуже.
Норрис, как всегда, сама учтивость.
– Было несколько поединков, – отвечает он на вопрос Кромвеля. – Его величество выиграл во всех и сейчас пребывает в отличном расположении духа. Мы переодеваемся для маски{6}.
Всякий раз при виде Норриса ему вспоминается бегство Вулси в пустой и холодный Эшерский дом: кардинал на коленях в грязи, бормочет благодарности, потому что король отправил ему вдогонку Норриса с ободряющими словами. Вулси встал на колени, чтобы вознести хвалу Богу, но казалось, что он бухнулся в грязь перед Норрисом. И всей обходительности Норриса не изгладить из памяти Кромвеля эту картину.
Во дворе беготня, толчея, музыканты настраивают инструменты, старшие слуги нещадно гоняют младших. Король выходит к ним вместе с французским послом – неприятный сюрприз для Шапюи. Обязательный обмен преувеличенными любезностями. Как легко Шапюи возвращается в свой всегдашний образ, как изысканно кланяется королю. У такого бывалого дипломата даже колени и поясница гнутся послушнее, чем у других людей. Ни дать ни взять танцмейстер. Курьезную шапку держит в руке.
– С Рождеством, посол, – говорит король и добавляет с надеждой: – Французы прислали мне великолепные подарки.
– Подарки от императора доставят вашему величеству к Новому году, – обещает Шапюи. – Вы найдете их еще более великолепными.
– С Рождеством, Кремюэль, – обращается к нему французский посол. – Сегодня в шары не играете?
– Сегодня я в полном вашем распоряжении, сударь.
– Я откланиваюсь, – произносит француз, желчно глядя в сторону короля, который уже взял другого посла под руку. – Ваше величество, позвольте на прощание заверить в сердечной любви короля Франциска. – Косится на Шапюи. – При поддержке Франции вы сможете царить невозбранно и больше не страшиться Рима.
– Невозбранно? – переспрашивает он, Кромвель. – Вы чрезвычайно любезны, господин посол.
Француз, небрежно кивнув, идет к двери, на ходу задевает Шапюи рукавом узорчатого атласа. Шапюи весь подбирается, отдергивает колпак, словно боится заразы.
– Подержать вашу шапку? – шепотом предлагает Норрис.
Однако Шапюи смотрит только на короля.
– Королева Екатерина…
– Вдовствующая принцесса Уэльская, – строго поправляет Генрих. – Да, мне сообщили, что старушку опять рвет. Так вы здесь из-за этого?
Гарри Норрис шепчет:
– Мне надо нарядиться мавром. Вы простите, если я отлучусь, господин секретарь?
– Идите, мы как-нибудь управимся, – отвечает он.
Норрис выскальзывает из комнаты. Следующие десять минут король пылко лжет. Французы-де надавали ему обещаний, и во все эти обещания он верит. Герцог Миланский скончался, на герцогство претендуют и Карл, и Франциск, и если они не договорятся полюбовно, будет война. Разумеется, он друг императору, но французы обещали ему города, замки, даже морской порт, так что его долг правителя – задуматься о заключении военного союза. С другой стороны, он понимает, что император может сделать столь же, если не более выгодное предложение…
– Я ничего от вас не скрываю, – говорит Генрих. – Мы, англичане, честны и прямодушны. Англичанин не станет лукавить даже ради собственного блага.
– Вы чересчур хороши для нашего бренного мира, – буркает Шапюи. – Коли вы не в силах позаботиться о благе собственной страны, придется мне сделать это за вас. Позвольте напомнить: в последние месяцы, когда вам нечем было кормить народ, друзья-французы ничем вам не помогли, и если бы не разрешение моего господина вывозить фламандское зерно, ваша страна являла бы сейчас груды трупов отсюда и до шотландской границы.
Легкое преувеличение. По счастью, Генрих сегодня настроен празднично. Короля радуют пиры, забавы, предстоящая маска. Еще больше радует мысль, что бывшая жена далеко в болотистом краю скоро испустит дух.
– Идемте, Шапюи, побеседуем наедине. – Его величество тянет посла к двери во внутренние покои и, обернувшись, подмигивает Кромвелю.
Однако посол не идет, так что король тоже вынужден остановиться.
– Ваше величество, об этом можно будет поговорить позже. Мое дело не терпит отлагательств. Умоляю, дозвольте мне поехать к… к Екатерине. И ради всего святого, разрешите дочери с ней увидеться. Возможно, это будет последний раз.
– Я не могу отпустить леди Марию, не спросивши моих советников, и вряд ли их удастся сегодня собрать. Сами знаете, что нынче с дорогами. А вы-то сами как намерены ехать? Вы отрастили крылья?
Король со смехом берет посла под локоток и уводит. Он, Кромвель, стоит и смотрит на закрытую дверь. Какая ложь за ней сейчас звучит? Шапюи должен будет наобещать золотые горы, чтобы перебить ту цену, которую Генриху якобы дает Франция.
Как бы поступил сейчас кардинал? Вулси говорил: «И чтобы я не слышал отговорок, мол, неизвестно, о чем беседуют за закрытыми дверями. Пойдите и выведайте».
Итак. Нужно под каким-то предлогом войти вслед за королем и послом. Однако дорогу преграждает Норрис в наряде мавра, с начерненным сажей лицом, улыбающийся, но бдительный. Веселая рождественская забава: сделай Кромвелю пакость. Он уже хочет взять Норриса за плечо и убрать с пути, когда мимо них вразвалку проходит небольшой дракон.
– Фрэнсис Уэстон, – фыркает Норрис и сдвигает с высокого лба курчавый шерстяной парик. – Сейчас этот дракон шмыг-шмыг в королевины покои – выпрашивать сласти.
– Сдается мне, Гарри Норрис, вы недовольны, – со смехом говорит Кромвель.
Чему удивляться? Разве сам Норрис не стоял у королевы под дверью?
Тот отвечает:
– Она будет забавляться с ним и хлопать его по крупу. Она любит щенят.
– Выяснили, кто убил Пуркуа?
– Не говорите так, – умоляет мавр. – Он сам выпал из окна.
Сбоку возникает Уильям Брертон, вопрошает громко:
– Где этот треклятый дракон? Мне выходить сразу за ним.
Брертон наряжен древним охотником, в шкуре самолично добытого зверя.
– Это настоящий леопард, Уильям? Где вы его убили? В Честере? – Он критически оглядывает наряд. Судя по всему, шкура надета прямо на голое тело. – Прилично ли так?
– На Святках разрешено все! Не может же древний охотник быть в джеркине!
– Лишь бы взгляд королевы не оскорбило что-нибудь недолжное.
– Она не увидит ничего такого, чего не видела прежде! – смеется мавр.
– Вот как? – Кромвель поднимает бровь.
Для мавра Норрис чересчур легко краснеет.
– Вы понимаете, о чем я. Не видела бы у короля.
Кромвель поднимает руку:
– Заметьте, не я начал этот разговор. Дракон, кстати, ушел туда.
Год назад Брертон шел по Уайтхоллу, насвистывая, как конюх, и остановился, чтобы сказать ему:
– Говорят, король, когда бывает недоволен бумагами, бьет вас по голове.
Тебе самому дадут по макушке, подумал он тогда. Что-то в Уильяме Брертоне заставляет его вновь почувствовать себя патнемским драчуном. Этот оскорбительный слух передавали ему и раньше. Всякий, знающий Генриха, поймет, что такого не может быть. Король – зерцало учтивости и, когда хочет кого-нибудь поколотить, не марает рук, а поручает это подданным. Да, они иногда спорят. Однако если бы Генрих хоть раз его тронул, он бы развернулся и ушел. Европейские правители зазывают его к себе, сулят деньги и замки.
Брертон, повесив лук на леопардовое плечо, направляется к покоям королевы. Кромвель вновь заговаривает с Норрисом, но его голос тонет в лязге и криках: «Дорогу герцогу Суффолкскому!»
Герцог от пояса и выше в доспехе – небось упражнялся в одиночку на турнирном дворе. Широкое лицо раскраснелось, борода – она с каждым годом все пышнее и пышнее – почти закрывает кирасу. Храбрый мавр выступает вперед: «Его величество занят беседой с…» – однако Брэндон отбрасывает помеху с дороги, словно идет отвоевывать Гроб Господень.
