Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья
– Как ты, монгол, посмел войти в мою юрту в одежде покоренных мною русичей? – грозно спросил Бату. – Может быть, ты больше не монгол?
– Я родился и умру монголом. Как и ты, мой хан!
Дерзость была неожиданной и для самого Чогдара. Его сознательно оскорбили, а он ответил на оскорбление так, как ответил бы любому, уже не страшась никаких последствий.
– Нет, ты все-таки монгол! – рассмеялся Бату. – Тогда встань и подойди к моему костру.
Чогдар повиновался и, минуя двух стражников, пошел вперед, остановившись на шаг до костра. Он смотрел только на хана, приняв предложенные им правила рискованной игры, в которой уже не ожидал выигрыша. Оставалось проигрывать с достоинством, и он был внутренне к этому готов, но когда уголком глаза увидел сидевшего рядом с Бату Субедея-багатура, готовность его несколько поколебалась. Он надеялся, очень надеялся на защиту своего старого покровителя после вчерашнего разговора, но систему этой защиты понял только после очередного вопроса Бату-хана:
– Так почему же ты не потребовал у Бурундая халата, приличествующего твоему высокому роду?
– Я служу новгородскому князю Александру Невскому, мой хан.
– Тому, который разгромил шведов, потеряв при этом, как мне сказали, всего двадцать воинов?
– Именно за эту битву он и получил прозвище Невского, мой хан.
– Опытный воин?
– Ему всего двадцать лет.
– Столько же, сколько моему сыну Сартаку, – отметил Бату. – Он рожден быть полководцем. Я высоко ценю битвы, оплаченные малой кровью, но о столь низкой цене еще не слыхивал. Он уповал на своего всемогущего Бога?
– Он уповал на быстроту, неожиданность и отвагу. Невский вызвал предводителя шведов на поединок именно тогда, когда это было необходимо, и победил его.
– Он вырастет в грозного воина, – задумчиво сказал Бату.
Неожиданный переход от заинтересованности к угрюмой задумчивости насторожил Чогдара. Он впервые разговаривал с Бату-ханом, но хорошо знал чингисидов, а потому решил еще раз рискнуть, высказав свое мнение до вопроса повелителя:
– Невский поглощен одной мыслью, мой хан: как оборонить Русь от нашествия крестоносцев.
– Ты осмеливаешься скакать впереди меня, – с неудовольствием заметил Бату. – Садись по левую руку и подробно расскажи нам о битве. И не забывай при этом подливать кумыс в чаши старших.
Это звучало почти прощением, но цена за это прощение названа еще не была. Низко поклонившись, Чогдар опустился на указанное место, наполнил чаши кумысом, сделал глоток после старших и приступил к подробному рассказу.
Он понимал, сколь многое зависит от того, удастся ли ему заинтересовать опытного и грозного полководца, и вдохновение пришло, как спасение свыше. Сдержанно описал подготовку к неминуемой схватке, хорошо организованную князем Александром разведку и вытекающий из всех собранных сведений план предстоящего сражения.
– Значит, шведы расположились, имея за спиной реку? – неожиданно перебил Бату.
– Да, мой хан. Причем это очень широкая и глубокая река. Видимо, они рассчитывали отступить на суда, причаленные к берегу, но князь Александр предусмотрел это и лишил их возможности маневрировать.
– Каким образом?
– Он заранее, до удара по центру своей дружиной, приказал правому и левому крылу атаковать вдоль берега, тесня противника и уничтожая сходни, по которым можно войти на корабли.
– И конница шведов не смогла вовремя отбросить их? Невский очень рисковал.
– У шведов уже не было конницы. – Чогдар позволил себе улыбнуться. – Сын моего анды Сбы… Федор еще на рассвете угнал табун.
– Получается, что он все предусмотрел, учитель?
Вопрос относился к Субедей-багатуру.
– Полководцы делятся на тех, кто побеждает силой, и на тех, кто побеждает головой, – неспешно, как всегда основательно подумав, сказал старый воин. – И вторые куда опаснее первых. Глаза Невского смотрят сейчас на Запад. Надо все сделать для того, чтобы у него не было причин оглядываться.
– Поясни свою мысль.
– Князь Ярослав, отец Невского, предлагает поставить в наши войска добровольцев. Русичи – отважные и умелые воины и по доброй воле будут сражаться еще отважнее. Особенно если мы поручим запись добровольцев самому князю Ярославу.
– Я не доверяю побежденным.
– А русские князья не доверяют друг другу. Вбей клин между ними, и они тут же обвинят князя Ярослава, что он переметнулся на нашу сторону.
– И мы сможем спокойно продолжать поход на Запад, добивая убегающих половцев. – Бату в упор посмотрел на Чогдара и неожиданно улыбнулся. – А ты останешься здесь.
На бесстрастном лице Чогдара не дрогнул ни один мускул, хотя он понял, что этим Бату приговаривает его к смерти. К особо мучительной казни, которой подвергали только представителей знатных монгольских родов, чью кровь нельзя было проливать. Им просто ломали хребет, как сломали его старшему сыну самого Чингисхана Джучи. Отцу Бату-хана.
– Я повинуюсь, мой хан.
– Повелеваю тебе честно и отважно служить князю Невскому. Но при этом всегда помнить свои собственные слова: «Я родился и умру монголом».
– Служить двум повелителям?
– Одному, – сурово поправил Бату. – Монголы не повелители твои, а братья по крови.
– Но мой анда – русский витязь, а побратимство предать невозможно…
– Учитель, объясни этому бестолковому, что он должен делать! – с раздражением сказал Бату.
И вновь Субедей-багатур основательно поразмышлял, прежде чем говорить.
– Ты должен всем своим опытом, знаниями и саблей служить князю Александру Невскому. Ты должен помогать князю Ярославу во всех его разумных делах и поступках. Ты должен склонить князя Александра…
– У Невского – свои заботы, – перебил Бату. – Сначала – Ярослав.
– Ты должен склонить князя Ярослава добровольно, без повеления Бату-хана, прибыть в ставку с изъявлением покорности, – невозмутимо продолжал Субедей-багатур. – Ты должен без промедления сообщать нам о всех сговорах, действиях и слухах, которые могут осложнить нашу благосклонность к Невскому или его отцу. Все ли ты понял как надо?
– Я понял все, но пока не знаю как. В моем подчинении только русская челядь.
– Хан повелел заменить татарских переписчиков на баскаков. Они будут следить за набором добровольцев и переправлять их к нам. Сведения будешь передавать через их людей. А чтобы они немедленно исполняли твою волю, покажешь им знак своей власти.
С этими словами Субедей-багатур достал золотую пайцзу и протянул ее Чогдару.
3
С того дня как Чогдар уехал вместе с Бурундаем в ставку Батыя, Ярун не находил себе ни места, ни занятия. Прожив достаточно времени вместе со своим побратимом хотя и на территории бродников, но в непосредственной близости от татар, он хорошо знал как их обычаи, так и их беспощадную жестокость. Чогдар нарушил не только обычай, но и закон, перейдя на службу к покоренному врагу, что рассматривалось как измена. За это во всех случаях предполагалась смертная казнь, и Ярун не надеялся, что его другу удастся ее избежать. Их прощальный разговор до сей поры звучал в его ушах. Может быть, потому, что был очень кратким даже для сдержанного монгола.
– Береги Сбыслава, анда.
– Скажи, что во всем виноват я. Я заставил тебя служить князю Ярославу.
– Береги Сбыслава. Если они узнали обо мне, они могут узнать и о нем. У них длинные руки.
Он не обнял своего друга и анду, а низко поклонился ему, точно уже шел на казнь.
А Ярослав донимал требованиями немедленно прислать к нему именно Сбыслава, которого жаждал наградить за подвиги в битве на Неве.
– Его уже наградил Александр. Как ты объяснишь две награды за одно сражение?
– Я имел в виду подарок. Просто подарок отца сыну, доказавшему свою доблесть.
– О том, что Сбыслав твой сын, знают только три человека. А твой старший сын умен и проницателен. Кроме того, там безопаснее. Подальше от татар.
С этим доводом князь в конце концов согласился. Ярун догадывался, что настойчивость князя Ярослава объяснялась не столько вспыхнувшей любовью к прижитому на стороне сыну, сколько стремлением искупить свой грех. В последнее время ощущение личной греховности вновь овладело великим князем, он вдруг зачастил в церковь и начал прилежно молиться, чего прежде за ним особо не наблюдалось. Правда, потрясенный разорением собственной земли, перезахоронением убитого брата и многочисленными жертвами мирного населения, Ярослав в посте и молитве провел три дня, но по приезде Яруна оставил это занятие, посчитав, что покаялся достаточно, а появление Сбыслава вообще воспринял как знак особого благорасположения сил небесных. Теперь начинался как бы второй круг. Но если первое покаяние было искренним и отражало душевные порывы, то нынешние посещения Ярославом церкви, а в особенности ее иерархов, возникли от причин вполне земных. Единогласная поддержка священнослужителями предложения о записи язычников-добровольцев в татарские войска навела Ярослава на мысль об объединении не только владетельных князей ради спасения Руси, но и самого народа, разделенного не просто границами уделов, но и двоеверием, и здесь без помощи Церкви он ничего не мог сделать. Ярун не знал истинных причин внезапного религиозного рвения великого князя, и оно ему не нравилось. А сам Ярослав скорее нащупывал почву, чем строил общий храм для всей Руси. А потому ничего никому и не говорил, поскольку пока еще только смутно ощущал необходимость обращения к Церкви, не понимая ее великого значения для судьбы всего русского народа.
