Джеймс Клавелл - Сёгун
– А вы? Ваша гордость, дитя мое?
– Он враг. Наш враг.
– У вас два врага, дитя: ваша гордость… и необходимость найти мужчину, который был бы ровней вашему мужу… Пожалуйста, послушайтесь меня: вы молоды, красивы, можете иметь детей и заслуживаете мужа… Торанага достоин вас, вы стоите его… Торанага – единственный шанс, оставшийся у Яэмона…
– Нет, он враг!
– Он был лучшим другом вашего мужа и самым верным вассалом. Без… без Торанаги… вы разве не видите… ведь Торанага вам помогал… понимаете? Вы сможете влиять на него… руководить им.
– Простите, но я ненавижу его. Он не любит меня, Ёдоко-сан.
– Многие женщины… О чем я говорила? Ах да, многие женщины выходят замуж за мужчин, которые их не любят. Хвала Будде, что я не пережила этого… – Старуха улыбнулась и вздохнула. Это был протяжный, печальный вздох, он длился так долго, что Отиба подумала: уже наступила смерть. Но глаза Ёдоко открылись, на устах появилась слабая улыбка. – Разве не так?
– Да-да…
– Ну, вот и вы… Ну пожалуйста…
– Я подумаю об этом.
Старые пальцы пытались собраться в кулак.
– Я прошу – обещайте мне, что вы выйдете замуж за Торанагу, и я отойду к Будде, зная, что род тайко будет жить вечно, как и его имя… его имя будет жить…
По лицу Отибы потекли слезы, она нежно погладила коченеющие руки Ёдоко. Умирающая как будто впала в беспамятство. Но вот ресницы ее задрожали, и она прошептала:
– Ты должна отпустить Акэти Марико. Не дай ей… не дай ей отомстить нам за то, что тайко сделал… сделал… с ее отцом…
Отиба была застигнута врасплох:
– Что вы говорите?
Ответа не последовало. Ёдоко вдруг забормотала:
– Милый Яэмон, мой милый сын… ты такой хороший мальчик… но у тебя так много врагов… такой глупый… Разве ты тоже так думаешь, разве…
Снова начался спазм. Отиба гладила и гладила ее руки – так ласково, как только могла.
– Наму Амида Буцу! – прошептала она с великим почтением.
Прошел еще один спазм, и старуха внятно произнесла:
– Прости меня, О-тян!
– Мне не за что вас прощать, госпожа.
– Прости меня за многое. – Голос стал еще слабее, взор тускнел. – Слушай… обе… обещай насчет Торанаги, Отиба-сама… Это важно… пожалуйста… ты можешь ему довериться… – Старые глаза умоляли, приказывали…
Отиба не хотела этого слышать, не хотела подчиняться, хотя и знала, что должна повиноваться Ёдоко. Она не поняла того, что ей сказали про Акэти Марико, но в голове у нее все еще звучали слова тайко, которые он повторял ей сотни раз: «Ты можешь довериться Ёдоко-сама, О-тян, она мудрая женщина – никогда не забывай этого! Она почти всегда видит правильный путь, и ты всегда можешь доверить ей свою жизнь, и жизнь моего сына, и мою собственную».
И Отиба уступила:
– Я обещаю… – Она резко оборвала фразу.
Лицо Ёдоко осветилось последним проблеском жизни, и все кончилось.
– Наму Амида Буцу! – Отиба поднесла ее руку к губам, поклонилась, положила руки умершей на одеяло и закрыла ей глаза, вспоминая смерть тайко – единственную смерть, которую она наблюдала так же близко. Тогда глаза умершему закрыла госпожа Ёдоко – это было привилегией жены, – и все происходило в той же самой комнате. Торанага ожидал снаружи, как сейчас Исидо и Кияма, продолжая бодрствование, начатое еще в предыдущую ночь.
– Но зачем посылать за Торанагой, господин? – спросила она тогда. – Вам следует отдохнуть.
– Я отдохну, когда умру, О-тян, – ответил ей тайко. – Я должен позаботиться о наследнике, пока у меня еще есть силы.
Так к ним присоединился Торанага – сильный, цветущий, пышущий энергией. Теперь их было четверо: Отиба, Ёдоко, Торанага и Накамура, тайко, властелин Японии, лежащий на смертном одре. Все ждали последних распоряжений.
– Ну, Тора-тян, – сказал тайко, обращаясь к нему по имени, которое Торанаге когда-то дал Города. Глубоко посаженные глаза тайко смотрели с маленькой обветренной обезьяньей мордочки, принадлежавшей такому же маленькому телу – телу, которое имело крепость стали, пока несколько месяцев назад не начался процесс разложения. – Я умираю. Из ничего – в ничто… Но вы все будете жить, рядом с моим беспомощным сыном…
– Не беспомощным, господин. Все даймё будут почитать вашего сына, как они почитали вас.
Тайко это было смешно.
– Да уж, они будут… Сегодня, пока я жив, конечно! Но как мне устроить, чтобы Яэмон правил после меня?
– Назначьте Совет регентов, господин.
– Регенты! – презрительно процедил тайко. – Может быть, я бы сделал вас моим наследником и дал вам право судить, достоин ли Яэмон править после вас.
– Я недостоин этого, ваш сын должен сменить вас.
– Да, и сыновьям Городы тоже следовало править после него.
– Нет. Они нарушили мир.
– И вы уничтожили их по моему приказу.
– У вас была грамота императора. Они восстали против вашего законного мандата, господин. Дайте мне сейчас ваши приказы, и я буду их исполнять.
– Вот поэтому я и позвал вас сюда. – И тайко произнес следующее: – Редко кто обзаводится наследником в пятьдесят семь лет, и ужасно, когда сын – единственный и надо умирать в шестьдесят три, а других родственников нет и ты властелин Японии…
– Да, господин, – отвечал Торанага.
– Может, было бы лучше, чтобы я вообще не имел сына и мог передать государство вам, как мы и договаривались. У вас сыновей больше, чем у португальцев вшей.
– Карма.
Тайко засмеялся, изо рта у него потянулась нитка слюны с примесью крови. Ёдоко осторожно вытерла слюну, и он улыбнулся жене:
– Благодарю тебя, Ёдоко-сан, благодарю.
Потом его взгляд обратился на Отибу. Она улыбнулась ему, но его глаза теперь не улыбались, только выпытывали, силились угадать, задавали вопрос – тот самый, который он никогда не осмеливался произнести вслух, но который, она уверена, всегда был у него на уме: «А на самом ли деле Яэмон – мой сын?»
– Карма, О-тян, правда? – очень мягко произнес тайко, но Отиба так боялась, что он задаст вопрос в открытую, что у нее в глазах сразу же заблестели слезы. – Нет нужды плакать, О-тян. Жизнь только сон во сне. – Тайко с минуту лежал задумавшись, потом снова посмотрел на Торанагу и с внезапной, неожиданной теплотой, которой он славился, заговорил: – Э-э-э, старина, что за жизнь у нас была, а? Одни сражения. Бились бок о бок – вместе мы были непобедимы, мы делали невозможное. Вместе мы усмиряли сильных и плевали на их задранные зады, а они пресмыкались еще больше. Мы… мы делали это – крестьянин и самурай из рода Миновара! – Умирающий хмыкнул. – Послушайте, еще несколько лет – и я разгромил бы этих любителей чеснока. Потом совершил бы с нашими и корейскими полками бросок на Пекин – и воссел бы на драконовый трон в Китае. Потом я отдал бы вам Японию, и каждый имел бы, что хотел. – Голос у него был сильный вопреки всей хрупкости его тела. – Крестьянин может взойти на драконовый трон – не так, как здесь!
– Китай не Япония, господин.
– Да, в Китае они придумали умно. Начинал династию всегда крестьянин или сын крестьянина, трон захватывался силой, кровавыми руками. Там не было наследственных каст… Не в этом ли сила Китая? Сила и окровавленные руки, крестьянское происхождение – это я. Правда?
– Да. Но вы к тому же и самурай. Здесь вы изменили правила. Вы первый в династии.
– Я всегда любил вас, Тора-сан. – Тайко с довольным видом прихлебнул чаю. – Да, представьте себе: я – на драконовом троне! Подумайте об этом! Император Китая! Ёдоко – императрица, за ней – Отиба Прекрасная, после меня – Яэмон, и Китай с Японией навеки вместе, как им и следует быть. Ах, это было бы так легко! Потом с нашими войсками и ордами китайцев я бросился бы на северо-запад и юг – и, как шлюхи последнего разбора, все государства мира лежали бы, изнемогая, в грязи, с широко разведенными ногами, чтобы мы могли взять все, что пожелаем… Мы непобедимы, вы и я были непобедимы! Японцы непобедимы! Конечно же, мы знаем, в чем смысл жизни!
– Да, знаем.
У тайко странно блеснули глаза.
– В чем же?
– Долг, повиновение и смерть! – произнес Торанага.
Снова хмыканье, тайко, казалось, стал еще меньше, еще морщинистее… И тут же, без всякого перехода, чем он тоже славился, растеряв всю свою теплоту, он спросил:
– А что регенты? – Голос его стал ядовит и тверд. – Кого бы вы взяли?
– Господ Кияму, Исидо, Оноси, Тода Хиромацу и Сугияму.
Лицо тайко искривилось в зловещей усмешке.
– Вы самый умный человек в империи – после меня! Объясните дамам, почему вы выбрали именно этих пятерых.
– Потому что они ненавидят друг друга, но вместе могут править и подавить любое сопротивление.
– Даже вас?
– Нет, не меня, господин. – Торанага смотрел на Отибу и обращался теперь непосредственно к ней. – Чтобы Яэмон унаследовал власть, вы должны продержаться еще девять лет. Чтобы добиться этого, вам надо, кроме всего остального, сохранять мир, который установил тайко. Кияму я назвал потому, что он главный из даймё-христиан, крупный военачальник и самый преданный вассал. Далее, Сугияма – он самый богатый даймё в стране, его семья самая древняя, он всей душой ненавидит христиан и больше всех выиграет, если Яэмон получит власть. Оноси ненавидит Кияму, мешает ему властвовать. Он тоже христианин, но прокаженный, который хватается за жизнь, проживет еще лет двадцать и ненавидит всех остальных лютой ненавистью, особенно Исидо. Исидо будет разоблачать заговоры, ведь он крестьянин, ненавидит потомственных самураев и ярый противник христиан. Тода Хиромацу честен, исполнителен, предан, незыблем, как солнце, и подобен самому лучшему мечу. Ему следует возглавить Совет.
