Михаил Ишков - Супердвое: убойный фактор
Я снабжал отрезки стрелками, чтобы показать направленность действий. В случае «антипатии», например, острия были направлены в разные стороны, в случае «любви» — друг к другу. Объяснял, что существует «исполнение» и «исполнительность» и не надо путать одно с другим, как нельзя подменять «убеждения» «убежденностью», «устремление» «устремленностью», «боязнь» «робостью». Если первое — акт, поступок, порыв, то второе — качество, определяющее судьбу человека, причем, чаще всего это качество ориентировано на какой-нибудь «изм». Я спрашивал — вправе ли человек отказываться от своего глубинного «я» ради выявления в себе раба любого из этих качеств?
Одним словом, занимался всякой ерундистикой. Нажимал на практику, бил на логику, на неизбежность победы труда над капиталом. Сочинял сказки о светлом будущем, ссылался на несуществующих знающих людей — я называл их иногда «зналами», иногда «симфами», которые уверяют, что согласие, лад, созвучие — это прямая противоположность не только раздору, конфликту и разладу, но и единству, единодушию, консолидации, сплочению.
Я спрашивал их — в чем и как искать согласие? Понятно, что в исполнении задания, но стоит ли при этом поступаться своим пониманием правды и истины ради какой-то другой правды и истины? Никто не заставляет вас отказываться от чего-то ценного самого по себе ради чего-то ценного самого по себе? Кому нужно такого рода принуждение? Такое принуждение назовем единением.
Я задавал вопрос — существует ли в принципе возможность таких отношений, когда и свое свято и чужое в радость, после чего предлагал задуматься именно над такой организацией наших совместных усилий?
Не берусь утверждать, что мне удалось сагитировать их, однако после нескольких усиленных политзанятий работа пошла слаженней, правда, не без нервотрепки, которая усугублялась нехваткой времени, а также повышенным вниманием начальства к проведению подготовительных мероприятий, связанных с операцией «Близнец».
За короткое время свалившиеся мне на голову «близнецы» довели меня до крайней степени изнеможения. Я буквально валился с ног, ведь за какой-то месяц, оставшийся до начала войны, мне, кроме всего прочего, пришлось отработать связника Шееля, работавшего бухгалтером на одном из оборонных предприятий Москвы. После ареста отца Алекс обратился к нему за помощью. Тот снабдил его чистейшими документами, посоветовал держаться подальше от столицы, поступить в военное училище. Лучше всего, в Одессе или Ленинграде. Туда часто захаживают германские торговые суда. В крайнем случае, война не за горами. Постарайся как можно скорее попасть на фронт, там ты получишь шанс перейти к своим. Здесь тебя рано или поздно отыщут.
Совет был неглупый. Мы им воспользовались.
Бухгалтер оказался агентом длительного залегания. Его задание состояло в том, чтобы передавать сведения о состоянии радиосвязи в Красной Армии. Состояние было ужасающее, и дело даже не в самой технике, которая была значительно хуже немецкой, но в самом отношении общевойсковых командиров к этому «ненадежному» с их точки зрения, средству связи.
Выявив нутро Бухгалтера, руководство пришло к выводу, что этот тишайший, неприметный негодяй и двурушник может оказаться перспективным каналом для слива дезинформации, целью которой было любой ценой оттянуть начало войны с весны 1942 года на весну 1943-го. Эта задача для органов в те дни считалась наиважнейшей. К бухгалтеру приставили родного племянника, вполне надежного товарища, с нашей помощью переведенного в Москву из Новосибирска и якобы имевшего выход на кремлевские верхи, так что хотя бы в этом пункте мы получили от Шееля весомую прибыль.
Кроме того, мы решили использовать Бухгалтера для определения степени готовности Закруткина.
Это было очень серьезное испытание и руководство не сразу дало санкцию. Мы с Федотовым имели в виду не только проверку Закруткина, но и добросовестности барончика, ведь встречу мы спланировали по его указаниям. Прежде всего, визуальный сигнал — в 19–30 Бухгалтер должен был выйти из проходной и направиться в сторону станции метро. В 19–32 Закруткин двинется ему навстречу с газетой «Известия» в правой руке. Ровно через два часа он должен позвонить Бухгалтеру по телефону-автомату. Вопрос — это аптека номер двадцать один? Бухгалтер должен ответить — нет, вы ошиблись номером. После чего Бухгалтер обязан положить трубку. Любые добавочные слова будут свидетельствовать о том, что встреча отменяется.
Я подробно проинструктировал Закруткина. Он торопливо кивал, со всем соглашался и рвался в бой.
Молодо-зелено!
В 21–00 он появился на условленном месте. Это был тихий московский дворик в районе Покровского бульвара, куда можно было попасть с нескольких сторон. За скамейкой в глубине двора, на которой расположился Бухгалтер, находился вход в подъезд, откуда можно было выбраться на бульвар.
Встреча прошла на удивление полезно. Закруткин сообщил Бухгалтеру, что со дня на день ждет отправки на фронт — дело происходило в июле сорок первого — и это, по-видимому, последняя увольнительная. Он спросил — сгодится ли пароль для связи со своими, который сообщил ему отец? Бухгалтер ответил, что ничего сказать не может.
Объяснил.
— С началом войны все могло измениться. Ориентируйся на месте, — затем посоветовал. — Только не спеши и не рискуй попусту. Ты нужен рейху. С твоим опытом, с твоими данными тебя ждет блистательная карьера.
Что-то передать с Алексом Бухгалтер отказался — отговорился тем, что это неоправданный риск. К тому же сведения быстро устаревают.
На этом, пожелав друг другу удачи, они расстались.
Проверка через Племянника подтвердила, Бухгалтер ничего не заподозрил, более того, он откровенно позавидовал Алексу-Еско — «скоро тот будет среди своих». Выходит, сработали на отлично.
Затем, уже в более спокойной обстановке, мы проработали с Анатолием конкретные детали перехода линии фронта, явки в Смоленске и Великих луках. В ожидание вызова с согласия старшего майора Федотова Закруткин, согласно легенде, отправился в Подольск, в родное училище, где он числился как Неглибко и где должен был дожидаться особого приказа.
За Бухгалтера я получил повышение, а также талон на право приобретения замечательных швейцарских часов «лонжин», которыми снабжал наше управление Николай Кузнецов. Слыхал о таком? Герой Советского Союза, человек-легенда?..
Я кивнул.
Николай Михайлович пояснил.
— Перед самой войной Кузнецов работал в Москве на подставе. Сбывал ювелирные изделия и часы, привезенные иностранными дипломатами из-за границы на продажу. Контрразведка ловила их на спекуляциях и принуждала к сотрудничеству. К слову сказать, среди них попадались весьма жирные караси. Скоро Кузнецов развернулся в таком масштабе, что руководство, чтобы как-то окупить расходы, разрешило продать часы «по себестоимости», то есть по весьма доступным ценам особо отличившимся сотрудникам. Получение каждого талона было праздником, его вручали в присутствие коллег. Понятно, что источник, откуда поступали часы, был надежно скрыт и залегендирован.
Правда, никто и не спрашивал, все и так знали.
Часть II
Крестовые ситуации
В работе ни я, ни мои коллеги, никогда не прибегал к услугам экстрасенсов. Своим успехом мы обязаны прежде всего трудолюбию, внимательности, профессионализму и сжатым срокам получения информации.
Рейнхард ГеленГлава 1
Наркомат госбезопасности[21] залихорадило шестнадцатого или семнадцатого июня 1941 года, когда на совещании ответственных работников Меркулов приказал Судоплатову[22] организовать для проведения спецопераций особую группу из числа сотрудников, находившихся в его непосредственном подчинении. Я был включен в эту группу для обеспечения связи с контрразведкой.
В ночь с пятницы на субботу меня долго не отпускали домой. Федотов приказал немедленно заняться справкой по состоянию дел операции «Близнец». В справке я указал, что необходимую подготовку реально закончить через три-четыре месяца, к ноябрю сорок первого. Большие проблемы возникли с произношением, а также с наличием у Шееля шва, оставшегося после удаления аппендикса. Федотов ничего мне не ответил, и я счел его молчание как согласие на указанный срок, однако жизнь взяла свое.
Домой я добрался к четырем часам утра и сразу завалился спать, но толком отдохнуть мне не дали. В пять утра Таня разбудила меня, шепнула — звонят из наркомата — и расплакалась. Я успокоил ее — что ты, родная! Действительно, за последние два месяца меня раза по два на неделе срывали из дома. Добравшись до наркомата, я узнал о начале войны. Эту новость я спросонья выслушал тупо, только мелькнуло в голове — началось! — и сразу за работу.
