Сергей Кравченко - Яйцо птицы Сирин
Охота началась. Пешка и Богдан засели в шалаше и стали ждать. Пешка перед этим настоял на дегустации «ренского», очень он опасался, как бы в дороге вино не испортилось и не повредило пищеварению пернатой дамы. Теперь в шалаше Пешка приставал к Богдану с расспросами о женских свойствах Птицы, и приходилось подливать ему обычную брагу зимнего настоя.
Тем временем у корыта царило аналогичное оживление. Птицы-синицы, пара черных дятлов, удодовидная особь, воробьи подняли пьяный скандал из-за закуски. Несколько гуляк с ногами залезли в драгоценный напиток. Вот свиньи!
Наконец, и наша подруга присоединилась к компании. Она красиво спланировала на край жбана, наклонилась, не достала до вина, прыгнула в центр событий. Воробьи брызнули из-под бирюзовых крыльев. Птица пила неторопливо, ритмично наклоняясь за очередным глотком, будто соизмеряла паузы между выпивкой. Закусывала ли она каждый тост крошками священного пряника? Из шалаша не видать было.
Солнце коснулось деревьев. Пьяная воробьиная ругань переместилась за дуб, туда, где еще золотились последние солнечные пятна. Сирин вылезла из жбана. Вид у нее был изумленный.
— Давай ловить! — засипел Пешка.
Богдан осторожно вышел из шалаша и медленно, равнодушно направился к дубу мимо «пивной». Он рассчитывал на длину правой руки и полкорпуса при падении на бок. Однако, номер не удался. Не учли наши охотники остального зверинца. Молодой волк вышел из кустов, поводя носом. Волчара игнорировал Богдана, как и непуганые птицы. Он протрусил к жбану раньше ловчего, спугнул Птицу, и стал осторожно лакать импортный продукт, прерываясь, поднимая морду, исследуя букет марочного вина, и высчитывая год урожая. Богдан рыкнул на зверя с досады. Волк с достоинством удалился. Жбан был пуст. Птица скрылась в ветвях.
На следующий день Богдан придумал рационализацию.
Птица у нас уже прикормлена. Совращена, так сказать, вкушением плодового настоя. Можно ловить смелее. Достали из струга клетку. Решетчатая конструкция красиво отливала позолотой в лучах заката. У клетки снималось дно, но все равно пришлось повозиться, устанавливая под верхней решеткой жбан и наливая вино через прутья. Небольшую дверцу оставили открытой. В последний момент Богдан подумал, что если снова появится волк да еще с парой друзей, или стая подгулявших зайцев завалит на халяву, то могут они бездонную клетку перевернуть. Богдан пришпилил решетку к земле дубовыми рогульками.
В этот раз получилось четко. Все вчерашние гости без приглашения и не дожидаясь заката слетелись на алкоголь. Синицы уверенно ныряли между прутьев и приземлялись в вино. Сирин тоже соскользнула с дуба. Прошлась вокруг клетки, увидела дверцу, прыгнула внутрь. От удара ее крыльев дверца упала сама собой. Синицы выскочили в ужасе, и Сирин стала напиваться в одиночку.
Волк снова опередил Богдана, но едва он подошел к клетке и стал нюхать испарения, как раздался странный мелодичный звук. Сирин пела!
Волк замер, потом сел и стал слушать, отвесив челюсть. Богдан тоже остановился в пяти шагах.
Птица пела удивительно! Это был не человеческий голос, но и не птичий. Звуки складывались не в беспорядочную трель, а сливались в совершенную гармонию, будто волк, Богдан или подоспевший куньяк держали перед клеткой нотный лист.
Звук завораживал и замораживал слушателей. Волк положил голову на передние лапы и зажмурился. Пешка сел по-татарски. Богдан прикрыл глаза ладонью и слушал. Птица выводила свою «Песнь песней» с воодушевлением. Она то меняла наклон головы, то широко открывала, а потом прищуривала раскосые глаза, распускала яркие крылья, трепетала ими и снова складывала их под серый плащ.
Неизвестно, чем бы кончился этот морок, уж волк бы точно сдох, но тут Боронбош нечаянно уронил с глаз ладонь, зацепил корявым ногтем повязку, и красавица певчая умолкла в ужасе. Нос Боронбоша тоже был не рядовым зрелищем!
Тут все пришли в чувство. Волк побежал к своим, Пешка накинул на решетку лоскутное одеяльце, Богдан подсунул поддон и скрепил его с решеткой. Птица под одеялом вела себя пристойно, хоть дозу приняла немалую. В струге проделали операцию слива вина. Еще накрошили в клетку моченого пряника, и заснули умиротворенные.
Назавтра двинулись в обратный путь. Птицу держали открытой, и она удивленно таращилась на парусную снасть, на корабельную кулеврину, на мелкие детали человеческого быта.
Все-таки немало мы, друзья, утратили с тех пор доверия со стороны живой природы!
Глава 24
1582
Устье Тобола
Смирение душ
Богдан, Пешка и Птица возвратились в разгромленный Тобольск. Было совсем тепло, льда на реке не было вовсе, но на берегу он лежал многосаженными тушами и плавился потихоньку. Бывшие «городские» жители стеснились теперь в таборе на лесистой возвышенности и пребывали в глубоком унынии. Правда, река целиком унесла только несколько изб, тяжелые предметы — инструменты, запасы гвоздей, пушки еще можно было спасти. По крайней мере, с уходом воды они отыскивались в наносах и обломках. Самой горькой утратой был уничтоженный или размоченный в серую кашу порох. Соль также смылась, одежда пропиталась илом, зато погода установилась прекрасная.
Но затопленников ничего не радовало. Особенно страдали шведы. У них было много вредных гигиенических привычек, и теперь они стенали по-шведски без мыла и полотняных салфеток.
Возвратившийся Боронбош оказался почему-то самым жизнерадостным поселенцем, хотя у него унесло вообще все пожитки, сгинул в разливе или между дружками заветный сундук со всеми сбережениями. У него даже носа, как мы знаем, не было, но Богдан радовался жизни, весне, птичьим трелям. Пешка тоже лучился довольством. Его ялик оторвало из рощицы на правом берегу, и теперь он вынужденно остался помогать «тобольчанам», заучивая наизусть полученную охотничью плату. Он каждый день повторял Боронбошу пункты бражного рецепта и переспрашивал, верно ли понял смысл. В конце концов Пешка и вовсе решил остаться до восстановления Богданова жилья, потому что ему было обещано практическое упражнение — закваска браги на подножном материале.
Утром следующего дня Богдан пригласил Андерсена и еще несколько начальствующих персон на малый совет. Расположились на солнечной поляночке. Клетку с Птицей Богдан поставил в тень и прикрыл наполовину зипуном — от сквозняка. Сирин еще спала, она была скорее совой, чем жаворонком, — любила дрыхнуть до десятого часа.
Заслушали сообщение Пешки о статистике природных катаклизмов и решили перенести «столицу» на правый, северный берег Иртыша. Там, почти против устья Тобола имелась возвышенность, не подтопляемая весной. Еще одним соображением в пользу нового места была его относительная безопасность в «человеческом» смысле. Был задан вопрос, чьих набегов следует опасаться больше — куньяковских или остяковских. Пешка утверждал, что остяки опаснее его родичей, северных леших. Андерсен с Боронбошем ехидно переглянулись, но тут Птица в клетке открыла сонные глаза, пропела несколько нот и снова заснула. Все сразу поняли, что Пешка говорит правду, и Андерсен крикнул своим, чтобы готовили струги к переправе.
От шведских команд Птица проснулась окончательно и запела, потягиваясь великолепными крыльями. От этого пения настроение в лагере резко пошло на поправку. Казаки и солдаты забегали с шуточками, стали подбирать разбросанные вещи, грузить струги, связывать уцелевшие детали срубов в длинные плоты.
В обеденный перерыв, когда все поели и прилегли, кто на чем сидел, Птица снова вывела благодарственную руладу. Народ воспрянул ото сна. Вскочили все, и стали работать от души, не дожидаясь команды.
Так и повелось: работа, еда, концерт на открытом воздухе, работа с утроенной силой. «Эх, — говаривал Богдан, — де Сирид бы пойбали, а Габаюда!». Впрочем, проверить гипотезу пока было нечем, — закваску браги отложили до обжития нового места.
С этим новым местом вообще хохма получилась. Едва закончили основные постройки (хочу заметить, что в те времена сруб на 40 квадратных метров бригада из 5 человек строила за день — от рассвета до заката, особенно, если лес рядом), как сверху показались суда Ермаковой флотилии. Атаман ехал на обещанный Большой Весенний Круг. Надо сказать, что в Ермаковом войске, уютно отзимовавшем в Искере, не было недостатку в бытовых мелочах, то есть брага не выводилась. Добавьте сюда еще трофейный сибирский мед, сыченый по-московски чуть не до 40 градусов, и вы поймете, почему впередсмотрящий заикаясь докладывал смотрящему... простите — атаману, что город Тобольск Божьим промыслом или другим каким-то чертом перенесен с левого на правый борт, с южного берега — на северный! Когда подозрения в групповом окосении отпали, еще какое-то время вполне серьезно обсуждали возможность перемены русла великой реки. Но затем возобладала мистическая тема, Святой Порфирий стал тряско креститься, прерываясь лишь за тем, чтобы разжечь наконец походную лампадку. Подъехали к берегу. Старые боевые товарищи встретили Ермака и прочих радостно, но... работы не бросили! Они, видишь ли, азартно заканчивали установку крепостного частокола, типа Чувашевского. Андерсен отдал Ермаку честь, не по-шведски лыбясь. На вопрос: «Где Боронбош?» — кивнул в сторону кокетливого теремка. Ермак, Кольцо, Порфирий и Пан зашли внутрь...
