Голо Раймунд - Из мещан
– Бесценная фрейлейн! – воскликнул он, изумленный и восхищенный. – Я постараюсь быть достойным этой чести!
– Нам нужен именно такой управляющий, который умел бы понимать, кто господин и кто слуга! – заметил полковник, довольный таким оборотом дела. – Блендорф сумеет заставить признать только свою волю!
– И, в свою очередь, будет знать только волю своей победительницы! – вставил Блендорф.
Но лицо Полины уже снова потускнело: ей предстояло объявить слугам про перемену, происшедшую в Геллерсгейме.
Дворецкий и двое слуг стояли при лошадях и заняты были разговором со стариком Антоном, лакеем Геллига, стоявшем в дверях конюшни на руках с визжавшей собакой.
– Я должна объявить вам, что вместо г-на Геллига управляющим имения будет господин Блендорф! Теперь вы будете повиноваться его приказаниям!
– И с должным почтением должны относиться к приказаниям г-на фон Герштейн! – прибавил Блендорф, и сияющий полковник поспешил пожать ему руку в знак признательности.
– Вывести Альманзора из конюшни? – спросил кто-то из слуг.
– Конечно! – ответил Блендорф.
И барон Рихард мог торжествовать: по лицу Полины промелькнула тень! Видно было, что она не того ожидала от Блендорфа.
– Я тоже могу остаться, фрейлейн? – спросил наглый рыжий парень, уволенный Геллигом.
Вся кровь Полины возмутилась.
Она окинула слугу взглядом и высокомерно переспросила:
– Остаться?… Ни в коем случае! Непослушные слуги мне, как и г-ну Геллигу, не нужны! Вы должны покинуть замок до возращения г-на Геллига!
– Сильно пострадала собака? – спросила Полина старика Антона.
– Нога отдавлена! А г-н Геллиг поторопился уехать, не подумав о своей любимице! – проворчал старик, поглаживая собаку, которая перестала визжать и смотрела на него умным взглядом.
– Бедное животное! – сказала Полина. – Я пошлю за ветеринаром, чтобы скорее поправить ногу!
– Но зачем, фрейлейн, – возразил Антон.
– Как зачем? – удивленно воскликнула девушка. – Но ею так дорожит господин Геллиг.
– О, я не то хотел сказать! – успокоил ее слуга. – Не надо приглашать ветеринара, потому что я сам все сделаю не хуже его!
– Тогда, пожалуйста, позаботьтесь о бедняжке, а я пришлю ей корзину с мягкой подушкой, – сказала Полина, уходя.
Вернувшись в свою комнату, она бессильно опустилась на софу. На душе у нее было тоскливо и горько.
Мучимая сомнениями и стыдом за все происшедшее, Полина опустила голову на подушки, и невольные слезы оросили ее лицо.
9.
Солнце бросало тени на зеленый газон парка, и маленький колокол сзывал громким звоном работников к ужину, возвестил Полине, что даже самому длинному и тяжелому дню бывает конец.
За обедом Полине было особенно тяжело.
Сусанна, желавшая знать подробности случившегося, расспрашивала молодую падчерицу, окончательно измучив ее своими вопросами.
Полина, рассказывая, напрасно старалась приукрасить события – она все яснее и яснее чувствовала свою неправоту, которую не могли рассеять даже похвалы Сусанны, громко одобрившей выбор Полины.
Альфред был рассеян, барон Рихард отделывался односложными словами, и Полина была ужасно рада окончанию обеда.
Много времени спустя она встретилась в саду с дядей Рихардом, но беседа между ними долго не клеилась.
Им обоим хотелось поговорить о том, что их занимало, но они не решались, пока им не помог случай.
На дорогу, пролегавшую мимо ворот, выходила еще и боковая калитка. Зоркие глаза Полины рассмотрели вдали всадника, ехавшего шаг за шагом.
Он был один, и Полина решила, что это Геллиг, от которого все отвернулись, раз он был лишен власти.
И, странное дело, Полина почувствовала оскорбление Геллига, как свое собственное! Она целый день боялась произнести его имя, но теперь страх был рассеян гневом.
– Одинокий всадник! – воскликнула она. – Неужели Геллига осмелились оскорбить?!
– Ты сеяла ветер и удивляешься, что приходится пожинать бурю! – резко ответил барон. – Ты сама подала пример и нечего возмущаться, если другие ему последовали! Но мне кажется, что ты ошиблась! – прибавил он. – Всадник возвращается по дороге, ведущей от Гронингейма, а он к Геллигу очень расположен и вряд ли даст его в обиду!
– Я вижу на поводу порожнюю лошадь! – озабоченно заметила Полина, вглядываясь вдаль. – Не случилось ли с кем-нибудь несчастья?
– Да, ты права, – согласился Рихард, также рассмотревший всадника, оказавшегося конюхом.
– Что случилось? – крикнул барон, когда конюх поравнялся с ними.
На поводу у него была рыжая лошадь, которую Полина тотчас же узнала.
– Альманзор! – воскликнула она.
– Что с лошадью? – повторил Рихард, полный неприятного предчувствия.
– Свихнула плечо! – ответил конюх.
– Этого еще недоставало! – неприятно пораженный, заметил барон, подходя ближе к лошади. – Но правда ли это? Проведите ее!
Конюх тронул свою лошадь и рыжая заковыляла рядом с нею.
Сомнения не было: лошадь, вчера еще стоившая полтораста червонцев, сейчас годилась только на живодерню.
Барон горестно вздохнул, и смущенная Полина спросила его:
– Что такое, дядя?
– Скверная история для тебя: лошадь погибла!
– Но неужели ничего нельзя сделать?
– Только заколоть ее!… Владелец, разумеется, не возьмет лошадь обратно, а ты должна будешь не только возвратить всю полученную за нее сумму, но и уплатить большую неустойку! Но дело, конечно, не в сумме; я согласен был бы сам заплатить вдвое, лишь бы этого не случилось!
– Ах, я тоже! Все это ужасно неприятно!
– Да, чертовски скверная история! И я бы желал, чтобы человек, так хорошо понимавший твои чувства, избавил тебя на будущее время от подобных штук! – саркастически прибавил барон.
– Зачем ты меня мучаешь? – нетерпеливо воскликнула Полина. – Нехорошо это с твоей стороны, потому что ты один из всех окружающих знаешь, как я страдаю!
– Вот как? Я не знал этого! – не сдавался барон Рихард, притворяясь непонимающим.
– Я тебе ничего не говорила, поэтому ты и поступаешь так со мной! Ты хочешь, чтобы я созналась в своей неправоте?… Так слушай: да, да, я сознаюсь в своей неправоте и глубоко раскаиваюсь! – сказала Полина, уже не удерживая слез, давно просившихся вылиться из глаз.
– Наконец-то! – с облегчением произнес Рихард. – Борьба была жестокая, как видно, но я рад, что мне даже не жаль бедного Альманзора!… Раскаяние – половина исправления, и если бы ты поговорила с Геллигом…
– Ни за что! – пылко воскликнула Полина… – Мы все равно не уживемся под одной крышей, мне спокойно, когда его нет. Мне только жаль, что я его так поспешно уволила, не справившись, есть ли у него возможность что-либо предпринять!
– Человек с его познаниями везде найдет себе дело! – успокоил барон. – Я постараюсь уговорить его перейти ко мне!
– К тебе? – изумилась Полина. – Да, в твоих огромных поместьях для него найдется большой круг деятельности! Тогда он сможет жениться на своей белокурой Гедвиге, которую он называет кротким ангелом! С нею он будет жить спокойно, без треволнений, и никогда не вспомнит о другой…
Тут барона словно осенило, и он понял, что происходило в сердце Полины.
– Конечно, что может быть лучше преданной любящей жены! – заметил Рихард. – Это единственные цепи, которые соглашается надеть на себя сильный и гордый мужчина!…
– А что делать той, которой небо не дало способности подчиняться? – спросила она.
– Ей нужно выходить замуж за такого человека, как Альфред, и перемениться с ним ролями, то есть захватить верх!
– Сегодня – дурной день! – вздохнув, заметила Полина, беря дядю под руку и прижимаясь к нему. – Я причинила много неприятностей и себе и тебе! Но нет худа без добра: из всего я вынесла хороший урок и твердо решила не выходить замуж за Альфреда. О, дядя, как много надо сил и терпения, чтобы усмирить мою пылкую натуру!… И как я должна любить и бояться того человека, за которого выйду!
– Хвала сегодняшнему дню! – воскликнул радостно изумленный барон. – Хоть и поздно явилось признание, но все-таки явилось! За такую цену я готов вытерпеть всякие неприятности, даже готов перенести разрыв с Геллигом!… Наконец-то ты убедилась, что Альфред не годится для тебя как опора!
Полина еще крепче прижалась к дяде.
– Кроме тебя мне не нужно никакой опоры! – сказала она. – Я никогда не выйду замуж! До моего совершеннолетия с меня довольно Блендорфа! Ты будешь давать мне советы, Блендорф будет исполнять мои приказания, таким образом, скипетр будет находиться в руках у самого лучшего правителя.
Барон был благоразумным: он находил, что пока сделано достаточно и счел за лучшее молчать.
Было темно, когда они вернулись домой.
Только что уселись за чайный стол, как на дворе послышался топот лошадей, и в гостиную вскоре вошла вся компания охотников.
Геллига с ними де было, но полковник и Бриксен были очень оживлены, а Блендорф и того больше! Досада на несчастье с лошадью и моральное поражение, понесенное им от Геллига, побудили его приналечь на фляжку сильнее, чем следовало, и потому он находился в довольно возбужденном состоянии.
