Владимир Москалев - Гугеноты
— Я? — Екатерина Медичи искренне изумилась. — Кто вам сказал?
— Это я посылал за вами, — сказал Карл, — и вот по какому поводу. Совершенно ясно, что Монморанси не мог опровергнуть вашего, герцог, заявления о нападении на отряд армии гугенотов во главе с графом де Сансе. Против маршала восстал бы весь Париж, а вы знаете, матушка, и вы, господа, каковы наши парижане в гневе.
Все молчали. Никто не ожидал такой речи от двенадцатилетнего короля. Карл тем временем продолжал:
— Ну а теперь, поскольку мы одни, никто не помешает нам выяснить истину. Говорите, господин Монморанси, я разрешаю вам, говорите смело всю правду.
— Говорите, маршал, — кивнула Екатерина.
— Государыня, — начал Монморанси, — я всегда был добрым католиком, однако вынужден сделать признание, которое опровергает показания герцога де Гиза, будто бы на него напали, а он только защищался, а также о том, будто бы протестанты нарушили эдикт. Все было как раз наоборот. Это он, словно коршун на куропаток, напал на собрание молящихся гугенотов числом около двухсот человек и жестоко перебил, направив на них отряд в пятьсот шпаг, копий и аркебуз. При этом он самым бессовестным образом нарушил наш эдикт о терпимости от января сего года. Он не оставил бы в живых ни одного, если бы я со своим отрядом не подъехал в ту минуту, когда избиение уже подходило к концу. Эхо этого события уже прокатилось по Франции и в самом скором времени отзовется гражданской войной двух партий. Гугеноты предельно озлоблены после происшествия в Васси, католики же недовольны эдиктом, дарованным протестантам. Но все еще можно было бы уладить, сделав некоторые подачки тем и другим. Теперь все это стало невозможно из-за необдуманного поведения герцога, и Франция в скором времени будет напоминать Англию времен Алой и Белой розы[44]. Я закончил, Ваше Величество.
— Что вы скажете в свое оправдание, герцог? — нахмурившись, спросила Екатерина Гиза, слушавшего выступление маршала с легкой пренебрежительной улыбкой на губах.
— Скажу, что Монморанси введен кем-то в заблуждение. Я действительно, проезжая этой дорогой, увидел гугенотов, собравшихся у риги, но я не хотел причинить им зла. Они же, побуждаемые жаждой мести за смерть своих товарищей в Амбуазе, стали открыто поносить нашу религию вкупе с матерью нашей святой Римской церковью. Я не смог далее слушать их оскорблений и наказал дерзких смутьянов. К тому же у них имелось при себе оружие, что противоречит установлениям эдикта.
— Все, что вы сейчас сказали — ложь, — невозмутимо произнес Монморанси.
Гиз побелел от злости и резко повернулся к маршалу:
— И вы это говорите мне, принцу Лотарингского дома?! Вы, сын какого-то коннетабля, волею случая завоевавшего расположение королевской фаворитки!
Маршал схватился за шпагу, но быстро овладел собой.
— Господа, — вмешалась Екатерина Медичи, — я приказываю вам прекратить ссору! Не хватало еще, чтобы два полководца перерезали друг другу горло, как пьяные торговцы. Кто будет командовать тогда войсками короля?
Оба тут же замолчали.
— Господин маршал, — продолжала королева, — сможете ли вы доказать справедливость своих обвинений?
— Смогу, Ваше Величество. Есть человек, который присутствовал при том избиении. Мало того, он был действующим лицом этой трагедии от ее начала и до конца.
— Он дворянин?
— Он из обедневшего дворянского рода, я взял его несколько месяцев тому назад к себе на службу. Я уже говорил вам о нем.
— А, помню, тот самый, что отправился в Васси. Где он?
— Он здесь, Ваше Величество.
— Пусть войдет.
Маршал дал знак пажу, стоящему у дверей, и тот пригласил Лесдигьера.
— Вот этот человек, государыня.
С сильно бьющимся сердцем Лесдигьер приблизился к Екатерине, припал на одно колено и склонился в поклоне.
Гиз покосился на него и отпрянул, словно увидел ядовитую змею. Значит, мерзавцу удалось уйти от погони?!
— Встаньте, сударь, — сказала Екатерина, с любопытством разглядывая молодого гугенота. — Я хочу с вами поговорить. Но предупреждаю: вы должны отвечать мне и своему королю только правду, какой бы она ни была и против кого бы ни была направлена!
— Ваше Величество, я дворянин, — Лесдигьер побледнел и сглотнул от волнения слюну (он впервые в жизни видел королеву Франции так близко), и все же продолжил начатую фразу, слегка сбиваясь: — но я хорошо знаю, что такое слово, данное дворянином, и я даю Его Вам и его величеству королю в том, что буду говорить только правду.
— Мне нравится ваш ответ, и я верю вам, — произнесла Екатерина. — Как вас зовут?
— Шевалье де Лесдигьер, Ваше Величество.
— Герцог, — обратилась королева к Гизу, — а вы видели господина Лесдигьера в сражении при Васси?
Гиз плотно сжал губы и, с ненавистью поглядев на молодого протестанта, не разжимая зубов ответил:
— Не помню такого.
— Отлично. Начинайте ваш рассказ, шевалье, мы все внимательно слушаем вас.
И Лесдигьер поведал, но теперь уже более подробно, всю историю с самого начала — с посещения своей возлюбленной и той роли, которую она в ней сыграла.
— Как зовут даму вашего сердца? — спросила Екатерина, когда печальная повесть была закончена, и в воздухе повисла гнетущая тишина.
— Ваше Величество, позвольте мне не называть ее имени.
Екатерина улыбнулась.
— Вы руководствуетесь соображениями безопасности вышеупомянутой особы, надо полагать? — спросила она и украдкой взглянула на Гиза.
— Да, Ваше Величество, — не мог не согласиться с ней Лесдигьер.
— Ну, хорошо. Вы как-нибудь шепнете мне ее имя, когда мы будем одни? Король Франции Карл IX и я не хотим быть неблагодарными к одной из наших придворных дам, думающей не столько о себе, сколько о своем короле и счастье Франции.
Она выразительно посмотрела на сына; Карл кивнул.
Гиз в ответ на эту тираду лишь криво усмехнулся.
Лесдигьер подумал, что если он только что получил могущественного врага в лице Гиза, то не менее могущественного друга приобрел в лице короля.
— Что вы теперь скажете в свое оправдание, герцог? — спросила Екатерина.
— Неужто вы, Ваше Величество, верите этому человеку и не верите мне, принцу Лотарингского дома?
— А почему я должна верить вам и не верить ему? — удивилась королева. — Ведь вы, в отличие от него, не дали честного слова, подтверждающего правдивость вашего рассказа.
— Я считаю ниже своего достоинства клясться чем-либо, ибо привык, чтобы мне верили безоговорочно.
— Удобная позиция, — парировала Екатерина. — И все же она не объясняет, почему я должна верить вам, а не господину Лесдигьеру.
— Потому что своим заявлением он оскорбляет в моем лице всех членов благородного семейства, служащих верой и правдой своему королю и интересам государства не одно десятилетие!
— С каких это пор правда стала считаться оскорблением?
— В данном случае, Ваше Величество, факты были намеренно искажены.
— Любопытно. Поясните.
— Уверен, что монсеньор де Монморанси вступил в сговор с шевалье де Лесдигьером…
— Герцог, вы переходите все мыслимые границы! — возмутился, не стерпев обвинения, маршал. — Королю и Франции известны мои честность и порядочность, и я не позволю вам оболгать меня! Готов повторить еще раз: ваше рвение в борьбе с гугенотами способствует не сглаживанию конфликта между двумя конфессиями, а, напротив, его обострению!
— Зато вы, я смотрю, из кожи вон рветесь угодить и тем, и другим, чтобы в случае чего ни одна из сторон не объявила вас врагом, — съязвил де Гиз.
— Немедленно прекратите! — Екатерина Медичи придала голосу суровости. — Ваша словесная перепалка бессмысленна! — Затем обратилась непосредственно к Гизу: — Вынуждена признать, герцог, что факты свидетельствуют против вас. Вы, и это совершенно очевидно, превысили полномочия главнокомандующего. Неужели вы не понимаете, что ваш религиозный фанатизм и расправа с мирными протестантами в Васси вот-вот ввергнут страну в пучину гражданской войны?
— Осмелюсь заметить, Ваше Величество, война давно уже полыхает по всей Франции.
— Не преувеличивайте, — досадливо отмахнулась регентша. — Сейчас наблюдаются только ее зачатки. А вы, герцог, вместо того чтобы наряду с правительством стремиться к погашению никому не нужного противостояния, только раздуваете его! Видимо, после январской Ассамблеи, разрешившей протестантам отправлять свой культ, вы вообразили, что правительство приняло их сторону, и стали действовать в пику всем и вся. Однако не забывайте: королевская семья осталась верна католичеству. И если мы разрешили гугенотам проведение собраний в частных домах, то лишь во избежание возможных беспорядков и кровопролития. Ради сохранения мира в королевстве мне пришлось приложить немало усилий, дабы уговорить членов парламента пойти на эти уступки, а благодаря вам все мои старания идут прахом. Своим, мягко говоря, опрометчивым поступком, вы, герцог, подорвали внутреннюю политику Франции, и посему не надейтесь, что это сойдет вам с рук.
