Ильяс Есенберлин - Заговоренный меч
мой сын?
Конца, казалось не будет этой однообразной невыносимой песне. Кобыз продолжал тихо жаловаться, когда не хватало дыхания старому Котан-жырау. Передохнув, он начинал сначала…
Но вот Котан-жырау наконец замолк, словно иссяк горький родник. И сразу же послышался чистый, успокаивающий голос врача-дервиша Абдразака Нахчивани, читающего Коран. Долго, с чувством читал он размеренные строки.
Хан Абулхаир произнес положенные слова соболезнования полным величия голосом. И как только закончил он свою речь, заговорил один из самых влиятельных биев рода кипчак, знаменитый степной златоуст Куба-бий:
— Это на мне лежит пятно виновности в смерти нашего славного сына, соотечественники мои! — начал он. — В приступе гнева убил я его и нахожусь сейчас в таком положении, что не могу смотреть в глаза убитым горем родственникам. Да, я — жертва за того, кто свершил это. Хотите рубить — вот вам моя голова!.. Хотите прах пустить по ветру — вот вам мое тело!.. И душа моя отдана вам в вечный плен… Все это так, и ничего уже не вернешь. Но можно еще, как издревле ведется, откупиться.
— Откупиться ты можешь, но разве встанет со смертного одра наш великий бий! — огорченно вздохнул султан Керей.
— Первым делом предадим земле нашего незабвенного батыра и воздадим ему должные почести, — спокойно сказал султан Джаныбек. — А там уже потолкуем, что к чему!..
Хан Абулхаир уловил угрозу в этих словах. Покинув со свитой траурный аул, он всю дорогу обдумывал создавшееся положение. По всему выходило, что убийство Акжол-бия оказалось на руку не ему, а Джаныбеку с Кереем. Незаслуженная смерть намного увеличила славу главного аргынского бия. Так бывает. Люди этим неведомо для себя выражают протест против несправедливости. Они начинают приписывать невинно пострадавшему даже те достоинства, которых он не имел. И тем больший позор ложится на виновников его смерти. Сколько святых создано на земле таким образом!..
Но самое плохое в том, что смерть Акжол-бия не смогла послужить поводом для уничтожения Джаныбека с Кереем. Аргынские султаны чуяли западню и были настороже. Наоборот, убийство Акжол-бия обострит положение в ханстве и может привести его к гибели. Хан Абулхаир всегда трезво смотрел на вещи и не нуждался в самоутешении. «Надо иметь это в виду!» — сказал он сам себе.
* * *Когда минула неделя со дня смерти Акжол-бия и прошли первые поминки, аргынские султаны Джаныбек и Керей привели всех способных носить оружие воинов из своего рода к Орда-Базару. Они выстроили их к бою, а сами пришли к хану за справедливостью. Все делалось спокойно, по положенному ритуалу, и не к чему было придраться. Ни одного лишнего слова не сказали султаны, никому не нанесли оскорбления. Как принято было издавна в степи, они потребовали положенной платы кровью за убитого.
— Берите жизнь трех кипчакских джигитов на выбор и закрывайте иск! — предложил хан Абулхаир.
— Нам не нужна жизнь невинных людей, — сказали они. — Нам нужна голова Кобланды!
На то хан Абулхаир не мог согласиться, и султаны знали об этом. Не будет спор разрешен головой лишь одного Кобланды-батыра. А если хан потеряет Кобланды, то лишится поддержки кипчаков.
— Нет, я не отдам вам Кобланды-батыра! — ответил хан.
Джаныбек с Кереем встали с подушек без его позволения:
— В таком случае мы уходим!
И Абулхаир не осмелился крикнуть им ханское «Ни с места!». Перед их приходом он с башни дворца долго рассматривал выстроившихся в степи аргынских всадников. Все южные подступы к Орда-Базару закрыли они и, судя по блеску оружия, были настроены решительно. Вот почему Джаныбек и Керей спокойно покинули дворец.
В ту же ночь большинство аулов из родов аргын, кипчак, найман, конрад и некоторые другие начали откочевку в сторону Моголистана. Вели их Джаныбек и Керей. Вооруженные до зубов джигиты в военном строю прикрывали их уход.
К утру отколовшиеся аулы были уже далеко. Жители Орда-Базара, проснувшись, увидели, что оголилась вся степь. Хан Абулхаир сказался больным, чтобы не отвечать на многочисленные вопросы родственников и приближенных.
Каракипчак Кобланды-батыр тоже не мог оставаться возле ханской ставки. Пять тысяч юрт кипчаков откочевало с ним на берега Тургая. Произошло это после того, как явилась к нему группа влиятельных казахских биев и батыров из разных родов…
Он лежал пластом в своей двенадцатикрылой юрте, когда пришли они.
— К нам идут почетные гости, поднимайся, батыр! — сказала ему жена.
Но даже не шелохнулся батыр. Он горел в каком-то огне, и ничего нельзя было добиться от него. Тогда к нему обратился почтенный Аргын-бий.
— О милый человек, не ждал ли ты подарка от самого хана за свое лихое деяние? Что же ты так: убил сына из нашего рода и отказываешься от положенной платы кровью! Конечно, если мы соберем воедино все наши глупости, то из нас получится один бешеный не хуже тебя. Но не для того мы пришли к тебе, неразумный батыр. О благополучии всей нашей степи хотим мы вести разговор, а ты отвернулся и кряхтишь, как дрянной сварливый старик, обиженный снохами. Ну-ка встань и поговори, как положено!
Услышав властный голос Аргын-бия, Кобланды-батыр понял, что к нему приехали самые видны люди казахских родов. Ему пришлось подняться и сесть с ними в круг. Жена распорядилась заколоть ожиревшую кобылу, а сама возвратилась в юрту, поболтала некоторое время гигантский черный бурдюк, сшитый из пяти жеребячьих шкур, и принялась разливать из него в громадные деревянные чаши пенистый кумыс.
Утомленный длинной дорогой, Аргын-бий выпил одним глотком добрую половину чаши и начал говорить.
— Слушай, кипчак! — сказал он. — Мы представляем огромную страну. На Едиле и Жаике ее западная граница, на Орхоне и Иртыше — восточная, Великой стеной обозначили китайские императоры ее южную границу, и в холодных лесах Тобола и Ишима теряются ее северные рубежи. Ты, кипчак, с алшыном испокон веков охранял меня с запада; найман, керей и уак — на востоке; уйсунь, жалаиыр и дулат — на юге. Во времена, когда хунну угоняли моих сыновей и дочерей в плен, мы, аргынцы, были вынуждены отступить с боем к берегам Орхона и Онона. Там, в чужих краях, в нашу честь назвали целую реку Аргунь. А когда ушли хунну, мы вернулись в эти места, оставленные нам по завету предков, и снова вбили свой кол в вершину нашей Аргынаты. Даже монголы не смогли нас вытеснить отсюда. Благодаря вашей многовековой защите, казахские племена и роды, мы — аргыны, плоть от плоти и кровь от крови вашей, сумели сохранить здесь, в центре степи Дешт-и-Кипчак, все, что есть у всех нас великого: мудрость, обычаи, язык, музыку, письменность. Все это наше с вами, мои братья, дети мои — казахи!..
* * *Чему же предстоит свершиться здесь сегодня?.. Давайте думать все вместе над этим, пока еще есть время для раздумий. Завтра уже может оказаться поздно…
Кобланды-батыр захотел говорить, но Аргын-бий сделал ему знак замолчать:
— Юрта принадлежит тебе, Кобланды, и ты еще наговоришься в ней. Дай сказать свое слово тому, кто, может быть, никогда больше не переступит ее порога… Говори, Кара-ходжа-батыр!
Из рода керей был старейшим из всех присутствующих Кара-ходжа-батыр, «В пять кушаков» называли его в народе за высокий рост. Он кивнул головой и повернулся к Кобланды-батыру, хоть обращался при этом ко всем биям и батырам:
— Все мы знаем, что разумны и правдивы слова Аргын-бия и нет в них присущей кое-кому из нас родовой кичливости. Не одни ведь кипчакские матери рожали батыров… Говорят, когда-то были мы неправоверными, поклонялись камням и деревьям. Возможно, что и так. Но я знаю, что с тех пор как керей называется кереем, мы всегда были с вами, о братья мои уйсунь, дулат, аргын, кипчак, найман, уак, алшын, жалаиыр и все остальные — большие и малые, счастливые и несчастные, потому что мы все казахи!
С кровавым Чингисханом боролся мой народ целые десять лет, и от руки его погибли тогда лучшие наши люди. Мы знаем, что такое свобода, и не хотим повторения Чингисханова ярма, которое стремится всеми правдами и неправдами набросить на нас Абулхаир!
— Говори, Каптагай-батыр!
Лишь вторым предоставил Аргын-бий слово знаменитому батыру рода найман, потому что был он несколько моложе Кара-ходжа-батыра. С древности была среди казахов честь по старшинству.
— Я продолжу речь, которую начал Кара-ходжа-батыр, — сказал глава найманов. — Сломив род керей, на наш род надвинулся некогда Чингисхан. Разве мы сдались без боя? К беде нашей, предал нас коварный союзник хорезмшах Мухаммед, и все сидевшие на коне найманы во главе со своим ханом Даяном легли на поле боя.
Но и тогда не покорились найманы. Сын Даян-хана — славный Кучлук-батыр — двадцать лет воевал с монголами. Они в отместку истребили все взрослое население наших аулов, но случайно уцелевшие начали строить жизнь, словно человек, выплывший из вселенского потопа. Им помогли в этом вы, казахские племена и роды…
