Ильяс Есенберлин - Заговоренный меч
При упоминании о ханском троне у Суюнчика мгновенно вспыхнули глаза. Везир хорошо знал эти хищные огоньки в зрачках и специально добивался их появления. Теперь он умолк на несколько минут, словно погрузившись в думы, и лишь искоса, незаметно, наблюдал за своим учеником. Как он и ожидал, Суюнчик не выдержал.
— Как могу я хотя бы мечтать о ханском троне, если есть у меня другие братья, считающие себя старше и умнее! — вскричал он. — Они ведь тоже ханской крови…
Бахты-ходжа важно кивнул головой.
— Сын простолюдина — сын твоего отца, и только, — сказал он, продолжая прерванную беседу. — Сын хана — наследник престола и страны. Во все времена и у всех народов трудно было занять престол, ибо он один, а претендентов обычно несколько. Только мужественные, сильные люди достигали заветной цели. А на пути к ней всегда лежали трупы и лилась кровь. Чем больше крови проливали они, тем крепче было их правление.
— Да, но почему мы говорим об этом, когда наш ханствующий родитель не достиг еще и пятидесятилетнего возраста?
— Хан считается молодым, пока его сыновья считают себя не достигшими совершеннолетия. А если они до старости считают себя детьми, то хан вечно остается молодым. Стоило только наследнику выказать себя достойным ханской булавы, и хан живо превращается в одряхлевшего старика!
Суюнчик помрачнел.
— Ты хочешь… — начал он.
Везир вкрадчиво улыбнулся:
— Потерпи немного, потому что я еще не высказался до конца… Нет, я ни в коем случае не хочу противопоставлять тебя ханствующему отцу. Молодой жеребец в табуне без чьих бы то ни было советов сам прогоняет старую клячу, когда приходит время. У тебя еще будет время доказать, насколько ты чтишь отца. Но моя обязанность предупредить тебя…
Тут Бахты-ходжа приблизил губы к самому уху наследника и заговорил тихо, убеждающе:
— Дело в том, что высокочтимый хан Абулхаир страдает неизлечимым недугом. Не исключена возможность, что не сегодня-завтра он окажется прикованным к ложу. Сам Бог отбирает то, что дарит нам, — здоровье, и роптать здесь нечего. Никто из смертных не в силах заступиться за него перед судьбой. Одним словом, великий хан здоров лишь внешне, а внутренности его имеют тысячу ран, как проеденная молью кошма…
— О-о!
Одно лишь изумление слышалось в этом возгласе Суюнчика. Глаза его были как раскаленные угли. Везир удовлетворенно кивнул головой и продолжал:
— Тысячу лет жизни нашему любимому хану!.. Но не дай Бог, случится что-нибудь… — Он опустил голову, словно подавленный приближающимся несчастьем, но потом бодро вскинул ее. — Нет худа без добра, как говорится. Если и случится с нашим ханом беда, то целых десять наследников оставляет он на земле. Кто-нибудь обязательно займет отцовский трон!
Суюнчик к этому времени уже совсем позабыл, что отец его живет и здравствует. Он видел себя возносящимся на белой кошме над всеми народами, населяющими необъятное ханство, видел себя во главе войск, штурмующих города и покоряющих разные страны. Сердце, казалось, готово было выскочить из груди.
— А кого бы вы, наш учитель, хотели видеть на ханском престоле? — спросил он, учащенно дыша.
Везир ожидал этого вопроса и, как хороший шахматист, мысленно передвинул следующую фигуру. Однако он начал издалека:
— Знай, мой султан, что наш повелитель-хан не променяет тебя ни на одного их тех десятерых. А мнение хана есть и мое мнение. Ты наш белый лебедь, выросший в стае черных ворон. Старая поговорка гласит, что первым врагом умного наследника является царствующий родитель. Но в данном случае это не так. Не отец является тебе смертельным врагом, а мать!..
Суюнчик вздрогнул от испуга.
— Не… не может быть… — Голос у него дрожал, и сам он был жалкий и растерянный. — Нет… если есть на свете хоть одна мать, любящая своего сына, то это моя мать!..
— Для джигита с великим будущим ничего нет пагубней навязчивой и бессмысленной любви со стороны женщины, будь то жена или мать… Да, Рабиа-султан-бегим любит тебя так сильно, что боится за тебя. Она знает, какие опасности подстерегают хана, и потому решила отдать золотой трон другому своему сыну — Кушкинчику, которого любит меньше…
* * *Спокойным, бесстрастным тоном произнес эти слова везир Бахты-ходжа. У султана Суюнчика расширились зрачки и губы пересохли от волнения. Он судорожно сжал кулаки:
— К чему мне такая любовь, если она пожалела для меня трон!.. Стало быть, она лгала мне, говоря, что я стану ханом. Теперь я понял, что одного лишь Кушкинчика любит она по-настоящему!..
Этого и ждал везир.
— Для того, кто твердо решил стать ханом, не существует ни родных, ни близких. Наоборот, именно родные и близкие — главная преграда на пути к величию. Вспомни своих великих победоносных предков, мой султан. Был ли среди них хоть один настоящий, достойный правитель, который не удавил бы или не отрубил головы кому-нибудь из родных. Сам «Потрясатель вселенной» переломил некогда хребет своему любимому сыну Джучи. Никаких жалких чувств не должен иметь подлинный хан. Власть над людьми требует жестокой руки и каменного сердца. И доказывается способность к управлению именно на пути к трону. Слабый никогда и не достигнет булавы!..
— Я буду таким! — вскричал Суюнчик.
— Если ты сумеешь быть таким с самого начала пути, то и я, и все остальные всегда пойдут за тобой!
— Я сумею!
С этого дня султан Суюнчик потерял покой и сон. В маленьком и злом уме непрерывно роились всякие планы, как овладеть отцовским троном. Мать он возненавидел и не верил ни одному ее слову. Любая ее ласка воспринималась теперь как коварное притворство, а улыбка, посылаемая его родному брату Кушкинчику, лишь подтверждала слова везира.
А Бахты-ходжа умело и незаметно подбрасывал хворост в этот разгоревшийся костер. «Смотри, какие грешки числятся за твоей матерью, пожалевшей для тебя ханскую булаву… — говорил он. — А вот тебе еще пример ее коварства и хитрости… О, ты не знаешь, на что способны женщины!.. Пока она возле нашего правителя-хана, нечего и думать тебе о троне. Видишь, как радостно прыгает вокруг нее Кушкинчик!..»
Бахты-ходжа был настоящим везиром и не ошибся в своих расчетах. Волчица считается матерью для волчат, покуда они не вырастут. Едва отрастает у них шерсть на загривке, как мать становится для них лишь одной из многих волчиц. А Суюнчик был из волчьего потомства Чингисхана…
Везир ничего не рассказывал хану обо всем этом. «Не все ли равно, каким образом заставить сына казнить свою мать, — думал он. — Главное — исполнить волю хана и… мою!»
А хан Абулхаир и не интересовался подробностями. Он попросту обещал везиру тысячу золотых динаров, если все будет сделано чисто, без осложнений.
— Все должны поверить в это, а не только я один, — сказал он. — Пусть увидит мир, что мы справедливы и не позволим измываться над правдой даже любимой жене. Закон для нас превыше собственных чувств и влечений!..
— Слушаюсь, мой повелитель-хан!..
Бахты-ходжа скромно протянул к хану ладони горстью.
— Чего тебе? — не понял хан.
— Динары, мой повелитель-хан!..
Хан Абулхаир посмотрел на подобострастно согнутую фигуру слуги, и в очередной раз мелькнула у него мысль, что слишком много знает его везир таких вещей, которые может знать лишь один хан. Потом ему подумалось, что тысяча динаров — вполне достойная цена за такую услугу. Все же речь идет о его жене — дочери ученого Улугбека и правнучке Тимура. Да и воспитание наследника, которым занимается этот человек, тоже достойно награды…
— Хорошо, мой везир, деньги ты получишь в день казни!
* * *Везир Бахты-ходжа собирался уже выходить от хана, как послышался какой-то шум. Вбежал гонец, склонился и сообщил о смерти Акжол-бия — знаменитого батыра, военачальника и приближенного хана Абулхаира. Тело покойного только что доставили в его аул, и женщины уже плачут над ним…
Сев на своего Тарланкока, хан Абулхаир в сопровождении усиленного в несколько раз отряда телохранителей поехал в аргынский аул, принадлежавший покойному. Так требовалось по древним степным обычаям, и хан всегда неукоснительно выполнял их. Даже враги в таких случаях приносят свое соболезнование, а хан Абулхаир был лучшим другом и покровителем великого батыра Акжол-бия.
Проехав окружавшие Орда-Базар аулы, ханский отряд направился к низовьям Каракенгира, туда, где уже были спешно поставлены юрты в связи с предстоящими похоронами. На берегу хан Абулхаир придержал коня и оглядел многочисленные аулы, осевшие по обе стороны реки и вокруг прилегающих озер.
Чем дольше смотрел он, тем мрачнее становилось его лицо. Возле каждого аула родов аргын, кипчак, найман, конрад, керей, уак стояли привязанные к растянутым арканам боевые кони под седлами да торчали ряды острых и длинных казахских пик. Куда девался мирный вид всех этих юрт и кибиток?.. Впечатление было такое, что вот-вот должен нагрянуть враг.
