Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий
Работавший еще сегодня утром на самом высоком портале, мастер Абдугафур вечером уже лежал в сырой земле.
Так один из лучших работников, скромный и безответный человек, ушел из «мира бренного» в «мир нетленный». Все кругом искренне оплакивали его. Да и что он видел в своей жизни — только изнурительный труд и лишения…
Только один человек — Ахмад Чалаби был доволен тем, что у зодчего потихоньку «надламываются крылья», что он теряет преданных ему людей. Однако после смерти мастера он, подобно хамелеону, сумел быстро сменить окраску. «Я был ближайшим другом мастера Абдугафура, — твердил он. — Делал ему много добра, он постоянно бывал у меня. Вот и с зодчим тоже свел его я…» И, словно потеряв близкого человека, ходил хмурый и печальный.
Но еще в те времена, когда мастер Абдугафур работал у Ахмада Чалаби, тот не уставал внушать ему: «Зодчий — дурной человек, ему и царевичи не доверяют, а сын его — головорез и связан с бандой хуруфитов».
Так и не рассказал Абдугафур зодчему о наговорах Чалаби, но, поняв, что это человек коварный, что помыслы его черны, избегал его, сторонился. Сам же Ахмад Чалаби боялся, что Абдугафур передаст зодчему его слова, и поэтому старался сжить со света мастера Абдугафура. Внезапная смерть Абдугафура избавила Чалаби от излишних волнений, — как говорится: выпал снег и замел следы.
Недели через две на строительство явился сам Байсункур-мирза в сопровождении нукеров и осмотрел почти всю стройку. В комнате для уроков, которая называлась дарехана и была приготовлена для приема высокого гостя, царевич собрал всех мастеров, пригласил зодчего. Он сказал, что следует ускорить работы и закончить их к месяцу шабон[12], чтобы праздник рамазан[13] встретить весело и с легкой душой. Зодчий отчитался перед царевичем о ходе работ и обратился к нему с просьбой помочь осиротевшим детям мастера Абдугафура, так самоотверженно трудившегося на стройке. Ахмад Чалаби, поняв, что царевич сейчас даст согласие и уже услыхав его «конечно», вдруг вскочил с места и низко поклонился:
— И впрямь, покойный Абдугафур был честным человеком. Удивительный и редкий мастер. — Он сделал ударение на словах «удивительный» и «редкий» и покосился на зодчего. — Смерть его — огромное горе для всех нас. Весьма вероятно, что именно по этой причине мы и задерживаем сейчас работу, да и облицовка идет некачественно. С божьей помощью мы работы ускорим. Особенно же просим царевича оказать помощь семье умершего мастера. Да и я сам, — добавил скромно Ахмад Чалаби, — тоже прикопил немножко денег…
Ни один из мастеров, сидевших в этой просторной и прохладной комнате, не произнес ни слова. Они лишь смотрели на Ахмада Чалаби, смотрели на этого лицемера, лебезившего перед царевичем. Промолчал и зодчий. Тот, кто сейчас назвал мастера Абдугафура честным, редкостным специалистом, совсем недавно распускал о нем слух, будто он прокаженный и из его рук нельзя брать пищу. И даже сейчас, после кончины Абдугафура, не постеснялся назвать его негодным человеком, не сумевшим обеспечить своих собственных детей. Они и без того знали, что Ахмад Чалаби отъявленный лицемер, но чтобы он смог дойти в своем вероломстве так далеко, этого даже они не ждали и лишь просили господа оградить их от этого человека.
Когда все разошлись, зодчий присел на скамейку во дворе медресе и крепко обхватил голову руками. В висках ломило. Рабочие на крыше, на порталах, на лесах и в худжрах молча смотрели на него. Все они видели, что зодчий расстроен, что силы его подходят к концу.
Глава XIII
Сражение
Казнь двух юношей, обвиненных в попытке к бегству, имевшая якобы целью «укрепить воинскую дисциплину», на самом деле глубоко потрясла и встревожила всех без исключения. Словно после проигранного сражения хмурились упавшие духом люди. Но страх перед невидимым Караиланом сковал их уста — никто уже больше не решался откровенно поговорить друг с другом, с соседом, каждый чувствовал, что над ним навис карающий меч. Улугбек, почуявший, что войско его пало духом накануне решительного сражения, приказал выдать во время завтрака каждому воину по одной золотой таньге. Налюбовавшись новенькими золотыми монетками, воины припрятали их подальше. После завтрака шейх-уль-ислам Исамеддин прочел длинную молитву и сказал о том, что близится час битвы и каждый мусульманин, будь он из Хорасана или Мавераннахра, должен в бою с врагом доказать делом свою храбрость и отвагу — «павший в бою — погибнет за веру, убивший врага — радетель за веру». Воины с мечами и саблями наголо внимали словам шейх-уль-ислама и клялись погибнуть за веру.
Оседлали коней и приготовились в путь. По сообщению Мухаммада Аргуна, вражеское войско уже миновало Рафкан и движется к Канибадаму. По предварительным расчетам, сражение должно было произойти вблизи кишлака Яккатут на берегу Сайхуна: Улугбек призвал к себе Шаха Малика-тархана, Амира Давуда Барласа и в их присутствии стал расспрашивать Мухаммада Аргуна о численности и силе вражеского войска, о его боевом духе. Поначалу Мухаммад Аргун только дивился, как немногословны речи молодого царевича, но потом вспомнил, что и Тимур — дед Улугбека — всегда бывал скуп на слова. Ведь Аргун долго служил под началом Тимура и хорошо помнил, что вопросы великого Амира были всегда сдержанны и кратки. Улугбек спросил еще раз, точно ли нет в степи за холмами вражеской засады. По сведениям Мухаммада Аргуна, засады не было. Убедившись еще и в том, что вражеское войско в основном состоит из пехоты, Улугбек, довольный полученными донесениями, созвал в свой шатер военачальников. Шейх-уль-ислам занял место справа от царевича, слева сидели Шах Малик-тархан я Амир Давур Барлас. Чуть пониже — Мухаммад Аргун. Царевич обратился к своим военачальникам.
— Ахмаду-мирзе стало известно о том, что мы идем на Фергану. Когда мы еще не достигли Баландчакира, он уже начал готовиться к отпору. Сведения, дошедшие до нас, свидетельствуют о том, что ферганцев много меньше нашего, а опытных воинов среди них и вовсе мало. Люди их пребывают в страхе… Мы по сей день ждали посла Ахмада-мирзы, но он не явился. Мы ждали его посла и в Самарканде. И на наши послания ответа не поступило. В Ахсикенте, Хоканде, Андижане убиты верные люди моего отца. Кое-кто из высокопоставленных вельмож вынужден был бежать из Ферганы в Самарканд… Убит и Абдукаххар Дулдай — отец присутствующего здесь тысяцкого Ибрагима Дулдая. Я хочу напомнить вам, что руки Ахмада-мирзы обагрены кровью, немало подлых дел совершил Мирза, и чаша нашего терпения переполнена. По распоряжению нашего отца я веду вас в бой…
Шейх-уль-ислам начал читать молитву и, словно, заклиная, подул на царевича и военачальников. Наступило молчание. Затем Улугбек продолжал:
— Я поеду впереди быстроногих наездников Ибрагима Дулдая. Впрочем, не будем торопиться, пока не достигнем степей Яккатута. Как только завидим врага, то, по моему приказу, — вихрем налетим на него. Амир Давуд Барлас будет на правом крыле и пойдет со своими воинами на полверсты позади. Как только мы нанесем первый удар, кинется в атаку барлас. Это будет вторым ударом. Шах Малик-тархан будет на левом крыле. Его воины совместно с воинами Якуббека нанесут завершающий удар. Если будет угодно всевышнему, мы опрокинем врага.
— Воистину царский план! — проговорил Шах Малик-тархан. — Тут ничего нельзя ни изменить, ни добавить. Все мудро и ясно! Но у меня есть небольшая просьба к его высочеству.
— Говорите!
— Нельзя ли мне пойти с быстрокрылыми соколами Ибрагима Дулдая? В первую атаку. Вы же вместе с орлами Якуббека завершите натиск.
Это предложение поддержал и Мухаммад Аргун.
— И таково желание вашего отца, — добавил Амир Барлас. — Ваш дед всегда завершал бой. И в этом есть свой смысл, и смысл немалый. Первые воины постоянно на прицеле вражеских метких стрелков, И в битвах с Тохтамышем, с Баязетом, с хорезмшахами ваш дед всегда держал левый фланг…
Улугбек улыбнулся. Он знал, что тархан верен ему.
— Ладно, поменяемся местами, — согласился он и поблагодарил Шаха Малика-тархана.
Военачальники поднялись и разошлись к своим людям. Слуги убрали ковры, свернули шелковые одеяла и погрузили на арбы. Вскоре бескрайняя степь запестрела фигурами всадников. Нукеры оседлали для Улугбека гнедого по кличке Йульбарс. Это был могучий, но поджарый конь с широкой грудью. Йульбарс и впрямь чем-то напоминал тигра. И даже утверждали, будто ноги его похожи на тяжелые тигровые лапы. Он не мог спокойно стоять на месте, грыз удила, рыл землю копытом. Редкий конь мог сравниться с Йульбарсом. В бою он обычно становился на дыбы, напирал грудью на коня противника, кусал его. «Прыгает, как тигр», — удивлялись люди. Никогда Йульбарс не наступал на распростертого на земле человека, боясь сбросить своего хозяина. Знатоки клялись, что цена такому коню не менее десяти тысяч золотых таньга. Когда Улугбек взошел на самаркандский трон, йульбарса привел ему в дар бухарский бек. Конь был обучен для сражений и походов. Был у Улугбека и второй конь, по кличке «Белый голубь». Этот предназначался для торжественных случаев. Белоснежный красавец с густой и пышной гривой и важной поступью. После боя Улугбек гарцевал на нем перед рядами побежденных, стоявших со склоненными головами.
