Николай Бахрошин - Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!
– Кутря?
– Я здесь.
– Хорошо… Ты меня не оставляй зверью. Добей. Вот сейчас скажу, и добей…
– Я сделаю, – согласился я.
Больше я ничего не мог для него сделать.
– Сельга?
– Что, Корень?
– Сельга… Значит, вместе вы. Красивая ты… Вы оба красивые, это хорошо… Много крови получилось, слишком много… Кутря?
– Здесь я!
– Вместе будьте. Вы хорошие, когда вместе… Не обижай ее, Кутря. И ты, Сельга, тоже не обижай его… Ты можешь, я знаю… Вижу…
– Не обижу, – твердо пообещал я.
– Не обижу, – пообещала она.
– Хорошо… Жить – хорошо. Но умирать – тоже хорошо. Легко становится… Ладно, не медли, добивай скорее. Жжет очень. Все нутро горит, как в огне…
Он закрыл глаза. Ждал. Сельга отвернулась.
Я обнажил свой меч, примерился и подарил ему удар милосердия в самое сердце. Корень дернулся, глубоко всхрапнул и обмяк, успокоился лицом и телом.
Сельга выдернула из раны нож, как он просил, бережно обтерла травой, потом полой рубахи. Хороший нож, с дорогой рукоятью из кости морского зверя, перетянутой вверху и внизу крепкими медными кольцами, изрезанной чужим, замысловатым узором…
Мы с мужиками нарубили жердей, устроили из них помост на высоких ветках сосны. Подняли его тело наверх, чтоб не добрались звери. Пусть здесь побудет, пока не придет время большого костра для родичей.
Потом соберем всех убитых, устроим для них положенное погребение огнем. Всякий дух, соблюдавший правь, заслуживает того, чтобы уйти, улететь в Ирий вместе с дымом, по огненной торной дороге. Мы все рано или поздно уйдем наверх вместе с дымом, где духи предков встретят нас радостными голосами…
Так суждено, и так будет!
8
Я, Рагнар Большая Секира, морской конунг, воин и ярл, владетель земель и воды Ранг-фиорда, уже рассказывал, как мы на ратном поле наказали диких волосатых поличей за их непокорство. Как убили многих, а остальных прогнали в леса. Много подвигов совершили, много добычи взяли. Большой славой покрыли себя в этот день дети Одина, Бога Рати.
А теперь я расскажу, как умирал Ингвар Одно Ухо, знаменитый воин и верный товарищ. Он тяжело умирал. Долго не мог уйти в Асгард, где Один в своем дворце собирает для грядущего дня Рагнаради войско эйнхериев, павших героев.
Ингвар, воин и сын воина, был моим товарищем с детских лет. Его отец, опытный воин Тунни, особо искусный в стрельбе из лука, служил еще моему отцу Рорику Гордому. А мы вместе с Ингваром мальцами гоняли чаек по берегам родного Ранг-фиорда, учились биться на деревянных мечах и кидали тупые стрелы в бревенчатые щиты. Когда мы окрепли настолько, чтобы рубить железными мечами и вращать длинные сосновые весла, вместе пошли с отцовской дружиной в свой первый викинг.
Прошло время, я стал морским конунгом, сам водил дружины по водным дорогам. Ингвар стал могучим двуеруким бойцом, что умеет сражаться сразу двумя мечами. Ходил со мной рядом на «Птице моря», и многих врагов убивал, и много добычи брал. А сколько раз он прикрывал меня своим щитом и мечом, как и я его! Еще безбородыми парнями мы соединили с ним свою кровь в одной чаше и вместе выпили ее, разбавив пивом. Стали побратимами в дальнем набеге. А такие узы у воинов считаются прочнее, чем самое близкое родство.
Да, верный был побратим, умелый в бою, веселый на пиру и неукротимый в гневе!
В битве с лесными поличами Ингвар тоже покрыл себя славой. Раненный в самом начале стрелой в ляжку, он сам вытянул стрелу из раны, вырезал из ноги наконечник, прижег огнем и перетянул от крови ремнем. Хромая, снова ринулся в гущу сечи и рубился так, что враги вокруг скулили от ужаса…
Ингвара нашел на ратном поле Дюги Свирепый, его давний соперник в силе и доблести. После боя Свирепый с другими храбрецами, не успевшими остыть от кровавого пира, отправился бродить по месту битвы, добивать поличей, которые еще шевелились, искать своих. Как положено, мои воины собирали с мертвецов последнюю дань, брали украшения, оружие и доспехи, что еще годились в дело.
Поличи были бедные, мало носили золота и серебра, но хорошее оружие попадалось. Все найденное приносили в крепость, складывали в кладовую. Вернемся домой, каждый получит свою долю по справедливости, а за тех, кто не вернется, получат их семьи, у кого они есть. Если нет, долю погибших разделят между собой остальные воины дружины. Дети Одина не обманывают друг друга. Нет большей провинности перед богами и людьми, чем воровство у своих. Тому, кто пойман на такой вине, будь он хоть самый знаменитый воин, хоть ярл, хоть конунг, разрезают живот, разматывают кишки подальше и пускают собирать их. Так было всегда, но даже самые старые воины не помнят, чтоб кому-нибудь удалось собрать свои внутренности назад. Так и приходят на суд Одина с пустым животом, чтобы Все-отец сразу увидел – перед ним вор.
Дюги потом рассказал, он не сразу заметил Ингвара, лежащего среди трупов поличей. Много врагов положил на грудь Ерды-земли отважный воин и сам упал. Тяжелое копье вошло в него снизу задрав кольчугу и пробив живот до спины. Но Ингвар был еще жив. Стонал в беспамятстве тихо и коротко. Понятно, только в беспамятстве дети Одина могут показать перед другими свою телесную боль.
Свирепый криком позвал меня и других. Мы вместе с Дюги и Якобом-скальдом, сведущим в ранах, перенесли Ингвара в крепость. Положили в доме воинов на деревянные нары, освободили от доспехов, обмыли рану. Когда рана открылась, все увидели, как под рваной кожей шевелятся внутренности, перемешанные чужим копьем с кровью и калом. Якоб, качая с сомнением головой, предложил сварить целебный отвар. Но Дюги тут же возразил, что лить его в Ингвара толку нет, все равно вытечет через дыру в животе. Я тоже удержал скальда. Отвар тут уже не поможет, и так ясно – недолго ему осталось. Валькирии, наверно, уже спускаются с небес за его духом, уже где-то недалеко…
Дюги Свирепый сходил, принес его меч, положил рядом с воином, чтоб тому было спокойнее умирать. В этот момент Ингвар открыл глаза. Увидел меня, схватил за локоть белой, холодной, но все еще крепкой, намозоленной веслами рукой.
– Рагнар… – сказал еле слышно. – Соленое на губах. Соль… Где море, Рагнар? Почему мы ушли от моря?..
Я наклонился к нему пониже. Вгляделся в глаза светлой воды, горячие и затемненные болью, убрал с холодного липкого лба сосульки волос. Думал, он попросит меня, как побратима, помочь ему уйти к Одину, Отцу Павших. Даже самым отважным воинам не возбраняется поторопить свою смерть, если впереди уже ничего нет. На то и нужны побратимы, чтобы помочь уйти с честью. Если просят, конечно. Каждый сам распоряжается своей жизнью, а всякую судьбу отмеривают девы-норны.
Нет, не попросил…
– Проклятые леса… Пропадем здесь… – только и сказал он. Потом снова закрыл глаза.
Я с трудом отцепил от себя его холодную руку и вложил в нее рукоять меча. Что я еще мог для него сделать?
Пальцы воина сомкнулись на рукояти. Но глаз он больше не открывал. Совсем бледный стал, светлее, чем выбеленное полотно. Крови, наверно, совсем не осталось внутри. И волосы его почему-то показались мне почти прозрачными… Но крепкий был, долго не мог умереть. Воины уже садились за вечерний стол, праздновать победу пивом и медовой сурицей, а Ингвар еще стонал на нарах, не помня себя. Якоб-скальд, сведущий в колдовских обрядах, три раза бегал за стенку дома, выкликал его оттуда по имени, чтобы дух поторопился выйти, не мучил тело. Тоже не помогло. Не торопился дух. Только к ночи мой побратим затих окончательно. Тогда я отошел от нар и выпил первую за день чару, поминая его.
Да, великий был воин Ингвар Одно Ухо. Сильный, как матерый медведь. Почему он не попросил меня зарезать его? Я не понял тогда. Как не понял тогда его слов о проклятых лесах. Все-таки Один, прежде чем забрать к себе воина, дает его духу пролететь над Мидгардом вместе со своими воронами Хугином-думающим и Мунином-помнящим. Дает увидеть многое, скрытое от глаз живущих. Зря я не обратил внимания на его слова, торопясь за накрытый рабынями хмельной стол.
Впрочем, это я потом понял. Вчерашним умом мы все сильнее великанов сумрачного Утгарда…
9
Рагнар Большая Секира с детства знал, как мудростью богов-ассов устроен мир вокруг. Крепко устроен мир, разумно и просто.
Когда-то, знал Рагнар, в мире не было такого порядка, как сейчас. На заре времен в недрах Мировой Бездны зародились два мира: Муспель-огненный и Мифльхейм-холодный. От капель тепла и холода, слившихся вместе, возник великан Имир. От него пошло племя злобных великанов. А из камней, что плавились от жары, родился первый человек – Бури-родитель. Потом он взял себе в жены великаншу, потом его сын Бор взял себе в жены великаншу, и родилось у них трое детей-первобогов: Один-бешеный, Вили-воля и Ве-жрец. Братья расправились со злобными, Имиром и бросили его труп в Мировую Бездну. Из крови его получился у них океан, из плоти – земля, из костей – горы, из зубов – валуны. Из волос великана получился лес, из мозга – тучи. Серединные земли первобоги отгородили стеною из век Имира и назвали Мидгардом, предназначив их для людей. А все лежащее за пределами оставили великанам.
