Вячеслав Перевощиков - Воевода
– Еще шаг, госпожа, и река унесет вас в какой-нибудь омут, – сказал Куеля, буравя девушку своими хитрыми глазами. – Куда же смотрят ваши слуги?
Русана встрепенулась, переведя взгляд все еще восхищенных глаз на Куелю, и князь почувствовал, как заныло и защемило сердце сладостной тоской, той самой тоской, лекарство от которой всегда было в руках одной лишь женщины.
– Коня госпоже! – закричал он. – Коня подать княгине немедля!
Отроки встрепенулись и засуетились, подводя к Русане невысокого гнедого конька с гривой, заплетенной косичками. Куеля уже собирался подъехать к девушке поближе, чтобы схватить своей сильной рукой повод ее коня и заглянуть в самую глубину мерцающих огненными бликами глаз, как вдруг совсем рядом с собой услышал подобный шипению зловещий голос:
– Вот эта-то женщина нам и нужна.
Князь растерянно обернулся и увидел посла, переодетого в наряд печенежского воина. Хазарин довольно улыбался.
– Да, да, именно эта женщина, – словно в кошмарном сне, вновь прошептали ненавистные губы.
Куеля отвернулся, словно оттого, что если не смотреть, хазарин мог просто взять и исчезнуть. Но чуда не произошло.
– Князь, вы меня слышите? – зашипел знакомый голос. – У нас с вами договор.
– Слышу, – выдавил из себя Куеля, не оборачиваясь.
Ответ показался хазарину неубедительным, и он снова торопливо зашипел:
– Князь, князь, не забывайте: серебро вам, а женщина нам, и помните, что вы должны стать правителем всех кангар.
Куеля скосил на хазарина щелки своих глаз:
– Да помню я все, помню...
И уже про себя мысленно добавил: «Помню. Все я тебе вспомню, змеиное отродье. Еще повешу шкуру твою на кол».
– Так приглашай же тогда госпожу в гости, – приближаясь к самому уху, прошипел хазарин. – Заманивай ее, заманивай.
Лицо Куели помрачнело, но вдруг неожиданная мысль заставила его вновь улыбнуться.
– Русы, князь кангар приглашает вас всех в гости! – закричал он. – Дорогие кушанья, пляски, веселье и прекрасные кангарские девушки ждут вас!
– Что ты делаешь?! – сердито зашипел хазарин. – Как мои люди отберут у русов твой кинжал, если купцы будут у тебя в гостях? Вся вина за его пропажу ляжет на тебя!
Еще язык посла договаривал последние слова, как в его голове яростно заклокотали раздраженные мысли: «Какой же дурень этот князек! А я, потомок богоизбранного народа, носящий имя великого Обадии, должен угождать этому ничтожеству! Господи, и за что мне такое наказание?!»
– Но, господа уважаемые купцы, – ничуть не смущаясь, Куеля поднял вверх палец и зачем-то посмотрел на него. – Вначале я должен загладить свою вину перед прекрасной княжной и устроить пир только для нее и ее доблестных воинов, ну а потом, когда госпожа простит меня, я угощу всех, всех до единого, и всех награжу щедрыми дарами.
– Да я уже не сержусь и давно простила вас, – смущенно ответила Русана. – Да и не княжна я совсем.
– Это не беда. Будете еще, и не княжной, а самой княгиней, – загадочно подмигивая, улыбнулся Куеля. – Такая прекрасная девушка не может не стать княгиней.
Он тронул коня и, выехав на середину брода, слегка поклонился:
– Прошу вас, госпожа, принять мое приглашение и посетить мое скромное жилище. Надеюсь, ваше доброе сердце не заставит страдать бедного князя Куелю, ибо вашего отказа он просто не переживет.
Князь с показным смирением приложил руку к сердцу, пряча в усы хитроватую улыбку, и было непонятно: шутит ли он, или говорит серьезно.
Русана оглянулась на своих верных отроков, ища у них совета, но те смотрели во все глаза на пляшущих дев, веселых и беспечных, и глаза их тонули в вихрях красок и таинственном мерцании монист.
«Может, и вправду пойти?» – подумала девушка и посмотрела на свою служанку, но та была такой же молодой и беспечной, и ее сияющие восторгом глаза говорили только то, что все происходящее на том берегу просто восхитительно и очень похоже на красивую сказку, и побывать там, внутри этой сказки, было бы очень интересно.
– Нежка[31], поедешь со мной, – неуверенно сказала Русана служанке и, повернув к отрокам неожиданно строгое лицо, добавила сердито: – Коня ей быстро!
Отроки оторвали глаза от плясуний на том берегу и мигом исполнили приказание. Нежанна ловко вскочила в седло и подъехала к своей госпоже, но Русана все никак не могла тронуть повод коня. Какая-то сила не пускала ее. Она оглянулась еще раз и увидела Верена, стоящего за крытым возком. Глаз старшого она видеть не могла, ибо вечерняя тень скрывала его лицо, но девушка почувствовала, что именно его взгляд и удерживал ее. «Каков нахал, – подумала она с приятной истомой в груди, – смотрит, словно за подол держит. А вот назло тебе поеду». Ей вдруг стало смешно ощущать на сердце эту властную силу мужского зовущего взгляда, и она, задорно махнув рукой своим отрокам, чуть тронула коня вперед, навстречу темной речной воде и непонятному человеку, ждущему ее на середине реки.
Куеля жадно подхватил повод ее коня и повел рядом с собой, говоря торопливо и страстно:
– Посмотрите, посмотрите, госпожа, на этих скачущих воинов – это древний танец, посвященный богине Агни, эти взлетающие в небо факелы – наши молитвы, которые она приносит другим великим богам. Только через огонь можно общаться с небом, ибо все зло, что есть в человеке, вся его ничтожная суетность, все лишнее сгорает в пламени, и до богов доходит лишь истинная сущность: самая главная мысль и самая главная мечта.
– А у вас, князь, есть такая главная мысль и мечта? – Русана посмотрела на печенега с интересом, несмотря на то, что ей этот человек казался неприятным.
– Несомненно, – Куеля отвернулся в сторону.
– И какая же? – настаивала девушка.
– А разве вам не говорили, что мечта – это нечто сокровенное, чем следует делиться только с богами, да и то не всегда? – Князь повернул к собеседнице щелочки своих глаз, глубоко спрятанных за хитрым прищуром. – Говорить о своих мечтах бывает очень опасно: так древний народ ари, научивший нас почитать богиню Агни и священному танцу в ее честь, который вы можете видеть сейчас, однажды рассказал о своей мечте соседям. И вот этот народ бесследно исчез, а мы, кангары, до сих пор есть, и все потому, что никому не рассказываем про свои мечты.
– Где-то я все это уже слышала, – задумчиво проговорила Русана.
– Вполне возможно, – невозмутимо и самодовольно улыбнулся Куеля. – Семена священного древа мудрости ветер разнес по всему миру, и они всходят везде, где человек не разучился думать.
– Боже, как же красиво вы говорите! – Девушка даже остановила коня, чтобы разглядеть своего собеседника повнимательней, но опять наткнулась на грубое лицо с узкими хитрыми глазками.
– Да, я могу, – князь расплылся в довольной улыбке. – Могу так говорить.
– Он может! – хмыкнул себе под нос ехавший чуть позади Обадия. – Этот грязный варвар нахватался из разговоров проезжих купцов всяких красивых фраз и теперь дурит бестолковую девчонку.
– Ой, а кто это с вами? – Русана заметила хазарского посла, переодетого под печенежского воина.
– А это... – Куеля задумчиво наставил на Обадию щелочки глаз. – Это мой слуга.
Вдруг князь выхватил плеть и, хлестнув со всей силы по крупу коня Обадии, яростно закричал:
– Чего уставился?! А ну пошел прочь!
Конь хазарина взвился на дыбы и стрелой помчался в степь, унося несчастного посла, а Куеля, очень довольный собой, громко захохотал.
* * *В это время русский караван пребывал в полном замешательстве. Купцы яростно спорили, расколовшись на две почти равные половины. Одна поддерживала Верена, считавшего, что печенегам нельзя доверять, а другая – богато одетого купца с дареным кинжалом в руках, полагавшего, что после того, как его угостили в юрте князя и одарили священным оружием, сомневаться в мирных намерениях печенегов просто глупо.
– Я заменил тебя, Верен, чтобы твои видения не сбылись, и караван не разделил твою судьбу, – подняв руку, громко говорил купец. – Но все, чего мы этим добились, так это того, что мы теперь смотрим издалека, как веселятся слуги этой девчонки-боярышни. И я никогда не чувствовал себя в более дурацком положении, чем сейчас.
– Ты пойми, Само[32], князь, приглашая к себе в гости, не переехал брода, а это неспроста, – отвечал ему Верен. – Ты же знаешь обычай степняков: на нашем берегу он, как у нас в гостях, и не может ничего худого замыслить, а с той стороны все, что он говорит, – просто военная хитрость, ловкий обман, которым он будет гордиться потом.
– А как же кинжал? – Само поднял вверх подаренный князем клинок.
– Ты цепляешься за этот кинжал, как утопающий за соломинку! – Старшой рубанул кулаком воздух. – А если кинжал пропадет?
– Как пропадет?
