Александр Чаковский - Военный корреспондент
Он стоял у входа в палатку, и возле его валенок от тающего снега сейчас же образовалась лужа. Он смотрел своими воспалёнными глазами на нас и, как мне казалось, никого не видел.
Наконец он спросил хрипло и невнятно:
— Здесь… чего?
Я сразу понял, что это шофёр с той машины.
— Санчасть, — ответил врач.
— Медики… — хрипло сказал шофёр. — А мне бы толкнуть… машину толкнуть… Самую малость. — Он говорил, ни к кому не обращаясь.
Он всё ещё стоял у входа, но я видел, как под влиянием света и тепла его взгляд проясняется. Потом шофёр сделал шаг к печке и протянул над ней руки. Я вздрогнул, увидя их. Кисти были ало-фиолетовые, распухшие, как бочки. Волдыри на них были видны даже издалека.
— Опустите руки и идите сюда, — резко сказал врач.
Затем он повернулся и потормошил спящего на нарах фельдшера.
— Подъём! — скомандовал он.
Шофёр стоял у печки, не двигаясь и не опуская рук.
— Вы что, оглохли, что ли? — закричал врач. — Опустите руки! — Он подошёл к шофёру и оттащил его от печки. — Вы что, не видите, что у вас с руками?
Шофёр поднёс руки к глазам.
— Малость поморозил, — ответил он.
— Снимайте полушубок, — приказал врач.
— Да ничего я не буду снимать, — с внезапной злобой сказал шофёр и упрямо мотнул головой. — У меня машина там, гружёная. И человек у груза. Мне толкнуть надо.
— Снимите полушубок! — закричал врач. — Смирнов, помоги ему снять полушубок.
Фельдшер подошёл к шофёру и взялся за его ремень. Но шофёр резко повернулся и хотел нырнуть под полог.
— Держите его, дурака! — закричал врач, и Смирнов ухватил шофёра за полу полушубка. — Ты же без рук останешься! Понимаешь ты это? Гангрену хочешь?
Шофёр больше не сопротивлялся. Смирнов стал расстёгивать на нём полушубок.
— Вот что, — буркнул шофёр, — если смазать или перевязать, то давайте, только побыстрее. Мне ещё людей надо найти, машину толкнуть.
— Ты никуда не поедешь, — сказал врач, перебирая на полке какие-то склянки. — Тебя сейчас положат в постель.
— А машина? — спросил шофёр. В его голосе звучали растерянность и испуг.
— У машины выставят часового. Потом поедет другой шофёр.
— Да вы что? — рванулся к выходу шофёр. — Вы что, смеётесь, что ли, товарищ военврач? Машину бросить на полдороге — и в постель? — Он схватился за полушубок.
— Ты не дури, — прикрикнул врач, — у тебя обморожение второй степени. Ты понимаешь, что это такое? С культяпками жить хочешь?
Шофёр растерянно смотрел на свои руки.
— Да и не больно совсем, — сказал он внезапно осевшим голосом.
Врач посмотрел на меня.
— Видите? — воскликнул он. — Этому тоже не больно. Всем им сначала не больно.
Он подошёл и налил что-то из бутылки в жестяную кружку.
— Выпей, — протянул врач кружку шофёру.
Тот взял, понюхал и улыбнулся.
— Это, конечно, можно. — Шофёр выпил. — Сильна, чёрт! — воскликнул он восхищённо.
— Теперь давай сюда руки, — приказал врач.
Вдвоём с фельдшером они стали чем-то смазывать ало-фиолетовые кисти рук. Шофёр не стонал и не морщился.
— Сколько в ей градусов? — спросил он. — Наверно, коньяк?
— Коньяком ещё тебя поить, — проворчал Смирнов.
— Ну, довольно болтать, — сказал врач, бинтуя правую руку. — Сейчас — в постель.
Но шофёр вырвал руки и сделал шаг к выходу. Лицо его снова стало злым.
— Сказал, что не пойду никуда, товарищ воендоктор. — Он схватил забинтованной рукой полушубок, лежавший на топчане. — У меня там груз продовольственный. Для Ленинграда!
— Ты у меня поагитируешь! — закричал врач.
Я смотрел на него с удивлением. В начале знакомства он показался мне флегматичным и уравновешенным человеком. Было странно, что он двух слов не мог сказать спокойно.
— За бинты спасибо, — поблагодарил шофёр. — А только я пойду!
В его голосе было столько решимости, что, попробуй мы его задержать, он полез бы в драку.
— Где тут ещё палатки есть? — спросил шофёр, надевая полушубок. — Пойду людей собирать.
— Далеко твоя машина? — спросил врач.
— Да вот, недалече, метров пятьдесят от вас.
Врач сорвал свой полушубок с крюка.
— Одевайся, Смирнов! — приказал он.
Я стал тоже натягивать полушубок.
Один за другим мы вышли из палатки. У меня тут же захватило дыхание. Мне показалось, что ветер стал дуть ещё сильнее. Казалось, что он пронизывает насквозь, а острые иглы снега впиваются в тело. С первых же шагов я залез в какой-то сугроб и зачерпнул полные валенки снега.
— Левее держите! — крикнул врач из темноты.
Я повернул на его голос. Идти было очень трудно. Приходилось преодолевать сплошную стену из ветра и снега. Я не мог себе представить, как можно ехать в такую погоду на машине.
Шофёр шёл где-то впереди и время от времени окликал нас.
— Идём, идём, — ворчал врач, — чтоб тебе пусто было!
Мы шли очень долго. Мне показалось, что тут не пятьдесят метров, а целый километр. Очевидно, это так и было: у шофёров своя манера определять расстояние.
Наконец мы пришли к машине. Полуторка стояла, увязнув передними колёсами в сугробе.
— Федюшов, вылазь! — весело крикнул шофёр. — Подмога пришла.
В ответ я услышал голос откуда-то сверху: «Ого-го!» Потом спрыгнул человек.
— Теперь нас пятеро, — сказал шофёр. — Неужто не сдвинем?
— Подкопать надо малость, — предложил Федюшов.
Он вытянул откуда-то из темноты две лопаты и сунул одну мне.
Мы подошли к передним колёсам и стали освобождать их от снега. Моя лопата была маленькой и неудобной, вроде игрушечной.
— Попробую мотор разогреть, — услышал я из темноты голос шофёра.
Я работал без устали. Мне стало до того жарко, что я снял полушубок. Я уже не чувствовал, как снежные иглы вонзаются в лицо.
— Идёт дело! — услышал я голос фельдшера; он откапывал другое колесо.
— Не берёт стартер! — крикнул шофёр. — Крутануть надо!
— Давай ручку, — крикнул врач. Потом я услышал рывки от заводной ручки и отчаянную ругань. — Да она у тебя промёрзла вся! — кричал врач.
— Ещё раз крутаните, — умоляюще отвечал шофёр. — Ну, ещё разок, товарищ военврач!
Затем раздалось ровное тарахтение мотора.
Теперь оставалось главное: вытолкнуть машину на трассу.
Мы остервенело толкали машину, но она не двигалась. Я чувствовал, что с меня катится пот. Я ощущал его липкие струйки под рубашкой. Мы толкали машину и под команду и вразброд, но она будто примёрзла ко льду.
— К чертям! — закричал врач, подходя к кабине. — Иди ложись в постель, а у машины поставим часового. Так до утра без толку пробьёмся.
Шофёр выскочил из кабины.
— Да нет же, товарищ военврач, — сказал он, и мне послышались слёзы в его голосе, — сдвинем мы её, честное слово, сдвинем! Вот погодите, я под колёса постелю. — Он быстро снял полушубок и подпихнул его под правое колесо. — Ну, ещё разок двинем!
Снова хлопнула дверца кабины и затарахтел мотор. Мы снова стали толкать машину. Мне казалось, что мы упираемся в борт с такой силой, что ноги проломят лёд. Внезапно я почувствовал, как борт машины медленно уходит из-под наших рук.
— Пошла! — закричали все. — Пошла!
Машина двигалась. Мы шли за ней, подпирая борт руками. Так мы выкатили машину на трассу.
— Ну, спасибо вам! — крикнул из кабины шофёр. — Я уже не вылезу, боюсь, мотор сдаст. Спасибо вам!
Он дал газ, мотор затарахтел сильнее, и машина, гремя цепями, провалилась в темноту.
— Стой, стой! — неистово закричал врач. — Полушубок оставил, дурья башка!
Он схватил лежащий на снегу полушубок и побежал в темноту.
— Как приедешь — в госпиталь немедленно! — услышал я его голос. Затем загремели цепи.
Он вернулся.
— Ну, пошли, — сказал он усталым, упавшим голосом.
Мы шли молча. Обратный путь показался мне более коротким. В палатке было очень холодно. Печка погасла. Каша в тарелках покрылась тонкой ледяной коркой. Врач устало опустился на топчан.
— Это преступление, что я его отпустил, — вздохнул он. — Каждую ночь я совершаю такое преступление и говорю себе: это в последний раз. И опять то же самое. Я кричу и ругаюсь — не помогает. Нечего тут делать медику! — выкрикнул он злобно. — Смирнов! Растопить печку!
Смирнов кубарем скатился с топчана, на который только что забрался. Видимо, он знал характер своего начальника.
— Агитирует меня, сукин сын! — бормотал врач в бороду. — Ленинградский груз! Агитатор! — Потом он повернулся ко мне. — А вот если этого гаврика посадить на тот самолёт, а того лётчика на полуторку… Что будет?
Я молчал.
— То же самое будет, вот что! Все они такие! — Врач взял тарелку с кашей и раздавил ложкой ледяную корку. — Сейчас будем разогревать кашу, — спокойно объявил он.
