Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)
Тибор говорил, не переводя дыхания, внимательно следя за выражением лиц товарищей. Нужно быть готовыми ко всему, говорил оп. Для него совершенно очевидно, в каком направлении будут развиваться основные события. Однако в столь сложной ситуации предвидеть заранее, когда наступит решающий момент, очень трудно, а находясь в четырех стенах, — просто невозможно. Вот почему он счел необходимым лично прийти сюда.
Начались прения. Выступавшие одобрили доклад Тибора, дополнив его множеством фактов, которые еще более убедили его в том, что ему удалось определить один из решающих моментов ситуации. Центральный Комитет констатировал, что на повестку дня поставлен вопрос о подготовке к вооруженному восстанию. Было поручено двум товарищам немедленно заняться «военными» делами, поддерживая все время связь с Самуэли. Затем началось обсуждение других вопросов.
И тогда Бойаи предложил оценить поведение товарища Самуэли:
— Правильно ли поступил один из лидеров партии, находящийся в подполье, лично явившись на заседание?
Тибор стал смущенно оправдываться:
— Я не мог поступить иначе, товарищи… Сейчас, когда поднимается революционная волна, всем нам необходимо подумать об установлении живых контактов с рабочими. И я собираюсь поставить сегодня вопрос о том, чтобы мне, конечно при соблюдении всяческих мер предосторожности, разрешили выступить в нескольких казармах и на заводах.
Это вызвало возражения. Болгар категорически заявил:
— Товарищ Самуэли, доверьте это нам… Сейчас от вас, как никогда, требуется осторожность. Правительство знает, что вы на свободе, и, конечно, догадывается, какую роль вы играете сейчас. В данный момент оно вряд ли пойдет на арест еще одного известного коммунистического лидера, но если охранке удастся выследить вас, не сомневаюсь, что будут применены радикальные меры. Надеюсь, вы понимаете меня?
Тибор беспокойным взглядом обвел сидящих за столом.
— Уж не собираетесь ли вы держать меня взаперти бесконечно? Идет сражение, я должен быть в бою!
Наступила тишина. Затем первым заговорил стеклодув Г ершкович:
— Товарищ Самуэли, у нас только два руководителя, которые имели счастье встречаться с Лениным и многому научиться у него. Это вы и Бела Кун. На свободе остались только вы. И мы не можем, не имеем права рисковать вашей свободой и жизнью.
Все поддержали Гершковича, его предложение приняло силу решения.
Тибору стало не по себе. Какая досада! Неужели они не понимают? Да, он участвовал в русской революции, но может ли это служить поводом для столь строгой опеки?
Да, ему действительно посчастливилось не раз встречаться с Лениным. С апреля по август 1918 года он по меньшей мере один раз в месяц бывал у Владимира Ильича. Последний раз Ленин принял Тибора в декабре, перед самым его отъездом на родину…
Тибор задумался. Если бы товарищи знали, с каким волнением ожидал он первой встречи с великим вождем! Давно это было… Впрочем, нет, всего каких-нибудь десять месяцев назад. А кажется, годы прошли с тех пор — столько произошло событий. Как сейчас, помнит Тибор этот день. Он сидел в номере гостиницы «Дрезден» над очередными газетными листами. В комнату вошел взволнованный Бела Кун. Не поздоровавшись, громко сказал с порога:
— Самуэли, завтра нас ждет Ленин!
«Откуда Ленин может знать обо мне? — удивился тогда Тибор. — И оправдаю ли я надежды Ленина, которые он, возможно, возлагает на меня?» В волнении он мысленно перебирал весь проделанный им революционный путь. Не больше полутора лет прошло с тех пор, как он сделал в Верхнеудинске первые робкие шаги. Шаги революционера. Это было похоже на то, как ребенок учится ходить… Немногим больше года является он убежденным коммунистом.
Три месяца занимается организацией интернациональных отрядов Красной гвардии и всего лишь месяц редактирует революционную газету.
Вот и все его «заслуги», если не считать восьми лет работы в социал-демократической партии да нескольких переломанных офицерами ребер… Как предстать с таким багажом перед человеком, который на протяжении четверти века, сквозь бури трех революций вел к победе самую революционную партию и создал первое в мире социалистическое государство?
Бела Кун держался куда увереннее. Да и не мудрено. Он на несколько месяцев раньше Самуэли вступил в большевистскую партию, был лучше теоретически подкован и имел куда больше опыта как партийный руководитель.
— Ничего, не волнуйтесь, Тибор, — успокаивал его Кун. — Вы же знаете, что помощь международного пролетариата русской революции воплощена в революционной деятельности военнопленных. Потому-то Ленин и уделяет так много внимания нашей работе…
После первой встречи с Лениным Тибор несколько дней ходил задумчивый, сосредоточенный. Он был недоволен собой, ему казалось, что и образован он политически недостаточно и таланта к руководящей работе у него нет. И все-таки он понимал, что отныне вся его жизнь будет посвящена революции. И еще он понял, что успеха на этом благородном поприще можно достичь, лишь сочетая беззаветную смелость с большой мудростью.
Да, он имел возможность поучиться у Ленина. Однажды Ленин спросил у него и Бела Куна, намерены ли они по возвращении в Венгрию создать самостоятельную коммунистическую партию или будут вести борьбу за победу пролетарской диктатуры, оставаясь в социал-демократической партии? Они ответили, что конечно же, нужна новая партия, что газета «Социалиш форрадалом» уже начала кампанию по разоблачению социал-демократических лидеров, погрязших в соглашательстве и оппортунизме.
Ленин помолчал тогда, а потом сказал негромко: — «Этим самым вы уже сделали первый шаг на пути к созданию Венгерской коммунистической партии…»
Спокойные ленинские слова заставили задуматься: все ли предусмотрено, не упущено ли что?..
Они принялись тогда за работу. Наладили контакты с левым крылом социал-демократической партии.
В те дни уезжал в Венгрию больной капитан Лейриц, тот самый, что спас Тибору жизнь в Соликамском лагере. На него можно было положиться. Через Лейрица в сигарной коробке с двойным дном направили письмо Ёнё Ландлеру. Тибор отправился в Швейцарию, чтобы оттуда установить связь с кружком Эрвина Сабо и Отто Корвином, служащим Лесного банка. Так помогли им как бы вскользь сказанные Лениным слова. Теперь в Коммунистическую партию Венгрии вошли не только возвратившиеся из России военнопленные, но и наиболее радикальная часть сознательных рабочих, которые пошли за присоединившимися к ней левыми социал-демократическими лидерами. Через друзей Корвина им удалось вовлечь в партию наиболее прогрессивные слои интеллигенции. Авторитет партии неизмеримо вырос в народных массах. Да, Ленин научил их тому, что для партийного руководства забежать вперед или отстать — одинаково опасно…
Тибор встал и, тяжело вздохнув, негромко произнес:
— Подчиняюсь решению. Приношу членам ЦК извинения за самовольную явку.
«В трудное положение поставили меня товарищи», — размышлял он по пути домой, сидя в глубине извозчичьей пролетки. Однако составом второго ЦК он остался доволен. Все энергичные, решительные, самостоятельные. Когда Тибор подошел к проходной Приюта, стоявший на посту Антал Габор отсалютовал ему винтовкой.
— То мороз, то снова оттепель, господин Краузе.
— Да, да, в самом деле, — согласился Тибор, только сейчас заметив, что снег падает на тротуар и тут же тает, образуя грязные лужи. Он поежился.
— Мерзкая погода, вредная для здоровья… — сказал солдат и бросил на Тибора настороженный взгляд: — В такую погоду лучше дома сидеть. — Потом, засмеявшись, добавил: — Послужит солдат при госпитале, глядишь — и наберется докторской премудрости!..
Все последующие дни Тибор не давал покоя Ха-вашу и Лизе Арвале: о чем говорят в городе? Какие настроения? Услышав новую весть, начинал возбужденно ходить по комнате.
Ответственность, лежавшая на нем, требовала максимального напряжения умственных и нервных сил. И может быть, поэтому такую радость доставляли ему встречи со студенткой-художницей. Он не переставал удивляться, как в одном человеке может соединиться столько различных качеств: ум, юмор, проницательность, нежность, решительность… С наслаждением он наблюдал, как безмятежный смех ее сменялся иногда то детским испугом, то трезвой рассудительностью. Тибор мог часами слушать ее рассказы о детстве, о родителях. «Моего отца преследуют», — часто, как заученный урок, повторяла Йолан. И правда, секретные характеристики, которые давали ему директора гимназий, где он работал, были постоянным бичом для преподавателя исторпи Алберта Силади. То и дело приходилось ему переезжать из одного провинциального города в другой. А «вина» его состояла в том, что он меньше всего интересовался собственной карьерой и вечно носился с какими-то идеями, внушающими беспокойство начальству. Диссертацию он написал на тему: «Жизнь народных низов в средневековье». Его консервативные коллеги морщили лоб и, насупив брови, говорили: «Подозрительный намек…» или: «Вызывающе прогрессивно…» Этого было достаточно, чтобы отравить человеку жизнь. «Ты знаешь, что твой отец — большой ученый?» — спросил однажды профессор истории Аладар Баллаги у десятилетней Йолан, когда отец привез ее в Будапешт, чтобы показать дочке столицу. Откуда ей было знать об этом? Мать, ожесточенная бесчисленными неудачами и лишениями, только и делала, что ссорилась с отцом, упрекая его в непрактичности, в неумении устраивать дела…
