Фиона Карнарвон - Леди Альмина и аббатство Даунтон
Заголовок «1–4 августа – ВОЙНА!» написан дрожащей рукой в книге гостей Хайклира вверху страницы, на которой перечислены имена нескольких приглашенных, остановившихся в замке в тот уик-энд. Присутствовали Леонард Вулли, а также леди Максвелл и доктор Джонни. Невозможно было представить себе масштаб надвигающейся бойни ни мужчинам и женщинам, тщательно изучающим газеты и потягивающим бренди для успокоения нервов, ни внизу, в кухне, при обсуждении новостей во время чистки картофеля или мытья посуды.
Уже стало ясно, что потребуются призывники. Шестнадцатилетний Порчи объявил, что вступит в кавалерию. Посудомойки с кухни допытывались у лакеев, не думают ли они пойти в армию. Подростки, не имея за душой ничего, кроме бравады, кичились своей отвагой. Все считали, что война окончится к Рождеству. Конечно, царила нервозность, но присутствовали также и уверенность, и искреннее страстное желание служить королю, стране и империи.
И в покоях, и в людской обитатели Хайклира стояли лицом к лицу с трагедией, которая должна была изменить их жизнь. Только пока они еще не ведали об этом.
10 Призыв к оружию
После напряженного летнего ожидания каких-то событий с началом войны произошел взрыв бурной деятельности.
Альмина немедленно настояла, чтобы ее золовка Уинифрид представила ее Агнес Кайзер, основательнице больницы имени Эдуарда VII. Агнес была чрезвычайно богата – очень красивая видная представительница светского общества 1870-х и 1880-х. Она просто не могла не привлечь внимания принца Уэльского. Они стали друзьями, а позже и любовниками. Агнес позволяла ему пользоваться ее домом на Белгравия-сквер, чтобы принимать других его подружек, включая миссис Элис Кеппель [41] . Между ними возникла сильная привязанность, и их отношения, которые были приняты в придворных кругах и даже королевой Александрой, не прекращались до самой смерти короля.
Невероятная щедрость принца Уэльского выражалась в том, что, приезжая навестить Агнес в Уилтон-плейс, он приносил подарки для всех обитателей дома, от домоправительницы до последней, недавно принятой на службу посудомойки. Но когда началась Англо-бурская война и Агнес почувствовала призвание к уходу за больными, его помощь обрела более важное значение.
Агнес пришла в ужас от тяжкой судьбы офицеров, возвратившихся с Англо-бурской войны и принесших себя в жертву в самом высоком смысле этого слова, ибо раненые не могли платить за лечение и не получали должного медицинского ухода. Она использовала собственные средства для финансирования госпиталя, а свои связи с королем употребила для привлечения самых выдающихся врачей и хирургов. Агнес проявила себя как гениальный организатор и к 1914 году стала чрезвычайно уважаемой благотворительницей.
Альмина считала Агнес Кайзер идеальным образцом для подражания. Она была твердо намерена встретиться с этой женщиной и попросить у нее совета. Но сестра Агнес, как она любила себя называть, была чрезвычайно занята госпиталем. С объявлением войны ей предложили пять частных домов для расширения уже проводимой работы, и она только что дополнительно наняла хирурга и домашнего доктора, когда Альмина послала записку с просьбой о встрече.
Альмина, всегда добивавшаяся задуманного, продолжала настаивать, и в конце концов Агнес уделила ей полчаса, хотя и стояла в течение всего разговора, заявив, что слишком занята, чтобы рассиживаться. Леди Карнарвон поняла намек более опытной единомышленницы и отказалась сесть. Она просто и ясно изложила суть дела, и Агнес, покоренная стоявшей перед ней женщиной, тепло обняла ее при расставании. Альмина покинула госпиталь сестры Агнес, вооруженная практическим советом от чрезвычайно организованной и опытной сестры милосердия, и преисполнилась вдохновения.
По всей стране десятки хорошо обеспеченных женщин в обстоятельствах, схожих с положением Альмины, спешно открывали частные лечебницы и госпитали. Потребность в них была огромной. Когда объявили войну, Императорская военная лечебная служба королевы Александры располагала лишь четырьмястами шестьюдесятью тремя обученными сестрами милосердия, хотя их количество быстро возрастало за счет местных медицинских служб и других добровольных организаций.
Тем временем Британские экспедиционные силы (БЭС) готовили их отправку во Францию под командованием сэра Джона Френча и под руководством лорда Китченера. Последний первоначально планировал возвращение в Египет для выполнения своих обязанностей и собирался в Дувре взойти на борт парохода, направлявшегося во Францию, когда позвонил премьер-министра и потребовал его немедленного возвращения в Лондон. Пятого августа лорд Китченер, теперь военный министр, подтвердил правительственному Военному совету, что вооруженные силы немедленно пересекут Ла-Манш. Для этой цели генералом сэром Джоном Кауэнсом, главным квартирмейстером (и гостем Хайклира в июле, что уже казалось событием прошлого века), было подготовлено четырнадцать тысяч дополнительных лошадей.
Китченер сомневался в способности французов защититься от немцев, но, честно говоря, англичане едва ли находились в лучшем положении. Ударная мощь армии состояла из двухсот пятидесяти тысяч человек, половина которых была расквартирована на заморских территориях. Безусловно, существовала территориальная армия, основанная в 1908 году и состоявшая еще из двухсот пятидесяти тысяч человек, некоторые из которых даже провели краткое время в учебных лагерях. Немецкая же профессиональная армия была укомплектована семьюстами тысячами человек, а к 10 августа под ружье поставили еще три миллиона.
Тем не менее людям импонировало, что командующим был назначен великий военный герой, и британские экспедиционные силы начали разворачиваться уже через трое суток после объявления войны. Их возглавляли офицеры в алых или голубых кителях, тщательно натягивавшие свои белые перчатки при ответе на приветствие штабных офицеров, отдающих приказы. Войсковые офицеры разъезжали верхом на прекрасно ухоженных лошадях. Все это представляло собой пышное театральное зрелище, не изменившееся за последние две сотни лет.
Обри Герберт упорно не обращал внимания на тот факт, что его отвергла как профессиональная армия, так и тыловые службы по причине плохого зрения. Действительно, в этом плане доброволец не дотягивал до нормы, зато был прекрасно образован, получил степень бакалавра с отличием первого класса по истории в Оксфорде, проявил себя опытным дипломатом, бегло владел шестью языками и, страстно преданный делу нации, готовился скорее отправиться в преисподнюю, нежели остаться дома. Так что Обри заказал себе мундир – точную копию формы ирландских гвардейцев, в полку которых служил в чине полковника его зять. Когда гвардейцы рано утром 12 августа 1914 года покинули Веллингтоновские казармы напротив Букингемского дворца, он просто замаршировал вместе с ними. Мать Элси и жена Мэри проводили его с вокзала Виктории, и Обри уселся со своими друзьями в железнодорожный вагон, направлявшийся в Саутгемптон, чтобы там взойти на борт судна, отплывающего на континент. Его обнаружили, только когда полк выгрузился на берег во Франции, но к этому времени было слишком поздно отсылать «зайца» обратно, так что его приняли в качестве переводчика.
Готовясь отправиться на войну, Обри написал письмо Уинифрид, чарующее выражением любви к своей сводной сестре и пронзительно наивным оптимизмом.
«Дорогая моя! Так мило с твоей стороны прислать мне эту прелестную фляжку, ибо я как раз собирался купить себе такую. Я отказался от дурацкого поверья, что можно прожить без выпивки. Полагаю, будет очень неудобно обходиться без прислуги и т. п., но действительно стоит изведать вкус жизни перед кончиной. Эта война – самая необыкновенная вещь. Она сделала правительство популярным, палату лордов популярной, палату общин популярной, церковь популярной теперь, когда умирает епископ лондонский, короля популярным, армию популярной и т. п. Еще раз благодарю тебя, моя дорогая, и шлю мою любовь всем вам».
Храбрая затея Обри послужить солдатом на передовой не продлилась долго. Ирландские гвардейцы двигались на северо-восток пешком и по железной дороге, повсюду их приветствовали французская армия и гражданское население. Достигнув наконец фронта, Обри соскочил с лошади, чтобы дальше вместе с войсками идти в строю через деревню и дать ответ германским пушкам, выстрелы которых доносились до них. Он заметил, что направился в свою первую битву, забыв револьвер и шпагу на лошади, оставленной на привязи в лесу. Гвардейцы попали под огонь, едва достигнув линии сражения, а менее чем через день были отброшены назад и отступили.
Британские силы должны были прикрыть фланг Пятой французской армии и помешать немцам выполнить давно планируемые «клещи» для отсечения союзников. Противник в три раза превосходил численность британского экспедиционного корпуса, но первоначально они хорошо отстреливались, немецкие солдаты позднее сообщали, что их удерживают пулеметами, а не ружьями. Но когда французская армия неожиданно отступила, оставалось лишь повернуть назад, ведя бои в арьергарде и взрывая мосты на всем пути до окраин Парижа.
