Михаил Попов - Цитадель тамплиеров
Де Труа запнулся.
«Отец Марк» подтолкнул его.
— Говорите же, сын мой! Облегчите душу, я слушаю.
— Я вернулся домой. Я решил, что Розамунда дороже рыцарской чести. Завтра, сказал себе, ты пойдешь к барону и объяснишься. Но дома меня уже ждал посланец из Иерусалима. Я получил рескрипт, из коего следовало, что я должен прибыть в капитул тамплиеров для вступления в члены ордена.
«Отец Марк» пожевал губами.
— Отец Мельхиседек знал о вашем увлечении?
— Это не увлечение, это…
— Да, да, сын мой, прошу прощения за неловкое слово. Но, тем не менее, вы посвятили его во все обстоятельства.
— Конечно, полностью.
— Какими же средствами он укреплял ваш страждущий дух?
Де Труа призадумался.
— Сама беседа с ним была облегчением, — неуверенно сказал он. — И отец Мельхиседек говорил, что ежедневно молится за меня.
— Молить Господа о спасении души вашей я тоже, конечно, буду, — сказал «отец Марк», глядя в пространство. — Но вряд ли мои молитвы столь действенны.
Меж бровями де Труа образовалась складка.
— Должен признать, что ход мыслей ваш для меня туманен.
«Отец Марк» обнадеживающе улыбнулся.
— Не спешите, друг мой, — сказал он мягко, — я не хочу обнадеживать Или разочаровывать вас. Но думаю, как вас вызволить из тисков… О чем-то, кроме молитв.
Юноша поправил пряжку на своем плаще.
— Право, вы говорите немного не так, как отец Мельхиседек. Я имею в виду благочиние. Но не мне рассуждать об этих предметах.
— Да, по части святости и благочиния я не могу равняться с этим великодушнейшим из людей. Жизнь выковала меня другим. Думаю, что не стоит, надеясь на Господа, пренебрегать здравым смыслом.
Де Труа выглядел удивленным.
— Бог везде и во всем, и отец Мельхиседек…
«Отец Марк» вновь положил руку ему на колено.
— Вы правы, сын мой, вы правы. Не будем устраивать богословский диспут. Для уточнения планов, о коих я думаю, мне придется вас навестить в вашем жилище.
— Я буду рад.
— Причем секретно. Вы понимаете, почему?
— Нет.
— Сын мой! — укоризненно произнес «отец Марк».
— Хорошо, хорошо, святой отец. Я не знаю зачем это нужно, но делайте, как удобно. Вверяю себя вашей воле.
— Вы остановились у северных ворот?
Шевалье де Труа объяснил, где он живет и как к нему добраться, чтобы не попасть никому на глаза.
— Когда вы ждете денег из Франции?
— Забыл вам сказать. Их уже привезли. До письма из Иерусалима.
— Письмо вы, надеюсь, еще не сожгли?
— Нет, разумеется, без него не попасть на территорию капитула.
— Каждый день умножает ваши страдания…
— Воистину так, святой отец!
— Я буду молиться и думать… Если завтра не появлюсь у вас в полдень, то не взыщите, стало быть, кроме молитвы, я ничего не могу.
«Отец Марк» рассчитал появиться у рыцаря вовсе не в полдень, а к вечеру. К этому времени шевалье дойдет в нужный градус отчаяния, и можно с ним будет сделать все, что угодно.
Шевалье встал. Глаза его засияли. Так радуется больной, которому врач объявил, что болезнь — не смертельна. Человеку, в отчаянии выбиравшему из двух веревок одну, вдруг объявили, что можно не вешаться.
Вскочив на коня, де Труа ускакал.
На следующий день незадолго до часа вечерней молитвы из дома при церкви Святого Никодима вышел человек в одежде латинского горожанина. Сверх обычного платья на нем был барашковый башлык.
Он не хотел запомниться стражникам и вошел в город, минуя ворота возле депремских боен, что было самым разумным.
Расчет бывшего ассасина оказался верен во всем, кроме одной детали. Весной одичавшие за зиму городские псы стягивались туда на запах тухлятины. Свою ошибку он понял, увидев глаза собак, полагавших задворки боен своей территорией.
«Отец Марк» замер. Намерения раздувавших ноздри людоедов были ясны. А рядом ни дерева, ни валуна. Кинжал не поможет. Бежать нет смысла. Но на месте стоять нельзя. Собаки сужали круг, морща носы, обнажая белые клыки.
Но вдруг откуда-то прилетел булыжник и попал в переднюю лапу псу. Вслед за этим в распадочек у ручья с грозным криком сверзился вооруженный мечом незнакомец. Собаки, ворча, отступили. Спаситель схватил священника за рукав и потащил за собою.
— Пойдем скорей, эти твари вернутся…
«Отец Марк» дал себя спасти.
— Я ловил рыбу вон там с камней… Ваше счастье, что я увидел.
— Как тебя зовут?
— Анжет.
— Ей-богу, ты спас мне жизнь.
Юноша смутился. Он был одет, как оруженосец латинского рыцаря, и вел себя соответственно. «Отец Марк» предложил ему золотую монету, но он отказался, гордо заметив, что его господин не одобрил бы это — взять деньги за доброе дело.
— Спасибо тебе, — улыбнулся «отец Марк», — когда-нибудь я отплачу.
Дом шевалье де Труа «отец Марк» отыскал легко, но войти туда не спешил, а обошел площадь и добрался до лавки оружейника. Хозяин лавки, толстый седой эльзасец, сразу почувствовал, что имеет дело со знатоком. Угодить покупателю оказалось непросто.
— Вот, — говорил хозяин, показывая очередной кинжал, — толедская работа. Говорят, их закаляют там в бычьей крови.
Чтобы не обидеть хозяина, «отец Марк» подержал в руке толедское произведение.
— Возможно, и в крови, но от того металл быстрее ржавеет. И это — не столько кинжал, сколько короткий меч, согласитесь.
— Что верно, то верно, — сказал эльзасец, но тогда вам, уважаемый, вряд ли что-нибудь подойдет из работ европейских мастеров. Лучшее оружие все-таки делают на Востоке. Говорят, меч — продолжение чести, кинжал — продолжение хитрости.
«Отец Марк» улыбнулся.
— Не могу не согласиться.
— Тогда взгляните на этот старинный эламский нож, его лезвие до сих пор — зеркало.
— Если бы я был прекрасною дамой, я приобрел бы такое зеркало.
Хозяин потупился, намек гостя на свою внешность его смутил.
— Такие ножи обожают ночные разбойники, один вид лезвия заставляет путника вынимать кошелек. А я, надеюсь, не слишком похож на рыцаря неблагородной наживы.
Седовласый торговец учтивым полупоклоном ответил на замечание.
— Рискну предложить столь искушенному покупателю обыкновенный сельджукский рисант. С виду он не отделан, но…
— Поделом, ибо годится для неблагородной работы — вспарывает брюхо барана или перерезает горло христианина, не так ли?
— Воистину так! — кивнул хозяин, — но тогда… вкус господина таков, что я затрудняюсь что-либо предложить.
— Не расстраивайтесь, — сказал «отец Марк». — Лавка ваша — из лучших, какие мне приходилось видеть. Но мне нужно нечто, чего, может быть, нет в подлунном мире.
Глаза хозяина округлились.
— Может быть, — заговорил он неуверенно, — вам следует посетить лавки других оружейников? Правда, клянусь крестными муками Спасителя, они не утешат вас. Все равно вернетесь ко мне.
— Нужда в оружии у меня есть, — сказал «отец Марк».
Кинжал, скрывавшийся у него под одеждой, никак не годился для задуманного дела.
Оружейник оказался прав. «Отец Марк» побывал еще в нескольких заведениях, зашел и к старьевщику, но вернулся к седому эльзасцу. После раздумий он здесь купил небольшой хорасанский кривой кинжал после того, как приладил его к ладони.
Когда «отец Марк» вошел в жилище де Труа, тот пребывал в полнейшем отчаянии.
— Ну?! — спросил он с надеждой, когда «отец Марк» снял башлык.
— Вы хотите спросить, не придумал ли я, как вам помочь, сын мой?
— Конечно! Именно! Вы спокойны?!
«Отец Марк» огляделся.
— Где у вас можно кое-что написать?
— Вот стол, — юноша кинулся в угол комнаты со сводчатым потолком и решетками на окнах.
Там на столике византийской работы горела толстая свеча в дорогом подсвечнике. Шевалье присоединил к ней другую, взятую с подоконника.
— Теперь светлее. Садитесь, святой отец, и пишите.
«Отец Марк» покачал головой.
— Писать придемся вам.
— Мне? Писать?!
— Да.
Юноша достал из своего сундука квадратную бронзовую чернильницу и целую связку больших, очинённых перьев.
— Садитесь, — «отец Марк» придвинул к столу грубый табурет.
Де Труа уселся и распрямил лист пергамента.
— Я не писал Розамунде уже два дня.
«Отец Марк» положил руку на его плечо.
— Вы будете писать не ей. Покажите мне извещение капитула.
— Ах, да, — юноша вскочил и кинулся к сундуку. — Вот оно.
От его резких передвижений пламя свечи задергалось и по стенам заплясали тени.
«Отец Марк» глянул на текст. Внизу красовалась печать с рисунком — два всадника на одном коне.
— Прекрасно, пока отложите документ. Вы говорили еще о деньгах. Могу поклясться мощами святого Никодима, что вы не удосужились пересчитать их. Таковы все влюбленные.
