Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Глеб насторожился.
— Просит за вас Святослав, а ходатаем к нему зять твой, Мстислав Ростиславич. Теперь слушай, князь Глеб. Помнишь, как люди мои, народ владимирский, требовали вас выдать?
Глеб снова принялся кашлять.
— Помнишь, князь Глеб. Я же вас тогда не выдал, спрятал в темницу. А мог бы отвернуться либо за нуждой отойти — и разорвали бы вас на кусочки.
Глеб насупился: видно, вспомнил тот день, когда огромная вооруженная толпа обступила дворец Всеволода. Дружина князя еле сдерживала напор людского моря. Вот, казалось, сейчас прорвет — и хлынут, озверевшие, к саням, поднимут топору… Всеволод спас их тогда, один остановил всех, вышел к народу, и, глядя на него, остывала толпа. «Слава князю!» — кричали. А их, пленных князей, тем временем дружинники уволакивали с глаз долой.
— Вот, князь Глеб, какова моя доброта к тебе. А теперь слушай. Позвал я тебя сказать: готов я забыть обиды, которые ты мне причинил. Готов отпустить тебя и сыновей твоих, если только поклянешься, что будешь отныне ходить в моей воле и детям велишь.
— А не то черни своей выдашь, что ли? — хищно спросил Глеб. — Не буду я в твоей воле ходить! Молод ты еще! Вот погоди… погоди…
— Годить я могу, а ты, князь Глеб, и подавно. Знаю: отпусти тебя — тут же побежишь против меня союзников собирать, и погаными опять не побрезгуешь. Вот от кого все беды нашей земле — от таких, как ты! Я повидал вас, таких родичей, князей высокородных! Как волки грызете брат брата, сын отца. А на Руси нужен один государь, единовластный!
— Ты… ты, что ли, будешь государем-то? — Князь Глеб весь налился кровью.
— Я буду государем, — твердо сказал Всеволод. — Тебе же, князь Глеб, еще раз говорю: хочешь из темницы выйти — откажись от княжества. Поезжай в южные уделы, к родичам. А в Рязани я князя своей рукой поставлю — может, кого из сыновей твоих, если мне покорен будет, а может, и кого другого.
— Нет! — закричал Глеб, вскакивая на ноги, плохо слушавшиеся его. — Моя Рязань! Не тебе, щенку, ею владеть!
Дверь в покой отворилась, и заглянул Юрята:
— Не прикажешь ли чего, государь?
— Зайди, — сказал Всеволод. Помолчал и в последний раз спросил: — Ну что, князь Глеб? Последнее твое слово?
— Лучше умру в неволе, а от княжества не откажусь, — тихо произнес Глеб, и впервые за время разговора лицо его стало спокойным и строгим. На миг Всеволоду даже стало жаль старика, но он тут же опомнился.
— Уведи князя, — кивнул он Юряте.
Всеволод остался один. Странно — после тяжелого разговора с заклятым врагом он чувствовал облегчение, будто камень упал с души. Стало быть, одним противником меньше? Да не одним — а сыновья его? А Мстислав? Хуже было бы, если бы Глеб принял предложенные ему условия. Ему ведь только до Рязани своей добраться, а там начал бы все сначала. Опять война. Почему же отказался князь Глеб? Клятву преступать ему не впервой. Все-таки сильна гордость княжеская! Из-за нее князья никаких здравых рас-суждений не приемлют. А может, не поверил ему Глеб? Примет князь Владимирский клятву принародно, крест заставит целовать, потом с почетом отпустит, а в провожатые даст своих верных людишек с ножами засапожными… И до первого ночлега. Да, этим славны высокородные князья — по себе обо всех судят, а значит, не верят никому. Ну, как бы там ни было, а об этом можно больше не думать. Главный противник теперь — Святослав.
И вообще забот хватает. Новгород, например. Княгиня Марьюшка. Понесла ведь она. Радость-то! Пойти к ней, развеяться.
— Захар! — позвал Всеволод.
Кравчий тут же высунулся в двери. Вот ведь окаянный — по голосу узнает, когда достаточно лишь в дверь заглянуть. Ловок!
— Я к княгине пойду, — сказал Всеволод. — Обедать нынче там буду. Да! — Вспомнил что-то. — Этим… в темницу отнесите чего-нибудь. Гуся, что ли. Мяса какого. Ну, ступай.
В княгининых покоях Всеволода каждый раз умилял тот особенный уют, что умела придавать Марья любому помещению, где бы они с ней ни жили. И запах стоял какой-то легкий, спокойный, травами и цветами будто пахло, и чистота такая, словно вот только что прибрались, и солнце в окошках словно веселей светило. На его, Всеволода, мужской половине было так, да не так — и мыли-скребли, и травы развешивали, а не то. Что и говорить — женская рука. А может, это потому, что сюда всяких злодеев не допускают?
Марья была не одна. Две комнатные девушки помогали ей прихорашиваться к обеду. Веселые, шепчутся, будто три сестры, а не княгиня с холопками. И всегда так — все ее любят, не боятся нисколько.
Увидев князя, девушки поклонились и, поняв его желание, обе вышли в соседние покои, молча, и там уж только рассмеялись — не обидно, нежно, как две горлинки проворковали.
— Митюшка! — потянулась к нему Марья.
Всегда она называла его вторым именем, крещеным. А ему нравилось: он и вправду чувствовал, что в нем как бы уживаются два человека, хоть и похожих, да не совсем. Один — Всеволод, князь, властитель и воин, а второй — ласковый юноша Димитрий, Митя. Один — для всех, другой — только для нее, для Марьюшки. Кто главнее? Когда как.
Поцеловались, сел рядом на низенькую скамеечку. Любил сидеть на ней, головой к коленям жены, чтобы она пальцами, легкими как ветерок, волосы его перебирала. Посмотрел снизу вверх на ее родное лицо, на милую родинку у правого виска. Родинку эту любил, не позволял, когда бывали наедине, носить подвески, ее закрывающие. В разлуке родимое это пятнышко вспоминал. Жаль только, разлук выходит куда больше, чем хотелось. Да возле жены всю жизнь и не просидишь.
— Как Еленушка? — задал Всеволод свой обычный вопрос. Хотя и знал, какой будет ответ.
— Кушала плохо. Потом сказала, головка болит у нее. Поспать положили. А ты как, Митя?
— Я, Марьюшка, сегодня князя Глеба велел привести. Поговорили с ним.
— Да я уж знаю.
Всеволод улыбнулся, покачал головой. Постарался Захар.
— И о чем договорились, знаешь?
— Ты не верь ему, Митюшка. Он хоть и в пожилых годах, а бессовестный. — Княгинюшка рассердилась, сдвинула брови. — Он ведь жить не даст никому и сыновей своих погубит.
— И я так думаю, — сказал Всеволод. — Ну да ладно, с князем уж решено. Здесь будет.
Марьюшка кивнула, но лицо ее оставалось озабоченным. Сейчас за Глебовичей станет просить, подумал Всеволод с неудовольствием — в покоях жены ему не хотелось говорить о неприятных делах.
— Ты кого сегодня к обеду ждешь? — спросила Марья. — Успею я одеться?
— Никого не жду сегодня, — засмеялся Всеволод. — У тебя обедать будем, я уж Захару сказал.
Марьюшка тоже улыбнулась. Они с князем не очень любили обеды с гостями, хотя такие обеды великий князь обязан был давать — с приглашением бояр, тысяцкого, воеводы, богатых горожан. Не столько обедаешь, сколько совещаешься, обсуждаешь дела всякие да слушаешь похвалы себе и княгине. Одна морока. Поэтому иногда они обедали вдвоем. Ну, а гости, конечно, придут. Им на мужской половине накроют. Ничего, сегодня без князя обойдутся.
— Марьюшка, голубка моя. — Всеволод привлек жену к себе, осторожно потрогал живот. Нет, пока еще ничего не слышно. — Скорее бы, а?
— Скорее нельзя, — ласково проговорила княгинюшка. — Потерпи немного.
— Ты смотри осторожней.
— Я и так берегусь.
Как-то они друг дружку понимали, вроде и слов не надо. Эх, сидеть бы вот так, вдвоем с ней, чтобы никто не мешал, ласкать женушку свою, гладить ей титечки (а как волосы ее пахнут!) и говорить о чем-нибудь простом и спокойном, думая: скорей бы ночь да в опочивальню. Так ведь не дадут…
В дверь тихо постучали. Вошла пожилая степенная женщина— княгинина ключница и домоправительница Долгуша. Сказала, что к обеду все готово. Спросила: может, не будить Еленушку, так-то хорошо спит. Решили не будить.
Помолившись, прошли в столовую. Пока Всеволод усаживался, Марьюшка успела о чем-то пошептаться с Долгушей. Та ушла. Всеволод, которому сегодня все было любопытно, дождался, когда княгиня сядет напротив, и спросил: какие тайны от мужа? Марья немного смутилась.
— Не сердись, Митюшка, — сказала она. — Я велела в темницу чего-нибудь отнести. Пусть покушают за твое здоровье.
Всеволод рассмеялся, но промолчал. Ладно, пусть.
Подали обед — грузди с луком, запеченные в сметане, пирог с осетриной, налимьей печенкой и яйцами, жареную утку, жареную курицу, малосольного новгородского сига, истекающего прозрачным жиром, копченый говяжий язык, телятину, сваренную в пиве с травами, на сладкое — черничный кисель, репу в меду, ватрушки. Для князя — красного вина и меда, для княгини — квасу мятного, душистого.
Всеволод любил смотреть, как Марьюшка ест — будто играет, будто ласкает каждый кусочек. Сам он мог съесть Много, а был худ, никак не толстел, и княгиня часто над этим подшучивала. Вот и сейчас она знала — ничего князь не пропустит, каждого блюда отведает. Всеволод начал с сига, потом выпил вина, потом съел груздь, другой, третий. Съел кусок телятины, вернулся к сигу.
