Иосиф Опатошу - Последний в семье
— Если хотите, пани Кленец, — равнодушно отозвался Кроненберг, — я вас отвезу.
— При условии, что быстро не поедем!
— Нам пора. — Кроненберг встал и обратился к Владеку: — Я возьму ваших гнедых.
Владек скривился, недовольный тем, что Кроненберг лишает его удовольствия отвезти Сорку домой, и нехотя ответил:
— Боюсь, ты их загонишь!
— Вели запрягать моих. — Кроненберг помог Сорке одеться.
— Возьми гнедых, если хочешь. — Владек почувствовал себя виноватым.
— Вели запрягать моих, — повторил Кроненберг. По его голосу было трудно понять, злится он или нет.
Они попрощались. Кроненберг накрыл Сорке ноги меховой полостью, сел рядом и свистнул лошадям. Лошади потянули сани. Не успела Сорка оглянуться, как они уже выехали на дорогу и понеслись по еще не укатанному снегу. Ехали молча. Сорка заметила, как Кроненберг приосанился. В голубых глазах появился холодный стальной блеск. Он выпрямился и теперь казался стройнее и выше. Подобно голодному волку, он вытягивал голову, свистел и хлестал лошадей изо всех сил. Ухоженные, ладные лошади старательно выбрасывали из-под копыт облака колкого снега, стремясь пуститься тихой рысью. Кроненберг неустанно свистел и цокал языком, а лошади, словно понимая его, мчались вперед, желая выпрыгнуть из собственной шкуры. Сани летели, не касаясь снега.
Стемнело. Тут и там показались звезды и вскоре заполнили все глубокое небо над их головами. У Сорки поплыли круги перед глазами. Она больше не чувствовала езды, не видела ни лошадей, ни снега. Душа опустела, в висках стучала кровь. Ей казалось, что она взлетает в гору, выше и выше, вот она достигла вершины и стала падать, быстро, еще быстрее. Сорка хватается за теплые руки, визжит, просит придержать лошадей и чувствует только, как голова погружается в снег. Вдруг она обо что-то ударяется, словно при падении, в голове гудит. Сорка открывает глаза, видит рядом Кроненберга, оглядывается, понимая, что еще сидит на санях, и спрашивает:
— Что случилось? Что?
— Мы уже дома.
— Уже?
— Уже! — Кроненберг взял ее за руку и помог сойти с саней. — Вам понравилась такая езда? Не все интересное хорошо!
Сорка остановилась в смятении, и, прежде чем она успела что-то сказать, Кроненберг попрощался, велев ей сразу идти домой, чтобы не простудиться. Он сел в сани и со свистом пропал в ночи.
Все произошло так молниеносно, что показалось Сорке сном. Вот она вновь стоит у своего дома, как вчера, как позавчера, словно ничего не случилось. И почему он ничего не сказал? Усталая от поездки, она вошла в дом. Борех встретил ее:
— Долго бы мне пришлось тебя ждать!
— А ты и не ждал!
— Был бы дураком, если б ждал!
Сорка не ответила и прошла в спальню. Она долго стояла у окна, прислушиваясь к свисту ветра между деревьями и думая, что он теперь мчится один по снегу. Лошади скрываются из виду, свист вытягивается красной нитью, а в ушах звучит: у-у, а-а!
Поздно ночью пришел Борех, упрашивал ее, плакал. Сорка отталкивала его, звук мужниного голоса был ей невыносим. Тот не отступал, целовал ее, а ветер со стоном засыпал окно хлопьями снега, нагонял холод. Сорка перестала сопротивляться, закрыла глаза и почувствовала, что догорает, как свеча.
В ту ночь она больше не спала, лежала, раздирая наволочку и покрывало и чувствуя, что теперь произойдет что-то против ее воли — насилие, которое сделает ее несчастной на всю жизнь.
Глава 12
Против воли матери
Упрямая мысль крутилась в Соркиной голове, как белка в колесе, не оставляла ее. Чем настойчивее Сорка пыталась ее постичь, тем ловчее она изворачивалась, растекалась и постоянно возвращалась к одному и тому же: Сорка беременна.
Она была убеждена, что ребенку, рожденному против воли матери, случайно, суждено стать идиотом и чудовищем. Сорка затягивалась в корсет с металлическими ребрами, принимала горячие ванны с горчицей, носила тяжести, каталась по снегу — ничего не помогало.
Заплаканная, она лежала в постели, и каждый раз, когда подступали слезы, у нее возникало чувство, что ребенок родится безглазым. Наплакавшись вдосталь и лишившись сил, Сорка чувствовала облегчение и начинала сомневаться в своей беременности, думая, что сама себе это внушила. Если бы она была беременна, то наверняка бы захворала и ощущала бы внутри шевеление и толчки. А тут ничего подобного. А может быть, она вынашивает неподвижное чудовище? Она же слышала, кого родила жена рыбака… Похолодало. Сорка, желая отогнать эти мысли, глубже зарылась в подушки.
Сорка сосредоточилась на себе, забыв о существовании мира, соседей, домашних, интересовавшихся ею и непрестанно напоминавших, что она, Сорка, присутствует в их жизни. Бореха она больше к себе не подпускала: не могла его видеть, не выносила его голос, походку и не понимала, что ему от нее нужно. Она решила разойтись с ним. Что бы он ни делал и ни обещал, раздражало Сорку: как можно забыть о его глупости и неуклюжести? Если это правда, то Сорка не выйдет из комнаты и никому не покажется на глаза, даже Брайне! Ну как же она предстанет перед Брайной с животом? Нет более отвратительного существа, чем беременная женщина! Сутулые плечи, толстые ноги, словно колодки, как лапы у беременной кошки, опухшее лицо, огромные дрожащие ноздри… Сорка взглянула в зеркало над кроватью, скорчила гримасу, повела носом и, не увидев никаких перемен, опустилась на кровать. Она заперла дверь, сняла одежду и встала голая перед зеркалом. Беременная кошка, гревшаяся, лежа у разгоревшейся печи, потянулась и принялась тереться нагретой шкуркой о Соркину голую ногу. Сорка подняла руки, собрала в тяжелый узел волосы, небрежно лежавшие на плечах, и увидела в зеркале, какая изящная линия идет от ее шеи к ключицам. С каждым изгибом тела, с каждым поворотом линия принимала разные формы, сохраняя четкие очертания. Сорке стало легче, но ненадолго. Глубоко в душе таилось волнение, что-то подсказывало ей, что женщины на последних месяцах становятся такими толстыми, что линии исчезают, размываются и заплывают жиром.
Сорка нагнулась, погладила кошку по глупой голове и широкой спине. Кошка завиляла хвостом, приподняла лапу, мурлыкая от наслаждения, и растянулась у горящей печи. Потом легла на спину, раскинула лапы и на вытянутом животе обозначились головки и лапки. Они выпирали и снова пропадали. От удовольствия кошка раздвинула лапы пошире, зажмурила глаза и заурчала, придвинув живот поближе к печному жару.
Сорка долго стояла рядом с кошкой, глядя на ее зажмуренные, подрагивавшие глаза. Ее охватило чувство жалости, которое укрепило ее в желании не заводить ребенка.
Заметив, что Сорка избегает общения с домочадцами, Брайна пребывала в растерянности. Она догадалась, в чем дело, но была так стеснительна, что в свои семьдесят с лишним лет смущалась завести разговор с Соркой. Несколько раз в день Брайна заходила к Сорке, ничего не говоря, садилась на кровать, вроде как спросить, не хочет ли та что-нибудь поесть. Собравшись с духом, она положила руку Сорке на голову:
— Что такое, Сорка, ты сама не своя? Может, послать за доктором?
— Мне не нужен доктор! — нервно бросила Сорка.
— А может, даже послать за старой Миноцкой? Она разбирается в женских делах не хуже доктора!
Сорка покраснела, сообразив, что Брайна догадалась о ее беременности, иначе бы не предлагала посылать за старой повитухой, принимающей роды в деревнях, и неожиданно спросила:
— Отец тоже знает?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, — Сорка не знала, как себя вести, боясь, что выдаст себя, если Брайна еще ничего не поняла, и покраснела, — зачем ты решила послать за Миноцкой?
— Я вижу, как ты бледнеешь день ото дня. Вот я и подумала: молодая девушка, не знаю… — Брайна потупила взгляд. — Чем плохо, если она придет?
— Думаешь, я забеременела? — выпалила Сорка.
— Это, не дай Бог, не преступление, — осмелела старуха. — Нечего стыдиться, лучшие раввины благословили твое венчание, дай-то Бог всем еврейским девушкам!
— Не хочу, — скривилась Сорка, как капризный ребенок, которого заставляют принять лекарство.
— Чего ты не хочешь, глупенькая? — погладила ее по голове Брайна.
— Не хочу носить ребенка!
— Ха-ха-ха! — засмеялась Брайна. — Так ты беременна?
— Не знаю!
— Нечего смеяться. — Брайна вытерла глаза. — Другие тратят состояние, чтобы завести ребенка, лечатся, ездят к ребе, а здесь Господь дает ребенка через год, а для тебя это несчастье? Ой, Сорка, Сорка, прости, ты все такая же дикая козочка, как раньше! Я уже не знала, что и думать! Ты ведь молодая девушка и должна благодарить Всевышнего за его милость. А ты молчишь! В добрый час, слышишь, Сорка, я пойду к отцу, пусть порадуется!
— Не ходи! — вскочила Сорка.
— Почему не ходить?
— Если пойдешь… — Сорка не закончила.
