Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова
– Мансур ранен!! – татары прекратив наступление со всех сторон кинулись к упавшему окровавленному тысячнику.
– К этому времени не очень физически сильный, но ловкий и верткий Любим, до того на равных бившийся со своим противником… этого противника вдруг лишился, так как тот тоже побежал спасать своего тысячника. Любиму ничего не осталось, как броситься к князю, которому уже пришлось сразу отбиваться от нескольких татар, собой прикрывших своего командира.
– Добить… добить его!! – кричал Милован, призывая своих оружников.
Теперь уже вокруг окровавленного тела Мансура разразилась жестокая сеча. Мансура вытащили те татары, что разбирали завал. Подхватив тело, они подняли его на частично разобранную кучу деревьев, вынесли в проломанные ворота и быстро понесли в свой лагерь.
Потеря тысячника сразу подорвала боевой дух атакующих – они стали медленно отступать. Когда их вытеснили за пролом, Милован приказал своим воинам остановиться и пустить в ход луки…
9
Все пространство от тына и почти до исходных позиций татар было устлано их трупами. Большинство были поражены стрелами, когда бежали от тына в свой стан. Никто из сотников не смог заменить тяжело раненого Мансура, чтобы отступить организованно. Под градом стрел это отступление превратилось в беспорядочное бегство. А вот за тыном трупы уже лежали вперемешку. Здесь не стихал стон раненых. Оружники и ополченцы своих уносили в село, татар тут же добивали.
– Князь… как баб-то с детями… они уж тронулись. Уходить им или назад возвращать? – к месту сечи, крестясь, подбежал своим хромым бегом отец Амвросий. Милован стоял с окровавленным мечом в одной руке, а второй, предварительно отстегнув щит, прикладывал к непокрытой голове пригоршню снега. Он вновь получал болезненный удар по голове, и она у него опять гудела.
– Возвращай отче… пусть по домам идут. Отбили мы поганых, да так, что эти уж боле не сунуться. Господь нам сегодня помог, – Милован отбросил снег и стал вытирать меч.
– Ну, слава те… – обрадовано перекрестился священник и косолапя побежал назад.
Подошел, слегка пошатываясь от усталости Ждан:
– Ух… не по годам мне уж так долго мечом махать, взопрел, мочи совсем нет… Зато набили мы их тут Мил. Я на дороге посмотрел не меньше сотни лежит, и здесь тоже с сотню будет.
– Ты лучше сосчитай сколько наших полегло, – Милован вновь набрал пригоршню снега и приложил ее к голове.
Ждан, немного обиженный, пошел считать потери.
– Княже, вот шелом твой подобрал, – Любим подавал сбитый в поединке остроконечный шлем Милована.
– Пусть у тебя будет, потом возьму. Сейчас я не то, что шелом, шапку на голову одеть не могу – гудит и горит… – Милован отошел и устало опустился на валявшееся недалеко дерево, которое татары сбросили, когда пытались разобрать прикрывающий ворота завал.
Ждан подошел через некоторое время, уточнив у сотников и десятников понесенные потери:
– До смерти убито – сорок два, из них оружников восемь, остальные смерды. Раненых полста семь смердов и оружников одиннадцать. У шестнадцати раны совсем пустяковые, быстро заживут…
От села прибежала толпа женщин. С охами, плачем, причитаниями, они стали выискивать своих. В той же толпе прибежала и Бояна и не отставшая от нее Голуба. Бояна не выказывая внешне никаких чувств, подошла к дяде и стала расспрашивать подробности прошедшего боя. Время от времени, она бросала косые взгляды на Милована и Голубу. Голуба присела рядом с женихом на то же дерево и уже сама прикладывала к его голове снег, что-то тихо ему говорила, гладила его рыжеватые волосы. Милован почти не реагировал на все эти проявления любви и нежности. Он, казалось, совершенно обессилел и уже с трудом воспринимал окружающую реальность, почти безразлично смотрел перед собой, видя как с татарских трупов снимали доспехи, оружие, сапоги. Особую ценность представляли сапоги-гутулы, овчиной внутрь, кожей наружу. Они не намокали от снега как онучи, не говоря уж о лаптях. День клонился к вечеру…
Мансур хрипел, из его рта шли кровавые пузыри. Алтан подошел, посмотрел на лежащего на конской попоне тысячника, с мускулистым оголенным торсом, перетянутым от плеча через грудь окровавленной тряпкой. Он еле сдерживался, чтобы не показать своего полного удовлетворения таким исходом дела.
– Как это случилось? – Алтан спросил, конкретно ни к кому не обращаясь.
– Он стал рубиться с орысским коназом. Мансур оступился и тот его срубил, – ответил один из сотников стоявший рядом.
– Беру командование на себя… пока Мансур не выздоровеет, – властно проговорил Алтан и еще раз взглянул на стонущего в беспамятстве Мансура, чтобы окончательно убедиться – он уже никогда не встанет.
Случилось то, о чем в тайне мечтал Алтан. Мансур не смог одержать победу, более того положил две сотни из пяти, а сам скорее всего смертельно ранен. Для полного воплощения всех его ожиданий надо бы вступив в командование одержать громкую победу… Но, он не такой дурак, чтобы вновь гнать оставшихся в живых воинов на штурм этой нищей, но на удивление хорошо укрепленной деревни. Он просто их выведет отсюда, выведет из этих лесов и болот, чем без особого риска завоюет авторитет и у воинов и возможно у вышестоящих начальников. Конечно, это не то что хотелось бы, но выбора, похоже, не было. Собрав сотников, Алтан объявил:
– Тысячник Мансур ранен и не может командовать. Главный темник Бурундай меня специально послал ему в помощь, на такой вот случай, чтобы я смог его заменить. Здесь нам делать больше нечего. В этом лесу и в этих снегах нам воевать неудобно, а орысам как раз очень удобно. Потому мы и не смогли их сегодня победить. Повелеваю соорудить деревянные повозки и раненых не могущих держаться в седле, везти на них. Всех убитых по эту сторону деревянной стены с наступлением темноты собрать и тоже погрузить на повозки. Когда дойдем до места нашей последней стоянки, сделаем погребальный костер, отправим наших погибших братьев в светлое царство Сульде…
То, что татары отступят прямо в ночь после боя, даже не задержавшись для отдыха, стало неожиданностью для всех. Когда утром развиднелось и дозорные на тыне увидели, что ночью татары собрали почти все свои трупы, кроме тех что лежали у самого тына… Милован тут же выслал разведку, которая вскоре вернулась и доложила, что татар нигде нет. Только тут Милован окончательно поверил в победу. Его силы довольно быстро восстановились, и хоть голова еще болела, но в ней уже родился новый план. Как всегда он поделился своими размышлениями со Жданом и отцом Амвросием:
– Я так думаю, эти татары дойдут до своих и вернутся с подмогой. Дорогу сюда они узнали и то, как село наше укреплено тоже. А раз так их из нашего леса выпустить нельзя.
– Хватит ли сил-то, княже. Да и догонять их тяжеловато будет. У них кони-то хорошие у всех, да еще поди и заводные есть, они быстро поедут, – засомневался священник.
– А нам теперь особо много сил и не надо. И ехать они сейчас быстро не смогут. Раненые с ними, да еще убитых, вон, собрали. Убитых они где-то по дороге сожгут, как у них положено, для того остановятся. Я вот что надумал, беру полста оружников и смердов, кто себя в брани самыми сноровистыми показали, кто из лука лучше всех стреляют. С ними на снегоступах бежим через лес коротким путем прямиком на Рыжую Гриву. Туда, где дорога мимо высокого холма идет. Там и засаду устроим. Ты же Ждан собираешь здесь всех годных к быстрой езде лошадей, в первую очередь тех татарских, что вы из снега вытащили и потом на них от Сити приехали. Лошадей двадцать, думаю, найдем. Ты на этих лошадях татар нагонишь и будешь их сзади тревожить, чтобы они останавливались и от вас отбивались. Вы должны их всякий раз задерживать, чтобы у нас было время на Рыжей Гриве дорогу завалить и хорошую засаду устроить. Мы их там с двух сторон зажмем и, Бог даст, всех без остатка стрелами побьем.
– Дай-то Бог, князь, затее твоей свершиться… но что-то боязно, – вновь недоверчиво покачал головой священник.
– Толково задумано, – напротив, сразу же поддержал Милована Ждан
– Конечно боязно, но если они уйдут, сюда такое войско придет, что нам с ним никак уже не справится. А ты отче здесь свое богово дело делай, по убиенным панихиды отпой, да и похорони, как положено. Ну, и за нас Богу помолись, чтобы он еще раз помог нам, как вчера помог, – Милован дал понять, что отступать от своего плана не намерен.
Алтан понимал, надо как можно скорее миновать эту узкую проселочную дорогу и выехать на широкую, по которой совсем недавно прошло войско ведомое Бурундаем. Но движение сдерживали раненые, в том числе и не приходящий в сознание Мансур, которого его верные нукеры везли с величайшими предосторожностями, то есть везли не быстро. Добравшись до места своей последней стоянки в двадцати верстах от села сложили костер из погибших и зажгли его. Едва дождавшись, когда костер догорел, вновь тронулись в путь. Отъехали не более десяти верст как нукеры сообщили, что Мансур отправился в царство Сульде. Алтан чуть не задохнулся от злобы – выскочка и здесь сумел досадить ему, не мог умереть раньше, чтобы быть сожженным вместе со всеми. Он бы без сожаления выбросил его тело на съедение лесным зверям… Но вокруг были не его люди, а воины успевшие проникнуться уважением к своему молодому тысячнику и они потребовали предать Мансура огню отдельно. Вновь пришлось останавливаться и теперь сжигать Мансура – время шло.
