Олег Борушко - Мальтийский крест
– Ежели б он улыбнулся хоть раз – я б поверил, – говорил Кутайсов. – А то – трубка, капонир, лафет, а самому – хоть кол на голове чеши.
– Теши, – поправлял Павел Петрович.
– Ему хоть чеши, хоть теши. Нашего Мины не проймешь в три дубины.
Как всякий инородец, Кутайсов прилежно относился к русскому фольклору.
Кутайсов подошел и, вытянувшись, положил на сектор обстрела визитную карту Литты.
– А-а-а! – Павел радостно подхватил четвертинку с мальтийским крестом и гербом герцогов миланских. – Где он?
– В приемной, ваше высочество. – Кутайсов свысока посмотрел на Аракчеева.
Тот поджал тонкие губы и повел острыми плечами в круглых погонах, что означало: "И ты щенок, да и тот, кто бы он там ни был. И по очень простой причине: что тебе – редан, что тому – флешь, что свинье – апельсины".
– Ну, каков? – возбужденно спросил Павел, взяв Кутайсова под руку и направляясь к приемной.
– Каратов на нем, я думаю, под сотню…
– Смарагды! Нет?
– Бриллианты, ваше высочество.
Павел оглядел собственный камзол.
– Ты вот что, – сказал он, – принеси-ка мне этот, ну… Ну, что Потемкин на именины… Впрочем, наплевать! – Павел махнул рукой, и Кутайсов распахнул двери приемной.
Джулио самоуверенно стоял посредине, облокотившись на шпагу. И даже не пошевелился при виде великого князя. Павел Петрович подумал секунду и сам пошел к Литте.
"Все правильно", – подумал Джулио.
– Ваше высочество… – Джулио поклонился и взмахнул шляпой. – Позвольте мне от лица блестящего суверенного военного Ордена Святого Иоанна…
– Да-да, – выкатив и без того выпуклые глаза, перебил Павел.
– …Госпитальеров и Родоса…
– Родоса! – подхватил Павел Петрович, приближаясь и не сводя с Джулио блестящих глаз. – И Мальты! И даже Иерусалима! Хотя последнее и довольно странно…
Джулио вдруг померещилось, что напустили чары.
– Что, собственно, странно, ваше высочество? – спохватился Литта.
– Шлезвиг-Гольштейн13, – продолжал Павел Петрович. – По сравнению с Великим герцогством Миланским.
– Простите? – Джулио покосился на Кутайсова.
– И он по рождению выше меня, – задумчиво продолжал Павел, все не сводя с Джулио глаз. – Нет?
Джулио оглянулся по сторонам, снова смерил взглядом Кутайсова. "Откуда турки?" – подумал он.
– И вот ведь – мальтийский рыцарь, – продолжал Павел. – А я кто? А вам не странно, граф?
От самоуверенной позы Джулио не осталось и следа. Он переминался с ноги на ногу, ища, как бы ловчее приткнуться с длинной парадной шпагой, и напал на неожиданную мысль – треснуть ею турка по физиономии.
– Да вы присаживайтесь, у нас здесь без церемоний. – Павел усмехнулся. – Познакомьтесь, кстати: Иван Павлович Кутайсов, обер-гардеробмейстер четвертого класса.
Кутайсов поклонился.
Джулио поднял уголки губ, отчего стал и впрямь похож на Пиноккио, от хорошего питания выросшего в Гулливера. "С камердинером впервые раскланиваюсь, – подумал он. – Скоро до кучеров доберемся". И сделал двусмысленное движение корпусом.
Они расселись в креслах.
– Ну и как вам Катерина Васильевна? – спросил Павел, посверкивая глазами.
"Каждый раз считай до трех, прежде чем ответить, – учил великий магистр де Рохан. – На третьей секунде увидишь: то, что ты собирался ляпнуть, – ляпнет кто-нибудь другой". "А если нас только двое, ваше преосвященство?" – допытывался Джулио. "Ты, прежде чем задать вопрос, до трех досчитал?"
Джулио молчал. Павел поднял брови. Джулио покосился на Кутайсова, тот вовсе не собирался раскрывать рта.
– Как вам Скавронская, жена нашего министра в Неаполе? – повторил вопрос Павел Петрович.
"Раз, два, три", – посчитал Джулио.
– Понятно, – улыбнулся Павел Петрович. – Она мне родственница по батюшке. Покойнику. – он снова улыбнулся. – Но я с вами согласен.
Улыбка возникала на губах наследника как непрошеный гарнир, отчего блюдо приобретало вкус, которого в нем отнюдь не содержалось.
– А Кутайсов – он, между прочим, турок, – сказал наследник.
Джулио, до глубины души уязвленный приемом, сделал несколько неслышных глубоких вдохов. "По исполнении девятнадцати лет Павел Петрович по закону должен был вступить на престол. Но не вступил".
– Среди моих рабов на Мальте – две трети турок, – ответил Джулио.
Он не мог сообразить, по какой причине оплошал. Где ошибка?
Кутайсов вспыхнул.
– А остальные? – насмешливо спросил Павел.
– Есть два немца, ваше высочество. Кажется, из Шлезвиг-Гольштейна.
Джулио несло.
– Да что вы? Верно, самые лучшие? – Павла так просто было не пронять.
– За усердную службу я иногда отпускаю их на волю, – добавил Джулио.
– В России за усердную службу холопов, бывает, возводят в дворянское достоинство, – вставил Кутайсов.
"Ну нравы! – подумал за спиной хозяина Робертино. – Турки встревают в разговор! Удавил бы!"
– Ну расскажите же мне, расскажите, – сказал наконец Павел. – Ведь вы не знаете, как я люблю ваш орден. Впрочем, нет, постойте. Я думаю, всем будет интересно. Вы ведь сегодня у меня обедаете?
Когда Кутайсов провожал Джулио из кабинета, Павел, покусывая губы, пристально глядел рыцарю в спину.
Холодный весенний Гатчинский парк влил в Джулио недостававшей прохлады.
За купами хмурых акаций блеснула льдом в предзакатном солнце речушка. Джулио остановился, залюбовавшись янтарно-бирюзовой игрой лучей на сморщенном мартовском льду, на осевших, истончившихся сугробах по берегам. И его захлестнуло вдруг странное чувство: стало внезапно чего-то жаль.
Так бывает. Не знаешь, чего именно до спазма жалко, но только стараешься продлить ощущение: оно по-своему сладко.
Речка, выпроставшись из акаций, вилась дальше меж голыми дубами парка, рельефно жилистыми в эту безлиственную пору, и образовывала стеклянные пруды. На первом – Марининском – стояла яхта при полном боевом снаряжении, вмерзшая в лед.
"Вот так, – подумал Джулио. – Галиот".
Акватории пруда как раз хватало, чтобы галиот развернулся и немедленно уткнулся в противоположный берег, да и то при попутном ветре. Зато господство русского флота здесь не вызывало сомнений.
"Великий князь, – думал Джулио. – От слова "величие"… Непонятно, чей сын: то ли польского короля Понятовского, то ли какого-то Салтыкова. Зато понятно, что не Петра III. А если в принце нет крови Романовых, – вспомнились Джулио слова Лораса, – какой сильный козырь в руках царицы! В крайнем случае можно козырь разыграть. А можно до последнего оставить в колоде. Посмертно, в завещании, выложить на стол как причину передачи власти внуку Александру. Так говорил Лорас. Хотя внук тогда, выходит, тоже не Романов? М-да. Ну, все равно. Даже в любовных делах царица оказалась дальновидной".
Джулио вдруг пронзило сочувствие к одинокой невольной жертве. Давешняя беспричинная жалость нашла правильный адрес: болезненно самолюбивый принц крови, законный наследник престола, незаконно принадлежащего его собственной матери…
Давешний разговор представился ему вдруг совсем в ином свете.
Своей позой он сказал Павлу в начале аудиенции: кто ты и кто я! Он выполнял точные инструкции Лораса. Чтобы русской царице, не дай Бог, не доложили: католики с Мальты подбиваются к великому князю.
"Когда не знаешь, как поступить, поступай по совести", – говорил де Рохан, пять лет бывший его духовником.
"А ведь никогда не знаешь, как поступить", – вздохнул Джулио, ступая с аллеи в хрустящую траву на льдистом берегу пруда.
Из- за поворота аллеи выплыли три грации. Джулио от неожиданности остановился.
Грации были великая княгиня Мария Федоровна об руку с Екатериной Нелидовой и чуть позади – Александра Васильевна Энгельгардт, по покойному мужу Браницкая.
Робертино, два месяца не видавший приличных дам, сделал плавный полукруг и замер под дубом с выражением кота, увидевшего три банки сметаны.
Грации церемонно поклонились, при этом Александра, приметив на плече золотой мальтийский крест, вскинула глаза и замедлила шаг.
"Русские женщины появляются неожиданно", – отметил рыцарь.
Он готов был поклясться, что узнал Катину сестру, и у него екнуло сердце.
Графиня Энгельгардт-Браницкая находилась в полном расцвете женских сил, питаемых оздоровительной диетой семейной независимости. И только в росчерке глаз, черных, как миланские оливы, сквозило родовое сходство сестер. А именно – обманчивая лень полуденной пумы.
– Кто это? – первой спросила Нелидова, едва дамы отошли на приличное расстояние. – Нет, ну правда, кто это? А хорош же, ваше высочество, ну скажите, хорош?
Некрасивая Нелидова пользовалась репутацией капризного ребенка. И она знала, что каприз был ей к лицу.
– Верно, это мальтийский посол. Павлуша вчера велел послать ему карточку, – сказала Мария Федоровна.
Великая княгиня в силу губительного сочетания немецкой сентиментальности и немецкой же скупости вынуждена была заискивать перед всеми подряд. Перед Екатериной Великой – из-за денег, перед другом мужа Екатериной маленькой – Нелидовой – из желания иметь образцовую семью.
