Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)
— Если вы охотились в нашем городском Хватимехе, — полушутливо прервал его Павел, — то берегитесь, как бы вас там не захватила земская стража. Мы, кроме князя, никому там не позволяли охотиться.
— Если бы я и был в Хватимехе, — шутя, отвечал Мартик, — то ведь часть его принадлежит монахиням, а они — не охотники, ничего мне не сделают.
— Гм! — проворчал кто-то рядом. — Что-то вы слишком смело разговариваете о монастырских лесах и землях, как будто вы там грабили с вашим Локотком!
Мартик добродушно рассмеялся.
— Не говорите мне о нем, чтобы не приманить волка из леса, — сказал он. — Ну, если Локоток заглянет в Хватимех, тогда Кракову плохо придется!
— Вот еще! Очень мы боимся его босых воинов! — гордо прервал его чех Микош. — Мы без всякого труда защитим от них город, ведь это — шушера, для которой даже копья не потребуется, достаточно с них и дубинок.
Вспыхнул Мартик, как вишня, весь так и запылал гневом, но взглянул на Грету и сдержался.
— Я там не знаю, каковы воины у маленького князя, — отозвался он, — но знаю, что они вас, сильных, выгнали из Вислицы, из Лелова и из других местечек! Прежде, чем браться за защиту города, позаботьтесь лучше о самих себе.
— За нас не бойтесь, — сердито отвечал Микош, поправляя свой шлем и ударяя рукой по плечу. — Если бы здесь оказалось мало войска, то придет помощь из Праги.
Мартик, ничего на это не отвечая, бросил на чеха быстрый взгляд и после минутного колебания сказал:
— А пока там кто-нибудь придет, не пойдете ли вы со мною в пивную выпить пива или меду? Теперь как раз время.
Это странное приглашение больше всех поразило Грету, которая многозначительно посмотрела на говорящего, а потом на чеха. Не хотелось ему отходить от вдовы, но к чарке он имел большую слабость.
Другие стояли в молчании.
Мартик жестом показывал в сторону пивной. Микош еще колебался, когда Грета, как бы для того, чтобы не мешать им, кивнула дяде Павлу и пошла от них прочь тесной улицей, тянувшейся между двумя рядами лавок.
Она даже не взглянула на чеха; и тот, обиженный ее невниманием, обернулся к Мартику, так любезно его приглашавшему, и пошел с ним рядом.
Перед пивной под ратушей, у низких дверей, развевалась, скорее в силу обычая, чем для какой-нибудь надобности, зеленая сосновая ветвь. У входа толпилось много людей. Шум голосов доносился из глубины заведения. Внутри, особенно около столов и у прилавка, была густая толпа. Около бочек, отделенных решетчатой перегородкой, две шинкарки, шинкарь и толстая девка с засученными рукавами и подвороченным передником едва поспевали наливать и подавать гостям большие глиняные кубки.
Громкий говор стоял в горнице.
Мартик, по-видимому, пользовался здесь некоторым почетом, потому что для него тотчас же нашлось место в конце стола, и, усадив своего гостя, он очень скоро добыл и кубки с пивом. Чех, упершись руками в бока, внимательно разглядывал пивную и ее посетителей.
— Не удивляйтесь, что я пригласил вас с собою, почти не зная вас, — сказал, подсев к нему, Мартик. — Я тоже когда-то служил в войске. Хоть вам, может быть, неприятно то, что я увиваюсь около Греты, но мы друг другу особенно не помешаем. Эта женщина всем одинаково улыбается, но всеми пренебрегает.
Эти слова о Грете развеселили чеха; его открытое широкое румяное лицо прояснилось.
— Да… это, пожалуй, верно, — сказал он. — Хорошо знаешь, что там ничего не получишь, а все же идешь на эту приманку!
— Это правда, — подхватил Мартик, — против этой волшебницы никто не устоит.
— Она страшная колдунья, — смеясь и вздыхая, согласился чех. — Я бы охотно на ней женился, но немцы не отдадут ее никому чужому, чтобы не выпустить из рук богатств.
— Ну она-то не очень позволит собою командовать, — возразил Мартик, — если в ней заговорит сердце… Но эта женщина — холодная, как лед или камень.
— Вы правы, — подтвердил Микош, впадая все более в приятельский тон, потому что ему был очень интересен разговор о вдове. — Но кто бы это сказал? Она так любезна, так приветлива, смеется, смотрит так, что сердце разрывается в груди, и играет с ними, как кот с мышью! Придет когда-нибудь и ее час…
— Я знал ее раньше, чем вы, — сказал Мартик, видимо, стараясь быть приятным собеседником и подмигивая служащим, чтобы принесли новый жбан с пивом. — И девушкой была такая же: смелая, веселая и приветливая.
— Ну что же… и выбрала сама себе мужа?
— Она-то? — живо отозвался Мартик. — Да никогда этого не бывало! Отец настаивал, чтобы шла замуж, потому что боялся оставить ее одну, а сам был хворый. Ну она и выбрала первого попавшегося, когда уж очень пристали. Этот Арнольд был до смерти в нее влюблен, но он скоро погиб во время ссоры.
— Я слышал, она очень плакала по нем?
— Да, уж должна была поплакать, хотя бы для людей, — рассказывал Мартик. — Теперь, когда его не стало, она о нем вспоминает и жалеет, а я знаю, что когда он был жив, то должен был, как слуга, выполнять все ее приказания и никак не мог дождаться от нее супружеской нежности и почтения, а брани и толчков, сколько угодно.
Чех слушал с интересом и удивлением.
Мартик, рассказывая о вдове, сумел заслужить его расположение. А остальное довершило действие хорошего и крепкого пива, так что два часа спустя оба соперника были уже между собой в таких дружеских отношениях, какие только нужны были ловкому Суле. Он угощал его, занимал беседою, льстил его самолюбию.
В конце разговора Мартик, между прочим, признался ему, что праздная жизнь ему надоела, и он охотно пошел бы на службу, если бы нашелся хороший пан.
— Ульрих Боскович, которого, слава Богу, взяли отсюда, не верил полякам, но теперешний Павел из Паульштина, мне кажется, будет в другом роде. Нам нужны люди; а вы могли бы найти службу в самом замке?
— А почему бы нет? Почему нет? Я бы пошел с радостью, — отозвался Сула. — Служить в замке было бы для меня всего удобнее. И я бы вам пригодился!
Чех покачал головой.
— Ну теперь может быть очень тяжелая служба, — сказал он.
— Тем лучше, — возразил Мартик. — Разве воину пристало сидеть в горнице и зевать? Где горячо, там легче поживиться.
— Да, может быть очень горячо… очень, — повторил Микош.
— Ну и пусть, чем горячее, тем для меня приятнее, — живо отозвался Сула. — А что вы думаете? — прибавил он, немного погодя, тоном дружеской откровенности. — Я бы не очень-то доверял этим немцам-мещанам. Они и на короля Вацлава ворчали и жаловались на то, что он на Околе выстроил новый город и стенами окружил монастырь святого Франциска до замка и костел святого Андрея до Страдомских ворот. Этот новый город нельзя заселить немцами, а они бы хотели жить тут одни. Если этот маленький польский князек наобещает им Окола не застраивать и еще что-нибудь уступит, то они, пожалуй, сдадут ему город. Ну а уж если город будет взят, замок не выдержит.
Микош только вздохнул, давая понять, что и он так думает.
— Это все люди, — прибавил он, помолчав, — которым их могила дороже, чем государь, — я им тоже не верю. Для них все одинаковы, лишь бы купить подешевле, а продать подороже.
— Да, да, — подхватил Мартик, — и как раз Локотка, у которого нет гроша за душой, они могут легко достать.
Сула становился все откровеннее с чехом, которого считал уже как бы своим.
— С того времени, как они узнали о смерти молодого короля, — шепнул он, — все так и крутят носами.
Микош глотком пива запил это неприятное замечание.
— Не верю я им, — сказал он, — хотя наш новый наместник держится другого мнения. Его успокоил войт Альберт.
— Войт Альберт! — вскричал Сула. — Да ведь это самый хитрый из всех!
— Вы его знаете? — спросил Микош.
— Да я почти с самого детства живу в Кракове, — говорил Мартик. — Альберт в городе разыгрывает из себя какого-то удельного князя. Что хочет, то и делает. Все знают, что и он, и брат его, который владеет аббатством в Мехове, склоняются в сторону силезцев. Среди мещан — масса силезцев. Вы только посчитайте, сколько их здесь из Берега, Лигницы, Окола, Вроцлава, Сводницы; Вроцлав и Краков подают друг другу руки, сговариваясь призвать или Силезца, или Маленького. Ульрих восстановил их против себя.
— Да, это правда, — согласился чех, — Босковича никто не любил. Он был слишком груб и не церемонился со шляхтой. Да и мы от него добра не видели. Павел будет не таков.
— Дай-то Бог, — сказал Мартик, — но пройдет много времени, пока его узнают и поверят ему.
Поговорив так по душе, оба встали. Чех пошел в замок, а Мартик, как будто бы у него не было другого дела, провожал его. Так они шли, не торопясь, из улицы в улицу, приближаясь к замку, а Мартик все время занимал чеха оживленной беседой.
У главных ворот он снова заговорил с ним о Грете, зная, что на эту приманку чех, наверное, попадется. Таким образом, и он проскользнул в замок, куда ему нелегко было бы пройти без провожатого, так как в ту пору замок оберегался более, чем сам город.
