Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)
Сула, справившись так быстро с данным ему поручением, имел еще время навестить своих товарищей в лагере и вспомнить свою прежнюю жизнь, о которой он так тосковал. Он тотчас же вышел на двор, где его окружили воины, приветствуя громкими восклицаниями.
— Мартик! Сула! Ты опять здесь! Откуда тебя принесло? Гость едва успевал отвечать на вопросы, с любопытством всюду
заглядывал, в свою очередь расспрашивая, кто был теперь с паном, кто вновь приехал, кто еще прибавился; он сразу заметил, что сил прибыло.
Как только чешское могущество поколебалось, взоры всех обратились на маленького пана. Ему должна была принадлежать корона Пшемыслава и Вацлава. Со всех концов страны собирались рыцари со своими отрядами, хотя некоторые из них все еще старались сделать это скрытно. Но людей заметно прибыло.
Когда Мартик сверху, от замка, кинул взгляд на растянувшийся перед ним на равнине лагерь, сердце его забилось от радости.
Между тем в горнице хнязя шло совещание, в котором принимали участие все новые и новые союзники. Одним из наиболее желательных и влиятельных был Винцент из Шамотул, богатый помещик из Великой Польши, на приезд которого здесь никто не рассчитывал, и потому его встречали с особенной радостью. Это был человек в расцвете сил, известный своими рыцарскими заслугами, безмерно честолюбивый, искавший славы и богатства.
Его привез в лагерь Вержбента, рекомендуя князю как человека, имевшего большое влияние в Великой Польше.
С первого взгляда в нем был виден гордый магнат, человек страстный и горячий. Он никогда раньше не видал Локотка и, войдя к нему, был прямо поражен его невзрачным видом. Сам он, собираясь ехать сюда, окружил себя почти княжеским великолепием, чтобы показать свое могущество. И среди простых и скромно одетых придворных Локотка он в своем ярком и блестящем наряде производил странное впечатление.
Все с любопытством приглядывались к нему, когда он в коротких словах предлагал князю свои услуги.
— Я рад вас видеть здесь, — отвечал князь, — но буду вам еще более благодарен, если вы поможете моему делу там, где я не надеюсь иметь союзников. Меня там помнят по прежним делам, но я их искупил…
Винцент не знал, что сказать, и не мог многого обещать, так как знал, что в Познани силезец скорее найдет себе союзников, чем Локоток, которого боялось духовенство.
Но князю достаточно было одного взгляда на этого человека и короткого разговора с ним, чтобы заглянуть в душу шамотульского пана и убедиться, что на него надо действовать обещанием славы и почестей.
Он отвел его в сторону, посадил рядом с собой и, показывая ему доверие и уважение, в конце своей речи шепнул ему:
— Старайтесь привлечь ваших на мою сторону. Если земля эта с вашей помощью достанется мне, а она мне необходима для обеспечения крепости моей короны, и в ней — наше гнездо, вы можете быть уверены, что я вас поблагодарю за это. Если я назначу там наместника, то это будете вы!
Действительно ли Локоток намеревался так щедро вознаградить новоприбывшего? Об этом знал только он сам. Но эти слова обеспечили ему помощь гордого магната.
Великая Польша была ему нужна. Корона Пшемыслава была в Гнезне, а Гнезно — в той земле, которую должен был привлечь на его сторону Винцент.
Несколько часов продолжалась беседа и окончилась только тогда, когда в большой горнице приготовили ужин для всех гостей. Угощение было непышное, а сервировка годилась только для воинов. Кушанья подавались на деревянных блюдах, а питье в глиняных кружках. Серебра здесь и в помине не было, и князь первый смеялся над этим, подшучивая над своим убожеством.
Подчаший достал единственную, какая нашлась, позолоченную чарку, а князь, взяв ее, поднял высоко кверху, чтобы все видели.
— Так меня объели мои воины, — сказал он, смеясь, — что только эту одну спас каким-то чудом Мечин. Но в Кракове есть много золотых дел мастеров!
— А в Олькуше найдется серебро! — весело прибавил Вержбента.
— И я, и жена моя, — заметил Локоток, — которая привыкла к простой одежде и бедной обстановке в Радзееве, для себя не нуждаемся ни в каком излишке.
Судья Смила отвечал с поклоном, что шляхта, наверное, с удовольствием уделит от себя по кубку для своего пана.
— Мне этого не нужно, — сказал Локоток, — мне бы только хватило на жалованье моим людям и на продолжение моего дела; нам надо еще со многим справиться и многое добыть, да и чехи еще сидят в замках.
— А бранденбуржцы и саксонцы стоят на границе, — прибавил кто-то из гостей.
— Против тех нам помогут крестоносцы, — сказал Жегота, — они не очень-то ладят между собой.
— Ну а против крестоносцев, кто пойдет? — прервал Верж-бента. — Ведь и те для нас страшны. Они хотят силою отнять у вас поморские земли.
— Боже сохрани! Мы их но отдадим! — вскричал князь. — Этот-то край нам особенно дорог, потому что это наши ворота в широкий свет.
— Не отдадим! — повторили и другие.
Так тянулась беседа обо всем понемногу. Винцент из Шамотул не спускал взгляда с того, кому он приехал предложить свои услуги, и тот посматривал на него, и ясно было, что оба не вполне доверяли друг другу, хотя и сознавали общность своих интересов.
Только тогда, когда разговор перешел на войну, на способы ее ведения и на врагов, с которыми приходилось воевать, Локоток оживился, и лицо его прояснилось.
Шамотульский пан, уже присмотревшийся к крестоносцам и саксонцам, осмелился заметить, что польскому войску многого еще недоставало, чтобы сражаться с ними.
— А сражались же мы с чехами, которые не хуже них, — сказал князь, — да и били мы их тоже не хуже. Вы не видали моих воинов в бою и не знаете их. С виду они неказисты, но приказы мои исполняют хорошо и нападают на врага, как хищные звери.
Винцент усмехнулся.
— Самые лучшие воины, — прибавил Локоток, — это голодные и ободранные. У кого красивое вооружение и всякое добро, тому жаль его потерять, а моим нечего терять, но они надеются все сами завоевать.
Так до самой ночи шла беседа о войне и различных приключениях боевой жизни, а потом каждый пошел искать себе уголок для ночлега, а шамоту льский пан отправился ночевать в раскинутую его слугами палатку, потому что другого места не было.
Канцлер Клеменц остался наедине с князем.
— Поздравьте меня, отец, — обратился к нему Локоток, — в мою сеть попалась крупная рыба. Я очень доволен этим паном из Великой Польши.
— Только бы вам не обмануться в нем, — сказал канцлер. — Я его не знаю, а слухи о нем ходят разные. Он богат и знатен, но честолюбие у него большое, и он за свои услуги много потребует.
Князь утвердительно кивнул головой, но видно было, что слова канцлера его не встревожили.
— Я боюсь его ненасытной гордости, — прибавил ксендз, — потому что надменным и властолюбивым людям всегда хочется еще большего.
Ксендз Клеменц собирался вернуться в Краков и спрашивал, не будет ли каких-нибудь поручений и приказаний, на что Локоток коротко отвечал:
— Краков можно взять, но сделайте, что в ваших силах, чтобы избежать кровопролития. Самый город не так уж важен, но там живет много богатых немцев, а мне нужны деньги. Вавель[1] обладает невидимой силой, а когда он достанется мне, то и другие земли сдадутся нам.
Рано утром, в числе людей, ехавших вместе с ним в город, канцлер увидал весело улыбавшегося Мартика, который, поклонившись ему, заявил, что он едет по приказанию своего пана туда же, куда и канцлер, и готов охранять его в дороге.
VIII
Краковский рынок даже в обычные дни имел в известные часы дня очень оживленный вид; на другой день после прибытия Мартика в город около полудня тут было так много народу, и стоял такой шум, что трудно было протиснуться в этой толпе и невозможно было разговаривать.
К зданию ратуши шли городские советники, а с ними два войта, которые замещали главного войта, носившего это звание по наследству от отца, а к Дынгушу шли лавочники и те, что имели дела с ними; подвозили товары к большим и малым городским или базарным весам. Немало было народу в пивной под ратушей, где продавали самое лучшее сводницкое пиво. Но огромное большинство наполнявших рыночную площадь спешило к лавкам, магазинам и лоткам с товаром, которые занимали в два ряда пространство всей площади вплоть до ратуши.
Здесь была сосредоточена вся торговля, перекинувшаяся в одну сторону до Фландрии и Италии, а в другую — до дальнего Востока. Чем проще было отечественное производство, тем больше нуждались в иностранных товарах. Купцы особенно хорошо зарабатывали именно здесь, где все, что они привозили, казалось редким и особенно нужным.
Внешний вид этих открытых лавок, тянувшихся двумя тесными рядами во всю длину площади, был непривлекателен. Да и внутри было темно и тесно. Вместо вывески служили вывешенные на шесте куски материи, восточного шелка, какой-нибудь яркий пояс или кухонная утварь. Но в темной глубине этих лавок, загроможденных товаром, попадались действительно ценные вещи.
