Фаина Гримберг - Клеопатра
Вероника озаряла детство Клеопатры милым весельем, беспечностью, радостной беззаботностью. Было весело обедать на открытой террасе вместе с Вероникой и Камой. Ели на восточный лад, сидя на ковре перед низким столом прямоугольным. Вино подавали самосское золотое, кунжутные печенья приносили на большом круглом блюде, и обе девочки наперегонки грызли сладкие печенья, не дожидаясь куриного супа, пшеничной каши и печени ягнёнка, зажаренной с яйцом... Приходил Деметрий, садился рядом с Вероникой, сгибал в коленях длинные ноги, смеялся. Возникало некое подобие семьи, но не той семьи, где взрослые приказывают, повелевают и распоряжаются, а какой-то совсем юной семьи, где старшие весело играют роли снисходительных и милых родителей... Деметрий глядел на Веронику с такою томностью, немного печально. Приходил в круглой шапочке из редкостного тёмно-красного шелка, настоящего, не с острова Кос, а привезённого из тех далёких стран, которые раскинулись далеко за Индией. Глаза у Деметрия были серые. Поверх белого хитона накидывал голубой плащ... Когда Маргарита и Кама были ещё совсем маленькими, им позволялось, то есть Вероника это позволяла, вбегать рано утром, попросту, в спальный покой, где всю ночь напролёт ласкались, любили друг друга телами, ртами, руками, сплетением ног Деметрий и Вероника. Хармиана что-то ворчала, что всё это дурно, то есть то, что Деметрий и Вероника любят друг друга, любятся, и то, что Вероника позволяет своим маленьким сёстрам вбегать по утрам в спальню любовников. Но на самом деле Хармиана очень любила Веронику и ничуть не осуждала её. Маргарита знала!.. И потом, через столько-то лет, узнала, что как раз по утрам, когда просыпаешься рядом со своим любимым, раскрываешь глаза, и он тоже просыпается, и его живое подвижное тело вжимается в твоё тело, и вы оба голые, и тогда начинается сильная телесная любовь... И рука Вероники, запрокинутая назад к резной спинке большого ложа с цветными подушками, тело Деметрия, круглые ягодицы, тело мужское голое, которое движется, будто какими-то содроганиями... Маленькие девочки вбежали и замерли с разбега... Кама прижимает ладошки к лицу. Маргарита смотрит жадно, глаза раскрывает широко... Волосы Вероники раскинулись на цветной подушке, они растрёпанные, они будто неровное опахало... Пахнет густо, пряно и сладко Вероникиными духами, благовонными маслами... Пахнет как-то островато, солоновато... Это пахнет любовными телесными выделениями... Другое воспоминание — Деметрий и Вероника улыбаются, сидя на постели, жёлтое яркое шёлковое покрывало бахромчатое прикрывает их ноги. Маргарите хочется, чтобы и у неё округлились такие круглые груди, как у Вероники, с такими круглыми маленькими сосками, как будто нацеленными в Маргаритины жадные глаза... Не стыдясь, Вероника и Деметрий, нагие, переходят босиком в просторный покой, где поставлена широкая мраморная мойня, наполненная прохладной водой. По стенам покоя — бронзовые зеркала. На полках шкафчика, изукрашенного тонкой выпуклой резьбой по дереву, — стеклянные и серебряные сосудики, бутылочки с какими-то снадобьями, порошками и зельями, доставленными лучшим александрийским аптекарем — «ридзотомосом» — «собирателем кореньев». Любопытная Маргарита не помнила, от кого узнала, что эти все снадобья нужны для того, чтобы не уставать в телесной любви, и ещё для того, чтобы не было детей! Но кто ей это сказал, раскрыл? Не Вероника и не Хармиана... Потом она ясно вспомнила: это сказала Ирас! Ирас много такого узнала раньше, чем Клеопатра. Сама Ирас не хотела мужчин, потому что когда ей было шесть лет, её насиловали гребцы большие на палубе большого корабля, она лежала на краю жёсткой ребристой доски, голова её запрокинулась и глаза видели страшную большую волну моря... Потом её положили под навес, где воняло какашками; она долго не могла подняться, даже сесть не могла, кровь текла и текла по ногам, ноги закорявели в присохшей крови... Потом большая Маргарита спрашивала: «Как же ты совсем никого не любишь?» Тогда Ирас отвечала коротко: «Я люблю тебя». И если Маргарите хотелось, желалось, Маргарита закидывалась на подушки ложа, раздвигала голые ноги, согнутые в коленях, протягивала руки и проговаривала с придыхом: «Иди ко мне...» Но это ещё не так скоро стало случаться. А покамест залезала маленькая голенькая Маргарита в мраморную мойню к Деметрию и Веронике, подпрыгивала, брызгалась, и один раз нарочно нассала в воду, за что её отшлёпала весело Вероника мокрой рукой по голой мокрой заднюшке. А Деметрий хохотал... Здесь, в умывальном покое Вероники, Маргарита научилась кое-каким забавам. В одном из дворцовых садов она подбегала вместе со своей Ирас к большой — зеленоватого мрамора — чаше фонтана. Они задирали на себе платьица, придерживали одной рукой, а другой рукой делали друг дружке омовение пизды... Однажды, когда в небе дворцового сада летали красивые зелёные жуки, Маргарите удалось поймать одного. Она держала его в кулаке, он царапал её ладошку и пальцы, и даже, кажется, кусался челюстями... Она знала, что Кама боится таких жуков, и потому побежала в её спальню, где Кама читала, быстро поднесла ей прямо к ноздрям кулачок, разогнула пальцы, жук зажужжал и полетел... Маргарита успела спросить невинно: «Правда, красивый жук?»... Но Кама вскрикнула, бросилась в дверь, упала и разбила подбородок... Жук летал в комнате и жужжал громко... Прибежала служанка... Маргарита затаилась в саду, возле одного дальнего фонтана. Она жалела Каму, но всё равно не чувствовала себя виноватой. Почему она должна быть виновата в том, что Кама боится таких красивых живых существ!.. В тот раз Маргарите сильно досталось. Вероника заперла её в тёмной комнате. Сначала Маргарита не плакала, потом стали ей видеться, представляться какие-то чудовища и она заплакала громко. На её рёв пришёл Деметрий, вывел её из комнаты и повёл в сад. В саду под пальмой на скамье без спинки сидела Вероника и ничего не говорила младшей сестре. Жуки перестали летать. На земле вдруг оказалось много мёртвых жуков. Маргарита наступила на одного подошвой сандалии, он хрустнул. Тогда она стала нарочно наступать на мёртвых жуков, чтобы они хрустели. Деметрий нагнулся и поднял одного мёртвого жука.
— Ты знаешь, Мар, почему он умер?
— Не знаю, — мотнула головой. Собственно, ей и не хотелось знать...
— Он умер, потому что он больше не может любить. Его подруга улетела, чтобы дать жизнь их потомству. А он умер... — говорил Деметрий.
Вероника слушала. Затем спросила:
— Ты понимаешь, как ты виновата перед сестрой?
Грудной внимательный голос Вероники произвёл на девочку трогательное действие. Она и вправду почувствовала себя виноватой, насупилась, глаза набухли слезами... Опустила голову...
— Иди, — сказала Вероника, — иди, играй...
Маргарита, молчаливая, повернулась и пошла с опущенной головой, осторожно ставя ноги, чтобы не наступать на мёртвых жуков...
Деметрий тоже много разного умел и знал. И однажды он показывал ей на позднем вечернем небе созвездия и рассказывал тихим голосом их истории, и Вероника тоже слушала... Самым красивым и добрым созвездием Маргарита для себя полагала Каллисто — Большую Медведицу, и ещё маленького медведя — Аркада, сына Каллисто... Это Гера, жена Зевса, превратила их в медведей, потому что Зевс любил Каллисто! Но ведь это может быть и хорошо — быть сильным шерстяным коричневым медведем!.. Она видела медведя в дворцовом зверинце, этого медведя привезли из Македонии, из тёмного леса. А в Египте не бывает медведей. Но в Александрии есть всё!.. Вероника слушала, как Деметрий говорил о созвездиях... Но не только в любви к прекрасной царице заключалась его жизнь. Маргарита видала, как он работал в своей мастерской, устроенной во дворце. Он стягивал волосы ковровой лидийской лентой на затылке. Его руки были обнажены и сильны. Вероника, спокойная и красивая, раздевалась, кругло приподымала руки, отстёгивала иглу броши, светлый зелёный хитон складчато падал в ноги. Она становилась нежными босыми ногами на возвышение деревянное... Кругом громоздились какие-то подпорки, подложки, ребристые куски мрамора... На столе, ближе к левой руке скульптора брошено было долото, ближе к правой — молоток... Маргарита заглядывала в белые глаза огромной головы коня, предназначавшегося для храма Посейдона[27]. Конского тулова не было. Конь запрокинул голову, и кожа на шее сморщилась. А грива походила на морскую волну... Деметрий нагнулся над влажной красной глиной, наваленной на столешницу рабочего стола. Он взглядывал на Веронику взглядом, почти сердитым, мял глину умными умелыми пальцами, валял её, удлинял и укорачивал... Сначала выходило под его руками, пальцами какое-то непонятное чудовище, потом как-то для Маргариты вдруг сделалось чудовище бесформенное прекрасным женским телом, таким пышным, ужасно живым... Это была Вероника, но это было нечто большее, лучшее, нежели Вероника... Потом он целый год делал эту статую уже из самого лучшего паросского мрамора... В Дендера, на стенах святилища храма были записаны египетские поучения для скульпторов и художников. Деметрий нанял писца, который переписал эти поучения на папирус, а Деметрий перевёл их на греческий язык...