ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ
Он торопится, он боится опоздать к столу победителей. Вначале ему приходится довольствоваться скромной должностью инструктора Комитета партийного контроля, хотя с его образованием он мог бы рассчитывать и на большее. Ведь он один из немногих партийных чиновников, могущих похвастать институтским дипломом. Скромная должность его не обескураживает. Он терпелив и работоспособен. Ко времени „великого террора” он уже заместитель председателя КПК. А кто председатель? Николай Ежов, тот самый, которому предстоит взять страну в „ежовые рукавицы”. Вместе с ним Суслов готовит списки подлежащих уничтожению. На XX съезде Хрущев скажет, что всего таких списков было приготовлено 38. В каждом — тысячи имен. Судимые в Нюрнберге ссылались на то, что они сами в уничтожении участия не принимали, а всего лишь подписывали бумаги. Тем не менее, от виселицы их это не спасло.
Падение Ежова и приход в НКВД Берии на положении Суслова не отражается. Он уже тогда обнаруживает недюжинный талант приспособления, умение угождать всякому начальству и в то же время сохранять, так, на всякий случай, дистанцию, чтобы падение этого начальства не увлекло за собой и его. Как чеховский Беликов, на которого он внешне похож, он постоянно напоминает себе, что надо быть настороже, „а то как бы чего не вышло”. Потом, когда он уже наденет мантию „серого кардинала”, этот беликовский принцип станет для него главным и в руководстве государственными делами.
Все это не остается незамеченным, и тридцатипятилетний Суслов в роковой для многих тридцать седьмой год становится секретарем Ростовского обкома партии. Так он появляется в тех краях, где родился Андропов. Ходят слухи, что они — родственники.
Проходит всего два года, и Суслов делается полновластным владыкой всего Ставропольского края. Здесь его застает война и здесь он вновь встречается с Берией. Оба были в то время членами военных советов фронтов. Деятельность Суслова, как и деятельность его будущего протеже Андропова, в военный период не отмечена боевыми заслугами. Оба на фронте не воевали, а воюют в тылу с теми, кого режим считает своими противниками. Будущий „теоретик” занимается применением сталинизма на практике — руководит выселением чеченцев, ингушей, карачаевцев. Целые народы, включая женщин и детей, обвиненные Сталиным в сотрудничестве с Гитлером, загоняются, как скот, в товарные вагоны и вывозятся с Кавказа. То, что обернулось страданиями и смертью для многих, для Суслова лишь очередная ступенька в карьере.
Его влиятельные друзья — Берия и Маленков — рекомендуют именно ему поручить проведение советизации Прибалтики. Депортировав примерно четвертую часть населения... в Сибирь, Суслов доказал, что ему можно доверить любой пост.
Суслова делают секретарем ЦК, и для того чтобы уравновесить влияние Жданова, ему поручают агитационно-пропагандистскую работу.
Первым его выходом на международную арену был его доклад на заседании Коминформа в июне 1948 года с осуждением югославской компартии. Вынесение спора на всеобщее обозрение означало, что все попытки Сталина справиться с вдруг проявившим самостоятельность югославским диктатором потерпели провал. Решение сместить Тито
Сталинпринимает в 1947 году. Именно тогда, когда стало известно о плане Маршалла, направленном на восстановление Европы, Сталину при ходитмысль оградить свою империю от Европы, которая, как он угады вает,с американской помощью станет притягательным магнитом для егонедавних восточноевропейских приобретений. Для этого ему необхо димопосадить там таких правителей, которые своей властью обязаны былибы не своим личным заслугам, а только ему. Тито он не может простить полученную им во время войны телеграмму, в которой новоиспеченный маршал довольно грубо писал: „Если вы не можете нам по мочь,то хоть не мешайте своими бесполезными советами”.
Такое „кремлевский горец” (как однажды назвал Сталина Мандельштам) никогда не забывал.
В Москву приглашаются Джилас и Кардель. Один из них должен заменить Тито. Но прошедшего сталинскую школу Тито Сталину провести не удается. Когда к лету 1948 года стало очевидным, что сталинская политика потерпела провал, оставалось только ждать, как это отразится на тех, кому было поручено ее осуществление. Вопрос заключался лишь в том — кто и когда?
Ответ на заставил себя долго ждать. 31 августа в газетах публикуется некролог Жданова. Официально причиной внезапной смерти была объявлена болезнь сердца.
А Москва полна слухами о том, что его застрелили во время охоты, куда он отправился с другими вождями. Может, пятидесятидвухлетнего Жданова приняли за дичь какой-то неведомой породы, вдруг попавшей на мушку? Интересно, кто же был охотником, спустившим курок?
О том, что эти слухи не лишены были оснований, показали вскоре последовавшие удары по ненавидимому Сталиным бывшему Петрограду. Он, видимо, никак не мог простить этому городу, что тот помнил его ничтожным, неотесанным, и то чувство, которое возникло у него, некогда впервые увидевшего блестящую имперскую столицу. Он мстил Питеру, ворвавшись в него на следующий день после им же организованного убийства Кирова. Он мстил ему и сейчас. Убивая, он в то же время выстреливал и по тем, кого его пули уже настигнуть не могли. Ведь, расстреливая в 34-м, он стрелял и по Кирову. Расстреливая участников сфабрикованного по его приказу ленинградского дела, он стрелял и по Жданову. На сей раз только в Питере было уничтожено свыше тысячи человек. Главным образом, это выдвиженцы и сторонники Жданова.
Для находящегося в ссылке Маленкова весть о смерти соперника прозвучала как бравурный марш. Вскоре он опять оказывается в Москве. Ему кажется, что теперь у него соперников нет. Он еще не знает, что в лабиринтах Кремля зреет уже другая интрига.
НОВЫЕ ЛЮДИ
Обед в Георгиевском зале в честь парада Победы подходил к концу. Славословиям Сталина, казалось, не будет конца. Его уже предложили наградить вторым орденом Победы, присвоить звание Героя Советского Союза и, наконец, возвести в ранг генералиссимуса. Вдруг Сталин, всегда любивший поиграть в скоромность, встал и сказал:
— Мне идет уже шестьдесят седьмой год. Ну сколько я еще смогу поработать... Года два-три. Потом должен буду уйти.
Были ли эти слова искренни или, как полагает рассказавший об этом эпизоде адмирал Кузнецов, ему „просто хотелось посмотреть, какой эффект на окружающих произведет столь необычное заявление”?
Кому из сидевших в сверкавшем праздничном зале Кремля могло прийти в голову, что присутствуют они при завязке очередной сталинской интриш, развязка которой наступит через несколько лет?
После того как исчез Жданов, оставались другие, кто слова Сталина о скорой отставке мог принять всерьез. Теперь подошла их очередь. Диктатор решил избавиться от своих многолетних соратников. Следуя испытанному плану, он, как и перед началом террора тридцатых годов, начинает выдвигать на ключевые позиции новых, „своих” людей. В их числе — Патоличев, ставший в 1946 году на короткий срок секретарем ЦК. Однако на его протеже Андропова это не влияет. Он по-прежнему остается в Петрозаводске. Положение другого будущего генсека выглядит еще более безнадежным. Он в еще более захолустном углу — в Пензенском обкоме, секретарем которого он стал после окончания партийной школы в Москве.
Правда, Патоличев не забывает об Андропове, и в 1947 году тот делает небольшой шаг вперед, став вторым секретарем карельского ЦК партии. И опять затишье.
А Черненко пока влиятельных покровителей не нашел. Он настолько бесцветен, что никого не интересует. Никто из власть предержащих пока ещене видит в нем для себя никакой пользы. Его таланты терпеливого канцеляриста-столоначальника в то время еще высоко не оценивались. Они найдут свое применение в иную эпоху, когда, устоявшись, власть захочет покоя, при котором единственным разрешаемым шумом будет шелест перекладываемых со стола на стол бумаг, когда деятельность будет подменяться ее видимостью — движением входящих и исходящих. Тогда станет главным талант столоначальника, не правящего, а создающего видимость правления. А пока единственно чего сумел добиться Устиныч, так это перебраться в солнечную винную Молдавию. Это даже нельзя было считать повышением. Должность заведующего агитпропом республиканского ЦК вряд ли можно было рассматривать как продвижение после того, как он уже занимал посты секретаря крайкома и обкома. Видимо, ни учеба, ни связи, установленные в Москве, не помогли. Говорят, что пил он в эти годы изрядно, благо и вина, и водки было достаточно. По всей вероятности, был уверен в том, что карьера его зашла в тупик. Не думал и не гадал, что, не окажись он в Кишиневе — так и кануть бы ему в неизвестность.
