Николай Задорнов - Симода
– Едят тебя мухи! – запрыгал он.
Молодой японец Таракити с трудом подхватил опущенный конец плахи.
– Давай-ка, брат! – сказал Берзинь. – Бери... А теперь...
– Раз-два – взяли! – сказал по-русски Таракити. Это тот самый молодой японец, который в храме Хосенди, когда Колокольцов стал при всех иронически отзываться о японском судостроении, вдруг спросил серьезно: «А как у вас?» Еще тогда все обратили на него внимание.
Берзинь и японец подняли на плечи и вынесли тяжелую доску.
– В этом помещении, господа, можно расположить кузницу, – сказал Путятин, осматривая сарай снаружи.
Шиллинг перевел по-голландски, что помещение годно под кузницу, но надо переменить крышу. Соседний сарай адмирал приказал разобрать – нужна площадка для стапеля.
– Есть ли у вас кирпич? – спросил Колокольцов дайкана.
– Да, конечно, кирпич у нас есть. Сообщите, сколько надо. Мы доставим лодками.
– Мы вам уже говорили, что дальше нам не обойтись своими плотниками и кузнецами. Работы будет много.
– Все плотники этой деревни работают, выполняя заказы адмирала. Сюда идут плотники, судостроители из других мест. Всего завтра будет семь артелей.
Елкин вернулся с промера, когда адмирал и офицеры стояли у самого начала ущелья, казавшегося крутым, падавшим с неба желобом, заросшим лесом.
– Наверху хороший лес, – Елкин показал на обрыв. – Надо рубить самим и валить, не спрашивая цены.
– Как это, не спрашивая цены? – закричал Евфимий Васильевич.
– Алексей Николаевич, этот сарай разобрать, а тот – под кузницу, – велел Колокольцов. – Вы произведете съемку площадки и расчеты. Я полагаю, места тут вполне достаточно, однако часть горы придется срезать, чтобы поставить кнехты.
Колокольцов и Сибирцев прошлись по всей площадке. Потом оба враз ловко вскочили на каменный обрыв и рывками стали подниматься вверх по липкой и мокрой почве. За ними полезли матросы.
– Сосны – и тут же пальмы растут! – воскликнул Леша.
Внизу затрещали стены сарая, доски и стропила полетели на землю.
– Ой-ё-ё, Вася! – крикнул Маслов сверху, завидя Букреева у сушильни водорослей.
Когда все возвратились в деревню, у ворот чертежной стояла толпа девиц, глядя на часового.
– Их никакой силой не отгонишь, – пожаловался матрос.
– А что им надо? – спросил Лесовский.
– Да просто стоят, и ничего им не надо. Дети!
...Утро. Под открытыми окнами чертежной цветут красные камелии. Стенки убраны. Офицеры и юнкера без мундиров ползают по полу, лежат на листках бумаги с линейками, циркулями, кистями и чертежными карандашами. В окна заглядывают дети.
– Приглашен знаменитый математик и ученый, чтобы сделать точные расчеты и высчитать соотношения западных мер с японскими, – объяснил Татноскэ.
Ота-сан тут же. Он сам пригласил математика.
– Юнкер Корнилов, дайте рисунок крепления шпангоута с килем, – сказал Колокольцов. Он велел чиновникам потесниться, а плотникам сесть поближе.
Японцы окружили своими бритыми головами столик, на котором появился чертеж.
– Смотрите. Вот эти две части скрепляются стальной пластиной, которая согнута и образует прямой угол. Одна сторона крепится наглухо к килю, а другая – к шпангоуту. Ваши японские суда строятся целиком из дерева. На наших кораблях множество железных частей. Все рисунки будут готовы для кузнецов завтра.
Рассмотрев чертеж горна и мехов, Эгава сказал, что уже привезены японские мехи, которые для японских мастеров привычней, и что японцы будут разогревать поковки по-своему, а русские кузнецы могут ковать, как им привычно.
– У них мехи, Александр Иванович, – сказал кузнец Залавин, – как ящик с поршнем. Вроде паровой машины.
– Завтра, господа, с утра прошу представить мне ваших мастеров, с которыми я буду работать, – сказал Колокольцов. – Устройство корабля я должен объяснять не чиновникам, а мастерам. Срочно начинаем дело. А теперь адьё...
– Что такое «адьё»? – спросил Татноскэ. – На каком языке?
Колокольцов поспешно улыбнулся и постарался полюбезнее распрощаться с дайканом. Остальных чиновников, пожелавших задержаться, велел гнать из чертежной и никого не подпускать зря.
Ябадоо с крыльца вперил свой свирепый взгляд в топор, которым матрос тесал лекало.
Колокольцов вышел. Солнце грело по-весеннему. Ябадоо кланялся и, подойдя, о чем-то заговорил. Из лагеря слышались крики – там, видно, приводили в порядок войсковое имущество. Каждый у Путятина знал свое дело. Подоспевший Татноскэ объяснил Колокольцову, что Ябадоо приглашает его к себе на обед.
Колокольцов нащупал в кармане куски сахара, который сам завернул в японские чистые салфетки. Он брал сахар, чтобы раздавать детям.
Почтительно глядя на Колокольцова, самурай сморщил лицо, вытянул губы дудкой и все кланялся, а переводчик опять повторил, что Ко-ко-ро-сан приглашается на обед.
В храме Хосенди адмирал собрал за длинным столом всех, как на военный совет.
– Господа офицеры! – объявил он. – Приступаем к закладке первого в истории Японии европейского судна. Нечего говорить вам о значении этого. Господа! Я назначаю командиром строящегося корабля Степана Степановича. А заведующим постройкой – вас, Александр Александрович! Сам я в ближайшее время должен буду отправиться в город Симода, чтобы продолжить переговоры с японским правительством. Наш корабль – школа для японцев. Но все зависит от вас, господа, и также от наших людей...
– Сегодня же начнем проектировать стапель, – объявил Лесовский.
Вечером Колокольцов сидел у Ябадоо за лангустами, креветками и сакэ. Самурай вытягивал губы дудкой. Пили из маленьких чашечек. Ябадоо долго что-то объяснял. Оказалось, что он просит переехать Александра на новую квартиру.
Куда? Зачем?
Ябадоо ужасно смутился. Потом приосанился и пояснил, что если переехать к нему, то удобней будет работать вместе. Можно все время говорить о деле и советоваться, приходить пить чай. К этому дому ближе источник с хорошей водой.
«Однако, – подумал Колокольцов, – предложение, конечно, заманчиво».
Ябадоо добавил, что даст несколько комнат, Александру будет очень удобно и тихо, у него будут слуги.
Убраться с глаз капитана – ради одного этого стоит! Неплохо бы зажить вольной жизнью! При всей своей строгости, любви к делу и самодисциплине Александр полагал, что все же тут он зажил бы на славу! Японец – царь и бог в своей деревне. Но надо очень осторожно... Пока нечего и заикаться. А Ябадоо, кажется, умел брать быка за рога.
Вошла жена самурая, на этот раз с Сайо. Обе встали на колени перед Александром. Сайо как статуэтка, она маленькая, у нее свежие щечки, взгляд глубокий, но острый и со странным оттенком как бы покорной оскорбленности. А все же что-то милое и очень привлекательное есть в скуластом обиженном личике.
«Обязательно надо переехать!» – решил Колокольцов.
На другой день Ябадоо-сан созвал рыбаков. Официально он беседовал только со старостами артелей, но к Дому Молодежи все собрались, кто мог, и все тянули уши, желая знать, что скажет Ябадоо.
Необходимо было очень ясно объяснить рыбакам всю их ответственность. Время очень опасное. Эбису – это дикари, варвары. Их надо страшиться. Очень опасно просто приближаться к ним.
Рыбак Сабуро из дома У Горы слушал и улыбался. Это дерзость, безобразие! Говорит самурай по надзору над рыболовством на опаснейшей морской границе, а парень из нищего дома У Горы слушает с веселым видом.
Фамилий у батраков и крестьян не было. Запрещено иметь фамилии! Так они умудряются обходить запрет. Название дому не запрещено давать. Есть дом «Кит», есть дом «У Горы», и прозвища домов потом становятся привычными в обиходе и употребляются как фамилии крестьян и рыбаков.
Рыбаки самые ничтожные, самые нищие люди в Японии. Самые низшие! Хотя и в крестьянском сословии. В части деревни князя Мидзуно есть шестьдесят один рыбак. А в другой части, принадлежащей Огасавара, – тридцать шесть рыбаков.
А У Горы как бы сдерживал ухмылку. Безобразие! Плохой рыбак! Очень злой и пьяница. Совсем еще молодой, а говорит, что море знает лучше всех, умеет лучше других ловить рыбу. Но где водку берет? Вот мы спросим: на какие средства пьете водку чуть ли не два раза в месяц? Пьянчуга ужасный!
– Нельзя сближаться с эбису. Дикарь таким останется всегда. У них лживая, отвратительная религия, проповедует насилье, ложь, разврат, обман, кровосмешение, все их женщины отвратительные чудовища. Но кто из вас обманется, кому покажется, что русские морские солдаты хорошие и добрые и что у них очень добрые глаза или сильные, умелые руки, или если увидят, как они всегда ребятам дают хлеб и сахар и жалеют их, или кто услышит, что эбису помогали в Симода потерпевшим от цунами строить дома, тот может подумать, что русские хорошие. Тогда от правительства все будут наказаны очень строго, до пытки огнем и железом. Это очень низко, страшно и бесчестно, ниже нашего достоинства подходить к эбису. Отходите сразу, если они подходят. Рыбы не давайте. К источникам воды не подпускайте – могут отравить.
