Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Екатерина хорошо понимала, что, скажи она хоть слово против или расскажи кому-то об этих ночных играх, муж просто возненавидит ее. Потому приходилось терпеть, прятать кукол по утрам и вытаскивать ночью, скрывать все и ото всех. Кому она могла рассказать о своей беде? Мать уже отправили домой, Елизавета Петровна, с трудом переносившая последнее время родственницу, поспешила выпроводить ее сразу после свадьбы. Но даже если бы Иоганна и жила рядом, Екатерина ни за что не призналась бы ей в своих проблемах. Елизавете Петровне сказать тоже не могла, это означало бы гнев императрицы на племянника и ссору с Петром. Фрейлинам нельзя — болтливы, камер-фрау при них — строгая надзирательница Кроузе, от которой скрывали все, что можно.
А самого Петра, кажется, такое положение дел не только не беспокоило, но и устраивало.
Это было не так, но не мог же Петр, который столько внушал юной супруге, что теперь он хозяин в ее жизни, а она только слуга, что он опытен и любил не одну женщину, признаться, что никакого опыта и даже элементарных знаний у него нет, что он растерян и просто прячет свою растерянность под маской удали и волокитства за другими. Потому он делал вид, что влюблен в другую, а к жене просто равнодушен, а потому с ней остается лишь играть в солдатики…
Екатерина терпела и играла. Постепенно игры зашли куда дальше, кукол уже стало мало, Петр вспомнил, что еще в первые дни в пылу родственных чувств присвоил Фрикен воинское звание, а потому она тоже должна стоять на часах с ружьем на плече. Зачем? Для порядка.
Можно ли найти что-то нелепей, чем юная девушка в ночной рубашке, стоящая навытяжку с ружьем на плече у двери собственной спальни? Иногда Екатерине казалось, что еще чуть, и ее терпение лопнет!
Еще хуже стало, когда Петру пришло в голову притащить в дом свою свору, причем не просто в дом, а… в спальню! В комнате была устроена дощатая перегородка, за которой теперь жила целая свора. Невыносимо воняло псиной, там без конца лаяли, возились и грызлись между собой собаки, не давая покоя ни днем ни ночью.
Такая жизнь весьма устраивала дерганого Петра, но была невыносима для Екатерины, желавшей совсем иного. Муж носился с собаками, кричал, щелкал кнутом, ругался так, что хоть уши затыкай, требовал непонятно чего, а то вдруг начинал рассуждать на темы, ей вовсе не интересные, погружаясь в мечты об устройстве какой-нибудь совершенно идиотской затеи. При этом Петр просто физически не мог сидеть на одном месте, в кресле дольше двух минут выдержать бедолаге было невозможно, он предпочитал рассуждать, расхаживая по спальне, и Екатерине приходилось часами ходить вместе с ним.
Теперь Петру было мало лакеев, он принялся обучать приемам с оружием и жену. Екатерина терпеливо стояла на часах, едва не валясь с ног от усталости, таскала тяжеленное ружье, училась делать выпад вперед с упором на колено или быстро сбрасывать оружие с плеча, чтобы выставить штык вперед, а потом снова вставать навытяжку. Оставалось научить только передвигаться и стрелять из положения лежа…
От такой жизни хотелось просто плакать, но этого она не могла, а потому улыбалась, стараясь делать вид, что все в порядке.
Днем муштра и глупости, придуманные мужем, ночью полная постель тяжеленных игрушек… Хороша семейная жизнь, ничего не скажешь. Ей бы сообразить, что все это только для того, чтобы оправдать отсутствие мужественности, ведь уставшая донельзя жена засыпала быстро, а игрушки в постели оправдывали его инфантильность иными интересами.
Но Екатерина тоже была молода и неопытна, тем паче Петр сам объявил, что в семье он полный хозяин, а жена должна во всем подчиняться. Переживая из-за невнимания мужа, Екатерина пыталась полностью соответствовать его требованиям. Это позже она поняла, что никакого опыта, никакой «другой» не было, князь волочился за фрейлинами, не рискуя добиваться даже поцелуев.
Семейная жизнь никак не складывалась, но главное еще было впереди…
Императрица — выдумщица, у нее что ни бал, то с забавами, а уж о маскарадах и говорить нечего. Несмотря на полноту, проявлявшуюся все сильнее, на Елизавете Петровне прекрасно сидел мундир и вообще мужская одежда, потому что подчеркивала красивую форму ног. Вот и распорядилась императрица: на карнавале всем мужчинам быть в дамском наряде, а женщинам — в мужском!
Началась суматоха. Женщины никак не могли втиснуться в узкие мужские штаны, а мужчины справиться с фижмами и широкими юбками. Смеху было…
Многим государыня выделила наряды из своих запасов, коих у нее было огромное количество — с десяток тысяч платьев, Елизавета Петровна дважды одно не надевала. Камердинер Сиверс мучился именно в таком. Фижмы у Елизаветы Петровны огромные, поворачиваться в них с непривычки очень трудно, Сиверс двигался неуклюже, а требовалось изображать из себя изящную даму. В пару ему досталась Екатерина, прекрасно себя чувствовавшая и выглядевшая в мужском наряде.
Петра переодеваться не заставили, понимая, что роскошное дамское платье будет настоящей насмешкой над щуплым великим князем, а вот императрица красовалась в отменном наряде, таком, что Екатерина не удержалась и сделала ей комплимент:
— Ваше Величество, будь я в дамском платье, непременно стала бы строить вам глазки, столь вы хороши!
— Да и ты не хуже, — с удовольствием посмеялась Елизавета Петровна.
Но главный смех вызвало не это. Сиверс вынужден был вести непривычную для себя дамскую партию в менуэте, то и дело сбиваясь, Екатерине приходилось его поправлять. И все же случился конфуз: не привыкший к размерам огромных фижм Сиверс круто повернулся и сбил с ног графиню Гендрикову, оказавшуюся рядом. Как истинный кавалер, хотя и был в дамском наряде, он бросился поднимать упавшую даму. Это привело к совершенно замечательным последствиям: неловким движением все тех же фижм он сшиб теперь уже Екатерину, которая повалилась самому Сиверсу под ноги. Танец остановился, и придворные замерли, не зная, кому сначала помогать.
Сиверс в ужасе от сотворенного крутнулся между двумя упавшими дамами и в конце концов свалился тоже, причем так, что Екатерина оказалась под его большущей юбкой. Оркестр уже не играл, в зале установилась тишина, посреди которой до придворных вдруг донесся сдавленный смех великой княгини, вынужденной выбираться из-под наряда камердинера ползком на четвереньках, причем задним ходом.
Следом расхохоталась императрица, и за ней уже все остальные. Вид у троицы был уморительнейший — Сиверс сидел на полу, широко раскинув юбки, с одной стороны от него барахталась, пытаясь встать, Гендрикова, а с другой стояла на четвереньках наконец сумевшая выбраться из-под вороха тканей Екатерина.
— Мадам, вы несколько неловки…
Шутка великой княгини потонула в общем хохоте. Сиверс, красный от стыда, не позволил поднять себя, но немало еще посмешил всех: для того чтобы встать, ему понадобилось перевернуться на живот, показав всем панталоны, в которые нарядила камердинера Елизавета Петровна.
От смеха болели бока, все утирали слезы, а красный как вареный рак Сиверс, едва испросив разрешение, удалился бегом, правда, бежал странно, стараясь держаться от всех как можно дальше, чтобы ненароком не зашибить еще кого.
И только когда он был уже у двери и старался пройти в нее, не задев фижмами створки, хотя они были раскрыты широко, вдруг раздался… смех князя, до сих пор молчавшего. Несколько мгновений придворные изумленно разглядывали Петра, а потом зала снова потонула в общем хохоте. То-то на славу удался маскарад!..
Несколько дней бедолага Сиверс не показывался никому на глаза, но и после одного взгляда на него было достаточно, чтобы все начинали улыбаться. Императрица тоже поинтересовалась, не прислать ли наряд с фижмами. Зато теперь мужчины страшно боялись, чтобы Елизавете Петровне еще раз не пришло в голову устроить такое развлечение.
Пришло, и не раз: мужчины, страшно ругаясь, были вынуждены осваивать ношение фижм, а женщины радовались: вот, будете знать, каково нам!
Но и дамам пришлось поплакать из-за приказа императрицы.
Елизавете Петровне неудачно нанесли пудру на волосы, состав, которым их покрыли перед пудрением, оказался слишком липким, и пудру смыть не удавалось никакими усилиями. Промучившись полдня с безобразием на голове, из-за которого волосы казались грязной серой массой, государыня решила покрасить их в черный цвет. Куафер, ни жив ни мертв, сначала попытался отговорить от такого, понимая, что дело закончится плохо, но потом вздохнул и принялся за работу.
Когда дело было сделано, Елизавета Петровна долго смотрела в зеркало молча, потом ее красивое лицо стало багроветь, куафер растерянно разводил руками, мол, я же предупреждал… Закончилось все страшным скандалом и… бритьем голов всех дам при дворе! Просто то, что получилось у самой императрицы, исправить можно только бритьем волос. Не могла же она позволить остальным оставаться при своих шевелюрах! В результате все дамы оказались лысыми и получили страшные черные парики, став похожими на всклоченных ворон.
