Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
И наконец, великокняжеская корона. Как бы ни крепил ее куафер, Екатерина понимала, что стоит наклонить голову, и тяжеленное сооружение просто съедет, потащив за собой прическу, неважно, с кудрями та или без. Корону императрица надела собственноручно, чтобы Екатерина почувствовала, какое ей делается одолжение.
Уже полдень, а великого князя все не было. Он опоздал совсем ненамного, минут на пять, но императрица была вне себя!
Петра тоже нарядили в серебристый кафтан и навесили безумное количество украшений. Но если серебро на Екатерине только подчеркнуло ее бледность — императрица даже приказала принести из своих покоев баночку румян и нарумянить невесте щеки, — то наряд жениха окончательно испортил его внешность. Это особенно бросалось в глаза рядом с хорошенькой, хотя и неимоверно перепуганной невестой. В какой-то момент Елизавета Петровна даже закусила губу от досады: ну что же сестра Анна родила этакого уродца! Но вслух ничего не сказала, напротив, улыбалась так, словно действительно была счастлива будущим счастьем молодых.
Екатерине ни до чего, она старательно пыталась не качнуть головой, ни за что не зацепиться, но при этом держаться так, чтобы не быть похожей на деревянную куклу. Весьма сложное дело, если вспомнить тяжеленный наряд и корону на голове, от веса которой уже начал болеть лоб.
— Пора.
Елизавета Петровна первой шагнула по лестнице, за ней жених с невестой. Екатерина ожидала, что Петр поддержит ее, но тому, видно, и в голову это не пришло. Перед самой лестницей, понимая, что без опоры ей не спуститься, невеста все же сама протянула руку жениху, тот сначала недоуменно покосился на нее, но потом подставил свою. Все обошлось, не споткнулась, головой не качнула и даже смогла улыбаться множеству собравшихся придворных.
В России всегда умели праздновать, а уж блестящая Елизавета Петровна тем более. Но на сей раз она превзошла саму себя! Перед дворцом выстроились сто двадцать великолепных экипажей, последние в очереди терялись где-то вдали. Это были только те, кому милостивейше позволено ехать в Казанский собор.
Но Екатерина никого не замечала, все плыло перед глазами, а их застилали слезы всего сразу — восторга, страха, волнения. Жених, напротив, кажется, не волновался совсем. Но это только казалось, он дергался более обычного… Заметив это, императрица положила свою руку на его запястье:
— Петр, успокойтесь…
Он фыркнул:
— Вот еще!
В роскошнейшем раззолоченном экипаже, запряженном восьмеркой белоснежных коней, они ехали втроем — императрица Елизавета Петровна и молодые.
Но Петр тотчас отвлекся, принявшись называть стоявшие вдоль их пути полки и делая замечания, если что-то видел не по форме. Уже через пять минут Елизавета Петровна даже прикрикнула на племянника, до того надоел своими замечаниями:
— До того ли ныне?! Помолчи уж!
Петр надулся, даже отвернулся от императрицы, но почти сразу забыл свою обиду — впереди стояли его кирасиры:
— Вот! Вот! У моих порядок, и все знамена ровно наклонены, и мундиры как один, и букли с косами в порядке!
Елизавета Петровна даже зубами заскрипела: ну что за дурень! Народ, едва сдерживаемый драгунами (иначе и каретам не проехать было бы), вовсю высказывался, совершенно не стесняясь. Обсуждали «со знанием дела», с одобрением высказывались о невесте, мол, кралюшка-то какая, что твоя лебедь белая! Восхищались императрицей, но тут особо звучало, что Петрова дочь! И посмеиваясь, ругали жениха:
— Откель такого уродца-то взяли?
— Наследник, говорят, из Неметчины привезенный.
— То-то и оно, что из Неметчины, был бы наш, так была бы косая сажень в плечах. А ентот вон хуже малого дитяти.
— Сморчок, он и есть сморчок.
Знающий возражал:
— Так и невеста тоже из Неметчины…
— Будя врать-то!
— Как есть немецкая.
— Так что ж, и венчаться не по-нашему будут?
— Не… оба крещеные. Невеста и вовсе русскому училась со старанием.
Бабенка порешительней отозвалась:
— Врешь ты все, ирод проклятый! Не может таковая-то немецкой быть! Наша она, правда, бабоньки, наша?
И хотя бабонек рядом было немного, ее активно поддержали все, даже мужики. Было решено, что жених, может, и из Неметчины, потому сморчок. А невеста всенепременно наша, русская, и сердцу россиян мила.
Вокруг было шумно, в воздухе висел перезвон колоколов, гремели литавры, били барабаны, где-то трубили трубачи, то и дело доносилось многоголосое «ура!», но обсуждение жениха с невестой все равно слышно. Может, потому Петр так и старался заглушить эти неприятные разговоры своими резолюциями по поводу построения и обмундирования? Поняв это, Елизавета Петровна не стала племянника больше сдерживать. Проползла раздраженная мысль, что ему будет очень тяжело завоевывать любовь народную.
Покосилась на невесту, но та, кажется, ничего из людских криков и замечаний не слышала. Екатерина сидела ни жива ни мертва, боясь лишний раз шелохнуться. Неужто все так на свадьбах? Императрице казалось, что это должен быть самый радостный для молодых день, а один вон пальцем в гвардейцев тычет, словно пятилетнее дитя на прогулке, вторая сидит, едва живая с перепугу… А может, и она сама вот так бы, если бы парадно и прилюдно?..
И вот он, собор, тоже парадно убранный, ярко освещенный… Или это свет от свечей отражался во множестве бриллиантов присутствующих?
Петр с трудом выстоял длинную проповедь, все норовя то что-то поправить, то нос почесать, то вообще отвернуться, чтобы разглядеть убранство собора. Конечно, бывшему лютеранину трудно привыкнуть к роскоши русских соборов, но не время же оглядываться! Графиня Чернышева наклонилась ближе к великому князю:
— Ваше Высочество, от священника нельзя отворачиваться, примета дурная. Кто из молодых отвернется первым, тот и помрет первым…
Передав поверье, думала испугать, чтобы не вертелся, но Петр разозлился:
— Пошла вон! Дура!
Чернышева сделала вид, что не услышала оскорбления. Остальные вокруг тоже, хотя сказано довольно громко. Екатерина осторожно покосилась на жениха, тот усмехнулся:
— Говорит, кто первым отвернется от священника, тот и помрет первым… Глупости.
Екатерине не до суеверий, но в душе порадовалась, что не крутила головой, да и как она могла, если все время думала о короне?
К концу длинной, очень длинной церемонии она уже едва держалась на ногах, мечтая только об одном: чтобы ей позволили хоть на время снять корону. Во время ужина этого сделать не позволили, только в начале бала императрица сжалилась и разрешила ненадолго освободить голову от тяжелого украшения.
Когда корону осторожно выпутали из прически, Екатерина чуть не заплакала, потому что шея так затекла, что ею невозможно ворочать. Пришлось осторожно помассировать шею, наконец великая княгиня получила возможность наклонить голову к одному плечу, затем к другому…
Но тут же оказалось, что Екатерина должна танцевать полонез, а выйти в центр бальной залы без короны нельзя. Корону снова водрузили, теперь она была укреплена еще хуже, и полонез превратился для несчастной невесты в истинное мучение. Улыбка на устах и почти ужас в глазах…
Это заметила императрица и вопреки собственной привычке танцевать до рассвета вдруг объявила о сокращении времени бала. Честно говоря, облегченно вздохнула не одна Екатерина, неимоверно устали все: сначала многочасовая служба в соборе, потом ужин, бал…
Такого во дворце не видели — бал закончился в девять вечера, когда обычно в это время только начинался! Императрица объявила, что молодым пора в постель.
До их покоев провожали почти толпой, но после Петр ушел в свои комнаты, а Елизавета Петровна в сопровождении матери невесты и нескольких дам повела Екатерину в спальню. Помогли переодеться, уложили в постель и оставили ждать мужа…
В первые минуты Екатерина просто блаженствовала, отдыхая от тяжести короны на голове, затянутого корсажа платья, веса многих украшений, туго зашпиленных волос… Это было неимоверным блаженством — освободиться от груза парадного наряда! Гудели ноги, гудела голова, ныла замученная неподвижностью шея, почти тряслись руки… Но немного погодя, когда она уже пришла в себя, трястись стали не только руки. Мать не слишком умело объяснила ей суть того, что должно произойти, внушив главное: муж — хозяин судьбы и тела, его нужно слушаться и угождать.
И вот теперь при свете всего двух свечей Екатерина ждала этого самого хозяина, начиная дрожать уже словно в ознобе. Что она должна делать: сидеть, лежать? Или вообще кинуться супругу на шею, как только тот войдет в комнату? Войдет… вон в ту дверь он войдет… Нет, лучше лежать… или все же сесть?
Екатерина села, немного посидела, но в таком положении оглядываться на дверь было совсем неудобно, потому легла снова. Когда раздадутся шаги Петра, она услышит и успеет сесть…
