Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)
Остаются два украинца — Черненко и Копыленко. Кто из этих двоих может составить конкуренцию Юрию Андропову? Потерпите, и я отвечу на этот вопрос.
Но давайте все-таки посмотрим: может быть, есть претендент на верховную власть в стране среди тех, кто остается в Политбюро с хрущевских времен, но не принимал участия в заговоре против тогдашнего Генсека, или среди тех, кто вошел в высший партийный орган уже при Леониде Брежневе? Кто там?
Из новых: украинец Щербицкий и казах Куняев далеко от Москвы и поглощены своими нелегкими местными проблемами; Романов в Ленинграде, и репутация его подмочена несколькими скандалами личного характера, скорее всего или спровоцированными, или раздутыми; партийный столичный босс Гришин вполне удовлетворен своей неограниченной властью в Москве на посту первого секретаря горкома партии; сорокадевятилетний Горбачев, по меркам кремлевских старцев, «просто еще мальчишка», чтобы помышлять о кресле Генсека, и к тому же клеврет Андропова: это он из ставропольского захолустья вытащил его в столицу и Кремль. Итак, «новые» в Политбюро на конкурентов Юрию Андропову не тянут.
Теперь «старики». К Черненко и Копыленко приплюсовываются: семидесятилетний Тихонов и восьмидесятитрехлетний Пельше. Какие уж тут помыслы о престолонаследии! Самое время предаться размышлениям о грехах и спасении души. Впрочем, все кремлевские вожди — атеисты.
Тут, для разрядки, к месту будет свежий советский анекдот. (В России политические анекдоты, пожалуй, единственная оппозиция режиму, с которой никак не может справиться КГБ.) Так вот… Открывается очередной съезд КПСС. К микрофону подходит председательствующий:
— Просьба к собравшимся в зале делегатам: встать! — Звучит гимн Советского Союза.— Политбюро на сцену внести!
Но пора вернуться к двум оставшимся персонам — Константину Черненко и Александру Копыленко.
Сейчас к Леониду Брежневу ближе всего — Черненко, он «старый друг», вроде бы единственный, кто допускается для докладов и личных бесед, ему Генеральный секретарь поручил вести еженедельные заседания Политбюро. Но… он после Брежнева вряд ли станет его преемником. Западные советологи, не зная кремлевской кухни, явно переоценивают шансы этого человека — он узкий аппаратчик, кадровик, его не приемлют как уцелевшие брежневцы, или, по определению диссидентских подпольных изданий — «днепропетровская мафия», так и «новые».
Итак, остается Александр Копыленко, опытный интриган, человек с широчайшими связями в высших сферах, как в обеих русских столицах, так и в республиках, властолюбивый, целеустремленный. Правда, ходят слухи о какой-то его неизлечимой болезни. Но кто из кремлевских вождей «старой гвардии» не болен? И каких только слухов о каждом из них не гуляет по русским просторам!
Словом, мой прогноз таков: реальный соперник Юрия Андропова в борьбе за брежневское наследие — Александр Копыленко, и скорее всего ему будет нанесен Председателем КГБ следующий удар. Я ошибаюсь? Посмотрим…»
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
22 февраля 1982 года
В своих апартаментах на Лубянке Юрий Владимирович Андропов больше всего любил гостиную — два окна с задернутыми наглухо портьерами, журнальный столик в окружении мягких удобных кресел и дивана; телевизор, книжный стеллаж. Если бы еще можно было затопить камин… Но, говорят, и до революции, когда это огромное здание принадлежало акционерному обществу, все камины уже были декоративными, они никогда не топились: так задумано архитектором. Из гостиной — небольшой коридор, направо — туалетная комната, душевая, большое зеркало перед умывальником… Разглядывая себя в этом зеркале, как правило, с тревогой — недуги оставляли свои необратимые следы,— Юрий Владимирович часто, особенно в вечерние и ночные часы, ловил себя на жуткой, почти потусторонней мысли: шорох за спиной… Сейчас в зеркале, рядом с ним, может быть, лишь чуть отступив назад в нереальность неведомого измерения, отразятся те, кто когда-то смотрелся в это зеркало: «железный Феликс», Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Абакумов…
…Дальше по коридору — небольшая комната: простой обеденный стол, сервант с посудой — чайный и кофейный сервизы (тоже кем-то подаренные), электрический самовар, жестяные банки с кофе, чаем, сахаром. Печенье, сухарики. Аскетическая солдатская кровать у стены. Пустой холодильник «Саратов» лишь с несколькими бутылками боржоми. Эта комната — проходная: за ней маленькая прихожая, и из нее рукой подать — хозблок для руководства КГБ: в любой час суток можно заказать горячую пищу. Автономное существование — в случае экстремальной ситуации — хоть годы, учитывая спецзапасы лубянских подвалов. Особенно здесь хорошо в вечерние и ночные часы, когда комната погружена в бархатный, кажется, осязаемый мрак коричневого тона, и только настольная лампа на эластичной податливой ножке освещает свежие американские и английские издания, разложенные на журнальном столике. Тишина… Полная замершая тишина… И будто нет за окнами Москвы, Старой площади, Кремля…
Хозяин Лубянки удобно сидел в кресле, с наслаждением вытянув ноги. Перед ним стоял монитор, еще днем принесенный помощником и включенный в систему наблюдения. Рядом лежал карманный телефон последней японской модификации.
Как всегда перед началом операции, разработанной тщательно и скрупулезно, Андропов испытывал странное, не поддающееся определению чувство тревоги, смешанной с азартом, волнения и непонятной горечи…
«Черт знает что! Никаких эмоций. Ведь это самое главное — никаких эмоций. Но… не получается. Слаб, слаб человек…»
Весь этот сумбур прервал мелодичный звонок телефона.
Прижав аппарат к уху и успев взглянуть на часы (было без пяти минут десять вечера), Андропов сказал приветливо:
— Добрый вечер, Фрол Дмитриевич. Слушаю.
— Добрый вечер, Юрий Владимирович.— Голос генерал-майора Попкова казался взволнованным.— Они идут по коридору, сейчас будут в кабинете. Подключайтесь.
— Как вы думаете, он допускает…
Возникла пауза, и начальник Пятого управления все понял.
— Мозгляк может только предполагать,— заспешил Фрол Дмитриевич,— А полковник Терешаев Петр Николаевич… Вы его давно знаете…
— Да, знаю,— перебил Андропов.
— Он знаком с системой видеонаблюдения. Хотя, естественно, сегодня не информирован…
— Хорошо,— снова перебил Председатель КГБ.— После окончания их беседы перемолвимся.
— Слушаюсь.
Юрий Владимирович нажал кнопку, прерывающую телефонный разговор, и включил монитор.
На вспыхнувшем экране обозначился небольшой кабинет, единственным убранством которого были письменный стол канцелярского образца и два стула. Над столом свешивалась сильная лампа под металлическим колпаком.
В кабинет вошли двое, и Андропов услышал, как за ними с лязгом захлопнулась железная дверь.
Полковник Терешаев был подтянут, моложав, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, энергичен, собран и, одновременно, явно располагал к себе.
«За прошедшие четырнадцать лет,— удовлетворенно подумал Андропов,— я вырастил здесь принципиально новые кадры. С ними можно плодотворно работать».
Второй человек, появившийся в кабинете, оказался высоким, сутулым, с лицом, отмеченным умом, интеллигентностью, явной нервозностью («А вот это опасно»). Да и страсти человеческие оставили на этом уже довольно не молодом лице свои глубокие следы. Особенно рот — подвижный, с тонкими губами, и хотя изображение было черно-белым, когда невидимый оператор вывел лицо Мозгляка на крупный план («С кличками у нас явная безвкусица»,— подумал Юрий Владимирович), показалось, вернее предположилось, что эти губы намазаны ярко-красной помадой.
— Прошу вас, Казимир Янович,— приветливо сказал полковник Терешаев,— присаживайтесь. Времени у нас перед дальней дорожкой не так уж много. Ваш рейс через…— Полковник взглянул на часы.— Через два часа сорок минут.
— Пардон, Петр Николаевич! — Голос у Мозгляка был высокий, неприятный.— Я, к вашему сведению, никакой не Казимир Янович, а на сей раз Ратовский Станислав Янович. Прошу, товарищ полковник, не путать!
— Вы молодцом, молодцом, Станислав Янович,— засмеялся полковник Терешаев.— Да что же вы не присядете?
Но Мозгляк продолжал быстро шагать по кабинету, и походка у него была странная: вихляющая, мягко-пластичная, с покачиванием бедер.
«Да он же голубой! — с отвращением подумал Андропов,— Впрочем,— успокоил он себя,— в нашей ситуации это обстоятельство только к лучшему. Очевидно, этим и руководствовался Попков».
Наконец Мозгляк сел на край стула, закинув ногу на ногу, и тут же носок левой ноги в дорогом ботинке на толстой подошве стал быстро подрагивать.
— Итак, Петр Николаевич, я весь внимание.
