Звезда морей - О’Коннор Джозеф
Потом они лежали обнявшись. Сквозь темно-зеленые листья сочился сумрачный свет. Пахло глиною, торфяным дымом, дождем. Трещал коростель. Она не чувствовала ни стыда, ни раскаяния. Вообще ничего, но это отсутствие чувств было новым и дарило ей радость. Пошел дождь, но скоро и перестал. Чуть погодя она заснула.
А когда проснулась, он лежал рядом с ней и что-то бормотал. Та gra agam duit, a Mhuire. Tа gra agam duit. На поляне гудели пчелы. Мэри притворилась, будто не слышит, что он говорит. «Я люблю тебя, Мэри», на ирландском.
Они застегнули одежду (он деликатно отвернулся, когда она завязывала юбку) и вместе отправились по полям в Кингскорт. Вдалеке шли на вечерний лов к Иниширу рыбацкие лодки. Теленок бежал за мамой. Другой теленок фыркал, мотал головой. Корова величаво зашла на поросшее камышом мелководье и принялась пить воду. На склоне холма ворошили сено две крохотные фигурки. С болот возвращались домой усталые люди, взвалив на плечи лопаты, как ружья. Дэвид молчал, что было на него непохоже.
Быть может, его озадачила, а то и возмутила ее доступность, подумала Мэри. Наверное, он теперь перестанет ее уважать. Девушки из деревни говорили, что с парнем нужно вести себя строже, даже если питаешь к нему чувства, даже если любишь его. Порядочный парень будет тебя уважать за такую строгость.
По пути он остановился и нарвал ей букет дербенника. Они обнялись и снова поцеловались, уже не так жадно, галантнее прежнего, с искушенной нежностью, точно взрослые.
— Ты, должно быть, теперь меня ненавидишь, — тихо проговорил он.
— Ненавидеть тебя — все равно что ненавидеть себя.
— Правда? Если ты меня ненавидишь, я этого не вынесу.
— Ну конечно правда, болтунишка! — Она поцеловала его в красивые губы, убрала челку с его глаз. Какое блаженство — прикасаться к нему. — Не бойся. Все хорошо.
— Я… не мог остановиться. Прости. Пожалуйста, не сердись на меня, Мэри.
— А я и не хотела, чтобы ты останавливался. Я тоже не могла остановиться.
— Как это называется? — спросил он. — То, что было сегодня?
— Футбол Винчестерского колледжа, — ответила она, попросту не придумав ничего лучше.
Тем летом они каждый день ходили в лес у озера Глендоллах. И часто играли в футбол Винчестерского колледжа. Мэри просыпалась и засыпала с мыслью об этом футболе. Как-то в конце июля он уехал с отцом в Атлон. Лорд Кингскорт покупал новую племенную кобылу. Мэри тосковала по Дэвиду так, словно он уехал в Америку. Представляла все то, что он увидит в дороге: пыталась увидеть мир глазами Дэвида Мерридита.
В те часы, когда они не были вместе, Мэри гадала, чем он сейчас занимается. Воображала, как он одевается, завтракает, раздевается, чтобы принять ванну. До чего же прекрасно, должно быть, его тело: она никогда не видела его обнаженным, Дэвид был очень стеснителен. Он объяснил, что в Винчестерском колледже мальчикам запрещается раздеваться догола. Даже в ванной они должны быть в исподнем. Она спросила, почему так, и он смутился еще пуще. Порой в Винчестерском колледже творятся варварские вещи, сказал он, и лучше ей об этом не знать.
Ее растрогало, что он так хранит секреты Винчестера. Она усмотрела в этом доказательство большего — подтверждение того, что Дэвид Мерридит видит в ней женщину. Она не раз замечала, что отец так же ведет себя в присутствии матери, если разговор заходит об Англии в целом. В молодости ему довелось наблюдать там вольности, о которых замужней женщине рассуждать негоже. Мать посмеивалась над ним, качала головой. Отец тоже лукаво посмеивался, обнимал и целовал ее. Мэри Дуэйн знала, что это любовь. То, о чем не говорят.
О чем умалчивают.
Глава 9
КАРТА ИРЛАНДИИ
В которой мы завершаем нашу печальную трилогию о ранних годах жизни Мэри Дуэйн, глубине ее чувства и некоторых поразительных событиях
Однажды днем, когда они гуляли по пшеничным полям в Килкеррине, их застиг налетевший с залива шквал. Они укрылись в заброшенном доме у просеки: здешние обитатели недавно перебрались в Ливерпуль. Мэри и Дэвид побродили по тесным комнатушкам, посмотрели на разрушающуюся глиняную посуду, на картинки на стенах. Пресвятое Сердце Иисуса. Патрик, изгоняющий змей. Календарь, вырванный из «Альманаха пастуха». На столе стояла щербатая эмалированная тарелка, на ней лежали вилка и ложка, точно стрелки часов, будто кого-то ждут домой с минуты на минуту. Но никто уже не вернется.
Ему удалось развести огонь в потухшей золе очага, и они улеглись рядом. В комнате стоял холод, как в склепе, но тело его было теплое. Некоторое время они целовались и обнимались, потом он коснулся ее бедра, но она мягко отвела его руку.
— Я сегодня не могу, котенок. Давай просто целоваться.
Улыбка его испарилась, как снег с каната.
— Тебе нездоровится?
— Я как ископаемая окаменелость. Честно.
— Я тебя не обидел? Я не хотел позволять себе лишнего.
— Ничего ты не позволял, болтунишка. — Она снова поцеловала его. — Просто у меня такой день.
Он ласково улыбнулся.
— Что это значит?
— Ты разве не знаешь, что бывает у каждой девушки раз в месяц?
— Нет.
— Подумай.
Он пожал плечами.
— Ей выдают карманные деньги?
Она посмотрела на его недоуменное лицо.
— Шутишь?
— Что ты имеешь в виду?
— Это бывает раз в месяц. Это связано с луной. — С луной?
— Ее посещает гость. Вот как меня сейчас.
Он огляделся, точно ожидал увидеть ангела-хранителя.
— В Винчестерском колледже в Гэмпшире тебе об этом не говорили?
— Кажется, нет. Во всяком случае, я ничего такого не слышал.
— Тогда спроси у сестер.
— Думаешь, у них тоже это бывает?
— Это бывает у всех женщин.
— И у тети Эдди?
— Иисусе. Хватит уже.
— А как это называется?
— Некоторые зовут это «проклятьем». Но есть и другие названия.
— Что бы это ни было, судя по всему, неприятная штука.
— Не такая неприятная, как если ее нет, поверь мне.
— Что ты хочешь этим сказать, М-мэри?
— Спроси у своих сестер.
В конце сентября он вернулся в Англию, в пансион. Порой писал ей любовные письма; о том, что письма именно любовные, она догадывалась по нарисованным на полях сердечкам и купидончикам. Мэри постыдилась признаться ему, что не умеет читать. У моста в Тумболе пресвитерианцы открыли неофициальную школу для детей арендаторов, но отец не желал, чтобы она общалась с пресвитерианцами. Мэри не понимала, чем так опасны пресвитерианцы: великий Вольф Тон тоже был пресвитерианцем, возглавил вместе с соратниками восстание 1798 года, сражался и погиб за свободу Ирландии. Но перечить отцу не хотела. И за ту осень и зиму сама выучилась грамоте по букварю, который ей дал приходский священник: черные чернильные пятна на страницах тетрадного листа в синюю линейку постепенно превращались в клятвы верности и любви.
Винчестер. Гэмпшир. Англия. Великобритания. Он не исчез: доказательство тому — атлас. Его координаты можно вычислить, как и ее, но расстояние между ними превосходит географическое.
Мэри Дуэйн сохла: теперь она поняла это слово. Ее возлюбленный присылал ей рисунки английских растений: незабудки, полыни, амаранта. Она отвечала таволгой, горным вереском. Папоротником из их леса возле озера Глендоллах. Она так по нему тосковала, что сделалась вялой и раздражительной. Без него Коннемара была пустынна, как брошенное гнездо. Ночью она лежала в кровати, которую делила с двумя сестрами, дожидалась, пока они нашепчутся и заснут, и ласкала себя, представляя, что пальцы не ее, а Дэвида Мерридита. Делал ли он так же? Мэри не раз слышала сплетни, что мальчишки так делают. Она воображала, что руки не ее, а Дэвида Мерридита. И посылала ему мысль, что его руки — это ее руки. Мэри представляла, как ее мысль летит через море в Англию, точно золотая звездочка, парит над Ирландией, пересекает темное море, минует Уэльс, увлекая за собой хвост искр, над мерцанием городов в английской ночи, над фабриками и дымовыми трубами, над трущобами и дворцами, прямиком в его комнату в Винчестерском колледже, где он спит на присыпанных вереском простынях. Сны о нем становились диковиннее и горячее. Вскоре они достигли такого накала, что пугали ее саму. Она рассказала о них (о некоторых из них) священнику на исповеди. Священник был веселый, молодой, из тех, кто поет на свадьбах. Все девушки его обожали. Он снисходительно выслушивал исповеди. Но исповедь Мэри Дуэйн встретил без снисхождения.
