Андрей Зарин - Власть земли
Добушинский долил кубок Ходзевича, тот отпил, откашлялся и начал свой рассказ.
Он начал с того времени, когда они пришли с Сапегой в Тушино, к царьку, у Царева Займища взяли под свое покровительство Марину Мнишек. Потом он рассказал про короткое время пиров и обедов в Тушине, ссоры с Рожинским и уход под Троицкую обитель.
— Вот там осада-то скучнее вашей была! — сказал он. — Диво бы с воинами воевать надо было, а то против черных ворон, кутейников, и все-таки ничего не сделали. Мы, Лисовский{21}, Зборовский и я, так ни с чем и повернули.
Потом его рассказ перешел на тяжелое время мыканья Сапеги, на его осаду в Дмитрове, когда русские чуть их живьем не взяли,{22} да спасибо Мархоцкому{23}, приславшему помощь!
Весь свой рассказ Ходзевич перемешивал с описанием разных романических встреч и приключений, причем разбойные дела и наглый грабеж в его передаче принимали характер молодецких подвигов.
Глаза слушателей разгорелись. Опьяненный вином и вниманием офицеров, Ходзевич не раз прихвастнул.
— Вот это — жизнь! — воскликнул Ржевский. — И золото, и женщины, и война! Не то что наша осада!
— Да отчего же, пан, ты Сапегу оставил и к нам приехал? — спросил Кравец.
— Тут целая история! — ответил Ходзевич и рассказал своим восхищенным слушателям приключение с Ольгой.
Только в своем рассказе он отдался более своей мечте, чем истине, и красавица Ольга уже любила его. Он увез ее и спасался от преследования ее отца и жениха.
— Вот это — рыцарь! Побратаемся, пан! — воскликнули воодушевленные офщеры.
Ходзевич стал целоваться с ними, меняясь оружием. С Ржевским он поменялся саблей, с Добушинским — кинжалом, с Кравцом — пистолетом и с Одынцом — перевязью.
В этот миг дверь отворилась, и в горницу вошел королевский офицер.
— Здесь пан Ходзевич от Сапеги? — спросил он.
Ходзевич отозвался.
— Король просит пана к себе!
Ходзевич растерянно встал и покачнулся. Его новые приятели расхохотались.
— Что, пан, ноги не держат?
— Постой, — сказал Кравец, — я помогу тебе. Пойдем! Скинь жупан!
Ходзевич послушно разделся. Кравец вывел его на двор и вылил ему на голову ведро воды. Ходзевич протрезвел сразу.
— Ну вот, теперь и иди! — сказал Кравец.
Ходзевич вернулся и оделся.
— Ночевать к нам!
— Мы будем ждать тебя с венгерским! — сказали ему новые приятели.
Ходзевич поблагодарил и вышел в сопровождении королевского офицера. Они приблизились к королевской ставке, и офицер вошел доложить о нем. Через минуту он вернулся и ввел Ходзевича в кабинет короля.
Там за большим круглым столом сидело несколько человек. С длинными седыми усами, с нависшими бровями и совершенно черным чубом сидел гетман Жолкевский; против него красавцы графы Потоцкие; с огромной головой и львиной гривой королевский канцлер Лев Сапега{24}, далее патер Мошинский и между ними король с золотой цепью на шее, бледный, худой, с усталым взором. У дверей Ходзевич, к своему удивлению, увидел Мархоцкого, но не того пышного воина, каким он привык видеть его пред войском, а усталого, забрызганного грязью, в изорванном жупане и с саблей без ножен.
При входе Ходзевича взоры всех устремились на него. Поручик поклонился и преклонил пред королем колено. Король милостиво кивнул ему головой, после чего сказал:
— Я слышал, пан, что вы от князя Сапеги к нам совсем приехали? Сейчас вы ни к кому еще не определились, так мы хотели дать вам поручение.
— Я к услугам вашего величества! — ответил Ходзевич.
— Мы знали это! Поручение вот в чем. За Тулой или в тех местах ходит Зборовский со своим войском. Ему надо передать это письмо! — И король взял из рук Сапеги конверт и передал его через Жолкевского Ходзевичу.
— Слушаюсь! — ответил тот.
В беседу вступил Жолкевский:
— Надо прибавить, что это поручение требует большой осторожности: везде по дороге шныряют шиши, из Москвы двинулось большое войско. Вам надо избежать много опасностей.
— Я знаком с ними и надеюсь на свою саблю, — гордо ответил Ходзевич.
— Так, — Жолкевский улыбнулся, — иначе не должен говорить польский рыцарь; но храбрость храбростью, осторожность же не лишня!
— Можете идти! — сказал король. — Когда вы едете?
Ходзевич покраснел. Ему хотелось пред отъездом узнать об Ольге, взглянуть на нее, а потому он ответил:
— Если можно, завтра вечером.
Король кивнул головой.
— Не позднее! — сказал Жолкевский и прибавил: — Скажите Зборовскому от меня на словах, что я рассчитываю на его помощь и обещаю ему… Впрочем, это потом!
Ходзевич поклонился и вышел.
Едва он перешагнул порог палатки, как его нагнал Мархоцкий. Они поцеловались.
— Ты куда? — спросил Мархоцкий.
— К офицерам пана Струся!
— Я с тобой! Авось не прогонят.
— Я не узнал тебя. Откуда ты?
— Бежал! — ответил Мархоцкий. — Русские задали нам перца в Иосифовом монастыре!{25} Гонсевский теперь сидит в Белой, как волк в капкане. Я пришел за помощью.
— И что?
— Жолкевский идет. И пора: не пойдут наши, русские здесь будут!
Эти новости взволновали Ходзевича. Он прибавил шагу.
— Поход! — сказал он, входя в палатку приятелей.
Офицеры вскочили.
— Куда? С кем?
— Вот он расскажет! Пан Мархоцкий! — указал Ходзевич на своего спутника.
Кто не знал в то время Мархоцкого, имя которого наравне со Зборовским, Лисовским, Рожинским, Сапегой, Заруцким гремело в польских и русских войсках и наводило панику на мирных обывателей! Офицеры наперерыв бросились пожимать ему руку, потом усадили за стол и стали угощать венгерским, наливая его прямо из бочонка.
— Да, поход! — подтвердил Мархоцкий. — Гетман Жолкевский ведет войско на Москву!
— Жолкевский? — удивился Добушинский. — Но ведь он хотел все взять Смоленск и спорил с Потоцким!
— А теперь, — ответил Мархоцкий, — когда я поведал им наши дела, сам сказал: «Нельзя терпеть дольше! Если никто не хочет, я иду!»
— Храбрый старик! — с восторгом вскричал Ржевский.
— А что пан им поведал? Не секрет? — спросил Одынец.
— Нет, — сказал Мархоцкий, — я сказал, что Шуйский собрал огромное войско. Всех поведет Дмитрий Шуйский, с ним Делагарди со своими шведами; князь Елецкий с Валуевым уже двинулись на Можайск, а Хованский с Горном задали нам перца! Да, кабы не казаки, что говорят по-русски, как русские, всем нам карачун был бы!
Офицеры выразили удивление.
— Что же делать! Их несметная сила. Мы заняли Белую, взяли Иосифов монастырь; они тут-то на нас и нагрянули. Гонсевский успел дойти до Белой и там заперся. Может, сейчас там резня идет, а я скорее сюда! Не пойдете вы навстречу, русские здесь будут!
— Война! Вот-то радость, хоть место переменим! — радостно воскликнул Ржевский.
— Подожди, — остановил его Кравец, — может, пан Струсь и не пойдет.
— Он-то? Да он здесь со скуки собак стреляет.
— Ну а ты с нами? — спросил любопытный Одынец Ходзевича.
Тот отрицательно покачал головой.
— Нет, завтра еду!
— Куда?
Ходзевич сказал и потом прибавил:
— И потому прошу извинить меня! Я не спал две ночи!
Одынец засуетился. Он быстро встал, позвал двух солдат, и на полу вмиг была приготовлена постель из попон и свежего сена. Подушками приятели поделились. Ходзевич поцеловался со всеми и лег, завернувшись в свой плащ.
На другой день он встал с первыми лучами солнца бодрым и свежим. Заботливый Одынец поднялся с ним тоже и добыл ему яиц, кусок говядины и горячего пива. Ходзевич с жадностью поел и вышел из барака. Одынец проводил его до коновязи.
— Я еду на весь день, — сказал Ходзевич, — а ночью выеду уже по службе. Будь друг, прикажи собраться моим жолнерам.
— Будь покоен! Знай, что, как поздно ты ни приедешь, тебя ждет ужин!
Ходзевич вскочил на коня и помчался к дорогой Ольге.
«Только взгляну на нее, — мечтал он по дороге, — и уеду, может, на смерть. Скажу ей это! И вдруг… она пожалеет?»
При этой мысли его лицо вспыхнуло. Он погнал коня; но по мере того как он приближался к заветному домику, его сердце сжималось неясной тоской — словно он чуял несчастье. Конь убавил шаг и, мотая головой, сбрасывал с морды окровавленную пену. Вдруг набежала туча, и сразу все окрасилось в сероватый цвет. Каркнула ворона. Страх охватил Ходзевича. Он даже придержал коня.
Наконец показалась избушка. Что-то унылое в ее внешности поразило поручика. Одинокая, стояла она почти в лесу, немного в стороне от дороги. Дым не поднимался из ее трубы, а над нею с карканьем вилась стая ворон.
Ходзевич поспешно соскочил с коня, привязал его к дереву и вошел в отворенные настежь ворота.
