Андрей Зарин - Власть земли
В ту же минуту полы возка откинулись, и Ольга увидела остановившийся на отдых отряд и ненавистного пана Ходзевича. Он глядел на нее страстным взором и ласково улыбался. Бледное лицо Ольги вспыхнуло, и она гневно взглянула на него. Ходзевич поклонился и произнес:
— Я приготовил вам место для отдыха. Здесь вы отдохнете, а потом мы снова поедем!
— Куда?
— Я свезу вас к батюшке, — вкрадчиво сказал поручик.
— Убьете? — холодно спросила Ольга.
Ходзевич вздрогнул и покраснел, его взгляд гневно сверкнул на Пашку.
— Проводи княжну в горницу! — резко крикнул он ей.
Они вышли и, окруженные солдатами, прошли в горницу.
Ольга быстро захлопнула за собой дверь, и пан Ходзевич не решился силой отворить ее. Он остался в сенях и крикнул:
— Лев, Антус, Казимир, Ян!
Из отряда вышли четверо огромных солдат.
— Вы останетесь здесь! — приказал Ходзевич. — Будете спать на дворе, в сенях и стеречь баб до моего возвращения. Чтобы они за порог не вышли, чтобы к ним птица не залетела, а не то!
Жолнеры молча повернулись, взяли своих лошадей и отошли в сторону.
Ходзевич вошел в сени и нетерпеливо постучал в дверь. Из нее выскользнула Пашка.
— Я уеду в Смоленск, — обратился к ней поручик. — Туда теперь всего восемь часов хорошей езды. Так вот, до моего возврата убереги мне ее. Я тебе в помощь четырех солдат оставил. Здесь ты — хозяйка; этот дом я у пасечника купил, он сам на пасеку ушел. Здесь все есть, а что еще понадобится — купи; вот деньги. Пошлешь одного из жолнеров! — И он подал ей тяжелый кошелек.
— Хорошо, для тебя только! — сказала Пашка и, усмехнувшись, прибавила: — Будешь доволен!
— Озолочу тебя! — воскликнул Ходзевич, а затем еще понизил голос. — И потом… говори ей обо мне все хорошее. Склони ее на мою сторону. Сердце девичье мягко, как воск!
— Будешь, будешь доволен, — повторила Пашка. — А теперь прикажи зверям своим меня слушать да дай мне кинжал свой… вот этот! — И она ловко выхватила у него из-за пояса дорогой кинжал.
— Зачем? — растерялся Ходзевич.
— Для обороны. Мы — две бабы, а поляков я знаю!
Ходзевич вспыхнул.
— Разве они посмеют?
— А кто их знает! Да прикажи слушаться меня.
Ходзевич исполнил ее желание.
— Так! — сказала она. — А когда вернешься?
— Думаю — дня через четыре, через три!
— Прощай же!
— Куда ты? Постой!
— Чай, и я утомилась! — И Пашка, быстро скользнув в дверь, защелкнула ее.
Ходзевич велел седлать коней и садиться.
Через полчаса его отряд уехал, а оставшиеся жолнеры вошли во двор, вытянулись и, забыв о приказе, заснули все четверо богатырским сном.
Между тем Пашка вбежала в горницу; навстречу ей тотчас вышла Ольга; ее глаза лихорадочно блестели.
— Что он сказал? — задала она вопрос.
— Уехал… на три, а то и на четыре дня уехал! — ответила Пашка. — И денег, дурень, оставил… видишь, кошель целый! — И Пашка потрясла в руке кожаный мешочек, в котором звякнуло золото.
— Так бежим! — радостно воскликнула Ольга, хватая ее за руку и порываясь к двери.
— Тсс… глупая! — остановила ее Пашка. — На дворе нас четыре солдата стерегут, да и днем недалеко уйдем мы с тобой. Подождать надо!
Ольга побледнела и бессильно опустила руки.
— Да ты не кручинься, — заговорила Пашка, — пожди, я уж надумаю! Не увидит нас пан проклятый больше! Ау!
— Как же ты сделаешь?
— А про то и сама не знаю. Да раньше всего надо дорогу на Рязань узнать, а то куда сунемся?
Ольга подошла к постели и беспомощно опустилась на нее. Желанная свобода мелькнула пред нею и оказалась призраком.
— Ты полежи пока что, — сказала Пашка, — а я на разведку пойду!
Она оставила Ольгу и вышла во двор, но, увидев там спящих солдат, засмеялась.
«Вот так стража!.. — подумала она, и вдруг дерзкая мысль сверкнула у нее в уме: — В последний раз!.. Все они — подлые псы, и Бог отпустит грех мой. На духу покаюсь!»
Лицо Пашки вдруг побелело и приняло жестокое выражение, глаза загорелись мрачным блеском, губы побледнели и сжались. Она обнажила отнятый у Ходзевича кинжал и крадучись подошла к спящим. Белокурый поляк лежал первым; его небольшие усы топорщились, губы раскрылись, бритая голова лежала на закинутых под нее руках. Пашка подняла кинжал, наметилась и вдруг быстрым ударом вонзила его ему в горло. Солдат судорожно сжал коленки и захрипел; Пашка вынула кинжал, и кровь фонтаном брызнула из раны. Затем Пашка перешла к другому. Черный, со смуглым лицом, со шрамом через весь лоб, он лежал на боку, поджав ноги, и громкий его храп оглашал весь двор. Пашка одним ударом поразила его в затылок. Затем третьего она приколола так же быстро и направилась к четвертому.
Этот четвертый — молодой безусый пахолик — сидел на земле и с невыразимым ужасом смотрел на Пашку. Она казалась ему исчадием ада. Вся в крови, со сбившимися волосами, с искаженным лицом и окровавленным кинжалом в руке, она бросилась на него. Он вскрикнул нечеловеческим голосом и упал ничком. Пашка села ему на спину и занесла убийственный кинжал над его затылком. Но энергия убийцы вдруг оставила ее. Среди белого дня, когда солнце так ярко светило, картина сделанного ею показалась ей ужасной.
— Хочешь жить? — сказала она и сама испугалась своего голоса: таким он стал хриплым и страшным.
— Смилуйся! — простонал юноша.
— Так живи, — сказала она, — и расскажи своему пану, что видел… Скажи: так мстит обиженная Пашка, на то она и беспутная! Только…
— Что хочешь, оставь жизнь!
— Я раздену тебя, а потом свяжу и спрячу! Ну, снимай оружие! Саблю, так! — Она сама, сидя на парне, отпоясала его саблю, кинжал упал на землю. — Теперь вставай!
Сильная, как мужчина, она легко подняла пахолика за плечо на ноги и, держа за руки, стала раздевать его. Юноша был в полуобмороке от страха.
— Не стыдись! — смеялась она. — Видала виды! Ну, ну, вот так! — И она одной рукой быстро сдернула с него рейтузы, потом сапоги, а затем, повалив и держа, за ноги, велела сбросить ему с себя жупан и камзол.
Юноша остался в одной рубашке. Пашка оглянулась и, не найдя ничего, кроме сабельного ремня, сорвала его и связала им юноше руки.
— А теперь в сарай! — сказала она и легко перенесла его в сарай, бывший за домом.
Затем медленно, друг за другом, она перенесла и три трупа, сняв с них по частям полный костюм жолнера и взяв оружие.
— Так, теперь дорога свободна. Придет ночь, и в дорогу, — сказала она себе, окончив работу.
Но окровавленные руки и платье испугали ее. Она взяла с собой костюм жолнера и бросилась к соседнему ручью.
Ольга забылась сном, но вдруг открыла глаза, чувствуя, что кто-то толкает ее, и закричала в испуге. Склонившись над ней, стоял польский солдат.
— Не бойся, Олюшка, — тихо произнес он, — в этом наше спасенье.
— Паша! — обрадованная и изумленная, воскликнула Ольга. — Где ты так нарядилась?
— Стой! И для тебя есть! — И она бросила на постель костюм пахолика. — Прикинь-ка на себя!
Ольга быстро встала с постели и примерила костюм. Он был ей впору.
— А теперь вот тебе сабля; опояшься ею! Вот кинжал; заложи за пояс. Да, чем не пахолик?
Ольга засмеялась. Словно ребенок, она на время забыла свое страшное горе, и ей был забавен этот маскарад.
Но Пашка не смеялась. Она знала, какой страшной ценой достались ей эти костюмы, и ее лицо было мрачно и печально.
— Хорошо, — сказала она, — только волосы!
И у нее, и у Ольги — у одной рыжеватые, у другой черные — волосы густой волной лежали ниже пояса.
— Нельзя так! — еще раз сказала Пашка и прибавила с решимостью: — Резать их надо, вот что!
Ольга вздрогнула. В те поры обрезанные косы считались великим позором, и этот позор накладывался только на потерявшую честь. Слезы показались на глазах Ольги, но она сдержалась.
— Режь! — сказала она покорно.
Пашка схватила ее рукой за волосы и обнажила саблю, но отрубить их она была не в силах и начала медленно резать. Прядь падала за прядью, и когда последняя прядь упала на пол, вместо Ольги в горнице был, казалось, молодой пахолик.
С волосами Пашки справиться было труднее. Ольга не обладала большой силой. Тогда Пашка, став на колени, положила волосы на стол и прислонила к нему затылок. Ольга ударяла по волосам острой саблей и рубила их, как сечкой. Слезы туманили ей глаза и мочили волосы Паши.
— Ну, готово! — вставая и встряхивая головой, сказала Пашка. — Теперь сядем и условимся.
Они сели. Пашка говорила, а Ольга слушала ее и время от времени в порыве признательности целовала ей руки.
— Верхом ездить умеешь? Нет? Это плохо! Ну да ничего, надо будет, научишься!.. — сказала Пашка. — Эх, вот беда: дороги на Рязань я так и не узнала. Но ничего! Мы все же пойдем. Они все прямо поехали — мы направо возьмем. А теперь слушай. Мы оба с тобой — пахолики пана Ходзевича. «Что такое пахолики?» — ты спрашиваешь. Это — слуги, а потом они жолнерами делаются. Ты — Петрусь, я — Антусь. Запомни это и не сбивайся! Едем мы будто из Калуги в Рязань, посланные самим Сапегой к Ляпунову. Поняла? При нас писем нет. Так вот в чем дело: напали на нас здесь шиши… шиши — это русские молодцы, что по лесам бродят и поляков изводят, — и отняли у нас письма, а нас отпустили. Поняла?
