Штефан Хейм - Хроники царя Давида
— Вызови Самуила.
Откуда-то издалека послышался голос Шуфама, сына Хуфама:
— Это удвоит цену.
И снова взметнулось пламя, и лицо ведьмы исказилось от боли, а тело ее скорчилось и задрожало; тьма по ту сторону огня как бы раздвоилась, и старческий голос проскрипел:
— Зачем потревожил ты меня, приказав меня вызвать?
— Ты — дух Самуила? — спросил я, пытаясь различить среди колеблющихся теней облик пророка.
Но что-то, видимо, получилось не так, ибо на лице ведьмы отразился ужас, она бросилась ко мне и забилась в моих руках. Я почувствовал, что в комнате присутствует еще кто-то, и понял, что это Давид, сын Иессея, восставший из мертвых. Дух Давида сказал духу Самуила:
— Наконец я нашел тебя, друг мой и отец. Почему ты избегаешь меня? Я искал тебя в семи безднах Шеола, побывал в семижды семи преисподнях, и везде мне говорили, что ты только что ушел.
Самуил поднес свои руки к глазам, словно хотел защититься от видения, вызывавшего в нем ужас, и проговорил:
— О, сын Иессея, посмотри на царя Саула: тело его пробито длинными гвоздями, голову свою он держит под мышкой.
— Я вижу его, — отвечал дух Давида, — так же ясно, как и тебя.
— А разве не был он помазанником БОжьим? — вопросил дух Самуила. — А ты все же послал амаликитянина, чтобы отнять у него жизнь.
— Ты забываешь, друг мой и отец, — отвечал дух Давида, — что я тоже перед битвой навестил аэндорскую волшебницу и просил ее вызвать тебя из Шеола; и вышел ты, и ответил мне то же самое, что предсказал и Саулу. Я лишь позаботился о том, чтобы твое пророчество сбылось.
И воскликнул тогда дух Самуила:
— Неужто слова ГОспода было недостаточно? Зачем было нанимать убийцу, чтобы кровь помазанника БОжьего пала на мою и твою головы?!
— Воистину ты образец добродетели, друг мой и отец, — отозвался дух Давида. — Но ежели была воля БОжья на то, чтобы отобрать царство из рук Саула и отдать его мне, то я лишь исполнил эту волю, а убийца, нанятый мною, был орудием ГОспода. Что же касается кончины царя Саула, то об этом можешь спросить у него сам, ибо он тоже здесь: тело пробито длинными гвоздями, голову держит под мышкой.
Но дух царя Саула лишь молча показал на свою голову, давая понять, что отделенная от тела голова говорить не может. И снова дух Самуила спрятал лицо в ладонях и вздохнул с состраданием, в то время как дух Давида беззвучно смеялся, словно все это было забавной, лишь ему понятной шуткой. Женщина, прижимавшаяся ко мне, дрожала и тряслась, а затем хрипло пропел петух.
Я очнулся. Бледный свет падал сквозь узкие окна и дыры в соломенной крыше. Аэндорская ведьма лежала голая в моих объятьях. Шуфам, сын Хуфама, с трудом поднялся из своего угла, хромая подошел ко мне, протянул руку и сказал:
— Включая особое обслуживание, это будет тридцать четыре шекеля.
11
И все-таки тайна кончины царя Саула и роль, которую сыграл в этом Давид, занимали меня все сильнее.
— Что беспокоит тебя, Эфан? — спросила однажды Эсфирь. — После возвращения из Аэндора ты говоришь, подобно человеку, мысли которого витают где-то далеко; с Хулдой несдержан, а Лилит ходит по дому с заплаканными глазами.
Я медлил с ответом. Но в голове моей роилось столько мыслей, что она уже не могла их вмещать; я не выдержал и рассказал Эсфири о том, что поведала мне женщина, владевшая даром предсказанья. И сказал я:
— Видно, не обрести мне покоя, пока не узнаю я ответа на вопрос: правда ли, что это Давид подослал молодого амаликитянина, убить царя Саула, а также Ионафана, с которым заключил союз? Неужели убийца исполнил именно его повеление? И значит, ко всей крови, что есть на руках Давида, прибавится еще кровь Саула и кровь Ионафана, на смерть которого Давид написал:
Глубока моя скорбь о тебе, брат мой Ионафан,
Близость твоя доставляла мне наслаждение.
Любовь твоя была прекрасной,
Прекраснее женской любви…
— Ну, будут у тебя ответы — и что это даст тебе? — спросила Эсфирь. — Сможешь ли ты внести их в Хроники царя Давида или в какую-либо другую книгу?
— Едва ли. Но сам я должен знать. Я должен знать, каким человеком был Давид. Хищным зверем, который не задумываясь наносил удар? Или одним из тех, кто стремился к своей цели, чего бы это ни стоило? Или все стремления ничтожны, и даже величайшие из нас подобны песчинкам, которые уносит ветер?
— Несчастный человек, — сказала Эсфирь.
— Давид? — спросил я.
— Нет, ты. — И она поцеловала мои глаза.
Я же отправился к дому дееписателя Иосафата, сына Ахилуда, что находился в Верхнем городе, неподалеку от строящегося Храма, и попросил аудиенции.
Слуга проводил меня к Иосафату; тот сказал, что рад видеть меня в добром здравии и поинтересовался, удачным ли было мое путешествие в Аэндор.
— Мой господин, — отвечал я, — исторические исследования подобны длинному пути детей Израиля через пустыню: взбираешься на один бархан — и видишь пред собой следующий.
— Однако путь их в конце концов завершился, и с вершины горы Нево Моисей, наш предводитель, увидел землю обетованную с ее реками и полями, виноградниками и деревнями.
— Слова моего господина подобны бальзаму для покорного слуги. И тем не менее мне часто кажется, что мы ходим по кругу.
Лицо Иосафата омрачилось.
— А может, по кругу ходишь ты, Эфан, ибо рыскаешь в слишком уж многих направлениях?
— Если и так, мой господин, то лишь потому, что уста, что могли бы дать мне совет, затворены печатью молчания. Но ведь и царь Давид был человеком многосторонним, посему и исследования должны идти по многим направлениям.
— Мысли царя Давида всегда были направлены только на одно, — заявил Иосафат. — Все эти годы, что я знал его, он стремился быть угодным ГОсподу, дабы создать это царство.
Я поклонился и сказал, что именно на этом должен быть сделан акцент в Хрониках царя Давида; однако имеются еще некоторые сомнения и неясности, которые могут исказить великий образ и которые необходимо прояснить, дабы избежать недоразумений в будущем.
— Сомнения и неясности? — прищурился Иосафат. — В отношении чего?
— В отношении кончины царя Саула и роли, которую сыграл в ней Давид.
Мне вдруг вспомнились люди, которые поплатились жизнью за более безобидные высказывания, которым отрубали голову, а тело прибивали к городской стене; я подумал также о своих близких, которые могут лишиться кормильца.
Иосафат усмехнулся.
— Ну и что же сомнительного в кончине царя Саула?
— Вполне возможно, что у моего господина и нет никаких сомнений. Господин мой видел все собственными глазами, слышал собственными ушами и не зависит от чужих слов.
— Ты забываешь, Эфан, что членом царского совета стал я лишь годы спустя.
— А разве не осталось живых свидетелей, — спросил я, — которых можно было бы пригласить в царскую комиссию по составлению Единственно Истинных и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении и так далее, так, как Иорайю, Иахана и Мешулама, официально допущенных рассказчиков историй и легенд, которым было приказано явиться?
— Один найдется, — согласился Иосафат. — Это Иоав, сын Давидовой сестры Саруи, который был у Давида военачальником. Боюсь, однако, что мы немногое сможем от него узнать, ибо его сотрясает смертельный страх, он превратился в выжившего из ума старика, бормочущего всякую бессмыслицу.
— А если мне пойти к Иоаву и попытаться поговорить с ним с глазу на глаз в стенах его дома?
— Я бы не советовал делать это. — Иосафат развел руками. — Не хочешь же ты поступить вопреки воле Ванеи, сына Иодая, который глаз не сводит с Иоава? Я думаю, разумнее будет поискать ответы в бумагах Сераии, писца царя Давида, которые хранятся в царских архивах.
Я поблагодарил дееписателя за добрый совет и за терпение. И, добавив, что я — всего лишь недостойный пес, которого хозяин удостоил своим расположением, удалился.
Поутру я отправился в царские архивы, помещавшиеся в конюшнях, которые в свое время были построены для коней царя Саула. Там я обнаружил писцов Элихорефа и Ахию, сидевших за столом и игравших в кости. Перед Ахией лежала кучка монет, несколько колец, браслет, пара элегантных сандалий из египетской кожи и одежды из дорого полотна; Элихореф же был в одной нижней рубахе и лихорадочно нашептывал, обращаясь к костям:
— Эх вы, племянники урима и тумима, оракулов, косточки блаженства, почему вы покинули меня в беде? Посмотрите на этого Ахию, ангелочки, посмотрите на богатства, которые нагреб этот человек, подобный прыщу на лике человеческом, мерзавец и лоботряс, жиреющий за царский счет! Почему вы не хотите упасть, как угодно ГОсподу? Почему следуете повелению Велиара, владыки зла? Ну же, дорогие мои, не откажите! Лишь один удачный бросок! Не губите меня, как Каин погубил Авеля, а явите свою истинную благородную сущность радетелей за бедных и опоры униженных. Я вверяюсь вам, я поставлю на вас свою рубаху, последнее, что у меня осталось. Не дайте мне отправиться голым и босым по улицам Иерусалима, служа посмешищем для дев израильских и оскорбляя взор старух. Подарите мне удачу, пусть выпадет тройка, или семерка, или дюжина!
