Роже дю Гар - Жан Баруа
Но для того, чтобы изучать эти вопросы с тем вниманием, какого они заслуживают, нужна свобода мысли и свобода ее выражения, а это - тут я с Вами согласен - совершенно несовместимо с духом Вашего учебного заведения. Вот почему я готов признать, что с этой точки зрения превысил данные мне полномочия.
Но поскольку я не могу изменить дух моих лекций и особенно дорожу возможностью выступать перед своими учениками таким, каков я есть, то есть свободным человеком, говорящим с людьми, мыслящими свободно, у меня остается лишь один выход - подать в отставку.
Соблаговолите принять, господин директор, уверения в моем глубоком уважении.
Жан Баруа".
Пять часов вечера. В саду.
Госпожа Пасклен и Сесиль шьют в тени полотняного зонта возле лестницы, ведущей на лужайку. Сдвинув стулья, они сидят и негромко разговаривают, едва шевеля губами.
На крыльце появляется Жан с письмом в руке. Он подходит к женщинам, преодолевая завесу враждебности. Его встречает молчание.
Жан. Я хочу познакомить вас с моим ответом аббату Мириелю. Я подаю в отставку.
В его голосе звучит такая уверенность, что мать и дочь вздрагивают.
Госпожа Пасклен, хотя и настроена воинственно, пытается скрыть свое беспокойство.
Г-жа Пасклен. В отставку? Ты шутишь?
Сесиль роняет рукоделие на колени. Поднимает голову. Виден ее гладкий и выпуклый, как панцирь, лоб.
Со вчерашнего дня она пребывает в состоянии оцепенения и безнадежности. Записка директора коллежа открыла ей глаза на действительное положение вещей. Сесиль мало беспокоит ее положение в обществе, она помышляет только о спасении души: подумать только, Жан - атеист!...
Жан. Вы, кажется, удивлены? Хотел бы я знать, чего вы еще от меня ждали? Ультиматум...
Г-жа Пасклен (с живостью). Ну, об ультиматуме не было и речи! Ты сильно преувеличиваешь! Аббат Мириель был крайне огорчен, услышав, какие вещи ты преподносишь своим ученикам; но у него и в мыслях не было увольнять тебя. Он не захочет этого... хотя бы из уважения ко мне. Он лишь требует, чтобы ты читал свои лекции по-другому. (С улыбкой.) Согласись, ему виднее, что ты должен говорить, ведь директор он, а не ты...
Жан молча отводит глаза.
Госпожа Пасклен спешит воспользоваться его молчанием. С притворным добродушием она пытается сгладить остроту спора.
Г-жа Пасклен. Ну, полно, не делай глупостей. Ты сам себя взвинчиваешь. А директор придает твоим выходкам не больше значения, чем они того заслуживают: он готов о них забыть. (На ее деланную улыбку тяжело смотреть.) Полно же, не упрямься... Разорви это письмо и напиши ему другое...
Жан (устало). Не будем спорить. Мое решение непреклонно.
Г-жа Пасклен (кричит). Ты не смеешь так поступать! Правда, Сесиль?
Жан. Я не могу поступить иначе.
Г-жа Пасклен. Нет! Я запрещаю тебе отсылать это письмо!
Жан (теряя терпение). А если бы от вас потребовали отречься от религиозных убеждений ради сохранения места, что бы вы на это ответили?
Г-жа Пасклен (в бешенстве). Как будто это одно и то же!
Жан. Да, да, я знаю ответ: "Это - не одно и то же". Так вот, вы ошибаетесь: для меня это до такой степени "одно и то же", что я не колебался ни минуты! Я должен был уже давно понять, что мне не место в этом коллеже священников, и уйти заблаговременно. Я жалею, что так долго заблуждался.
Госпожа Пасклен в замешательстве. Лицо Жана с нахмуренными бровями и упрямой складкой у рта пугает ее. Она подавляет гнев.
Г-жа Пасклен. Жан, умоляю тебя... Если ты потеряешь это место, что ты станешь делать?
Жан. О, не беспокойтесь; у меня достаточно планов и возможностей для применения своей энергии.
Г-жа Пасклен. Воображаю, что это за планы! Ты с ними еще глубже погрязнешь в нечестии!
Жан (воспользовавшись подходящим случаем). Разумеется, теперь, когда я свободен (поднимает письмо), я не пойду больше ни на какие уступки, ни на какие компромиссы; мне стыдно перед самим собой за то, как я вел себя до сих пор! То был переходный этап, пусть так, но он уже пройден.
Эти слова глубоко задевают Сесиль, она встает.
Сесиль. Теперь, когда ты свободен, Жан? А я? Жан (озабоченно). Ты? При чем тут ты?
Они оглядывают друг друга с головы до ног, в их глазах нет и следа былой нежности.
Сесиль. Ты обманул меня! Ты обманул меня своим прошлым, своими речами, своим поведением! Не забывай этого!
Г-жа Пасклен (переходя в наступление). Не думаешь ли ты, что она примирится с тем, что ее муж безбожник, враг нашей веры? Это отвратительно! Разве тебя так воспитывали?
Жан (отвечая только Сесили, взволнованным, глухим голосом). Сделанного не воротишь. Ты страдаешь? Я тоже... Я не могу остановить свою мысль, убить ее... И не я должен направлять ее, а она должна направлять мою жизнь!
Сесиль (сурово). Нет. Пока я с тобой, я не соглашусь на это!
Г-жа Пасклен (ободренная неожиданной твердостью дочери). Нет! Скорее она уйдет от тебя! Неправда ли, Сесиль?
Сесиль в смятении; несколько секунд она колеблется, затем кивает головой в знак согласия.
Жан, настороженно ожидавший ее ответа, пожимает плечами.
Короткое молчание.
Госпожа Пасклен смотрит на Сесиль с новым чувством. Где-то в самой глубине ее материнской души, как молния, блеснула надежда, заставляющая ее говорить помимо воли.
Это просто глупо в конце концов! Ты испортишь нам жизнь своими идеями... Идеи! У каждого есть идеи! И у тебя должны быть такие же идеи, как у всех! (Пуская в ход последний козырь.) Если ты не откажешься от этого письма, если ты не вернешься к прежней жизни, Сесиль не поедет с тобою в Париж!
Жан. Ты слышишь, Сесиль?
Сесиль (она уже не может отказаться от своих прежних слов). Мама права.
Жан. Если я подам в отставку, ты не вернешься со мной в Париж?
Сесиль. Нет.
Жан (холодно, обращаясь к теще). Полюбуйтесь что вы натворили!
Он хватает стул, ставит его возле Сесили и садится на него верхом.
Слушай, Сесиль, не делай глупостей... Клянусь тебе, я не шучу. (Переводит дух.) Я мог бы пообещать тебе новые уступки ради продолжения нашей совместной жизни. Но нет: я буду честен, как всегда. Я шел для тебя на все жертвы, на какие только был способен; я не могу больше идти по этому пути, не рискуя окончательно утратить свое человеческое достоинство, свою нравственную чистоту! Согласившись на то, чего ты от меня требуешь, я буду вынужден всю жизнь играть мрачную комедию: своим безразличием и постоянным притворством создавать видимость, будто я одобряю религию, которую на самом деле не могу больше исповедовать. Ты должна раз и навсегда понять, что речь идет о чем-то куда более значительном, чем отношения между мужем и женой. Человек порядочный не может высказывать всю свою жизнь мнения, противоречащие его убеждениям, - даже во имя любви... Ты не можешь ставить мне в вину мою честность, хотя она и заставляет тебя страдать!
Молчание.
Итак, ты едешь со мной в Париж в октябре, как мы собирались?
Сесиль (с упрямством отчаяния). Нет.
Жан (отстраняя рукой г-жу Пасклен). Сесиль, выслушай меня внимательно! (Пауза.) Если ты откажешься вернуться со мной в Париж, если ты сознательно порвешь последние нити, какие я хочу сохранить, тогда меня больше ничто не удержит... И я уеду на всю зиму в Лондон, на конгресс, о котором тебе говорил.
Г-жа Пасклен (в бешенстве). Да ты ее убить хочешь! В ее положении...
Сесиль поднимается и идет к матери.
Сесиль (рыдая). Я все обдумала. Лучше уж потерять мужа, чем жить с язычником!
Жан встает.
Он смотрит на них, и внезапно его поражает их сходство... Тог же выпуклый лоб, те же черные, круглые глаза, косящие от волнения больше, чем обычно, тот же недобрый, ускользающий взгляд человека, который во время спора никогда не смотрит вам в лицо...
Жан (печально). Ты сама этого хотела, Сесиль... Ты сама этого хотела... Подумай до вечера. Отпустив меня одного, ты освободишь меня от всех обязательств, возвратишь мне полную свободу. Я ухожу на почту отправить письмо.
"Господину Брэй-Зежеру, Главному редактору "Ревю энтернасьональ дез идэ", бульвар Сен-Жермен, 78, Париж.
20 августа
Дорогой друг!
За последние несколько дней в моей жизни произошли большие изменения. Я отказался от преподавания в коллеже Венцеслава и сейчас куда более свободен во всех отношениях, чем мог рассчитывать. Я могу располагать своим временем в течение всей зимы и пробыть в Лондоне сколько потребуется. Так что, если еще не поздно, я с большой охотой возьмусь за выполнение того важного дела, которое ты намеревался мне поручить в связи с предстоящим конгрессом.
Я не останусь в Бюи до конца каникул, как предполагал раньше. Вечером я возвращаюсь в Париж. Можешь ли ты уделить мне утро на этой неделе?
Искренне твой Ж. Баруа".
IV. На Лондонском конгрессе "Причины общего ослабления веры"
Лондон.
