Робин Янг - Реквием
— Целестин умер?
Клирик хмуро посмотрел на Бертрана.
— А вы разве не слышали?
— Я только что прибыл.
Клирик остановился, осматриваясь. Бертран обрадовался возможности перевести дух.
— Целестин умер в тюрьме две недели назад. — Клирик сильно понизил голос. — Сразу, как привезли его тело, Джакомо и Пьетро Колонна[10] потребовали дознания. Официально причиной смерти Целестина объявлены старческая немощь и хвори. — Клирик говорил уже еле слышно. — Это сущая правда, но Колонна принялись распространять злонамеренные слухи о причастности к этому его святейшества.
— Неужели кардиналы Колонна обвиняют папу в убийстве? — спросил потрясенный Бертран.
— Не прямо, конечно. Но нет сомнения: подобные слухи исходят от кардинала Джакомо. Он стал врагом папы, когда его святейшество приказал арестовать Целестина за отречение от папского трона. Однажды даже заявил, будто его святейшество уговорил Целестина отречься, чтобы самому надеть тиару. Но Джакомо заботит не Целестин. Он думает только о себе. Этот человек не перестает злобствовать по поводу избрания Бонифация. — Мимо прошли два чиновника канцелярии, и клирик замолк. — Пойдемте. И я советую вам воздержаться от новостей, способных огорчить его святейшество.
У Бертрана похолодело под ложечкой. Ведь его новости никак нельзя было назвать приятными. Они поднялись по винтовой лестнице на несколько пролетов, прошли вдоль величественного коридора к огромным дверям. Клирик осторожно постучал.
Бертрану не сразу удалось увидеть понтифика. Обстановка в просторных покоях папы поражала роскошью и богатством отделки. Бонифаций VIII восседал у сводчатого окна в большом кресле на подушке. Стоящий сзади цирюльник приглаживал его волосы расческой из слоновой кости. В шестьдесят два года Бонифаций обладал еще довольно пышной шевелюрой, хотя и седой с сизоватым оттенком.
— О, епископ! — воскликнул понтифик бодрым голосом. — Довольно.
Бертран не сразу понял, что вторая фраза адресована цирюльнику, который снял с плеч Бонифация накидку и, глубоко поклонившись, неспешным шагом удалился через дверь в дальнем конце покоев. Бонифаций поднялся и протянул руку для поцелуя. Краснея, Бертран приложился губами к золотому перстню папы. В его присутствии он всегда чувствовал себя неловким мальчиком-прислужником при алтаре.
Бонифаций убрал руку и, волоча по полу сутану из алого венецианского шелка, прошагал к мраморному столу, где водрузил на голову украшенную драгоценностями тиару.
— Я ждал вас раньше.
— Прошу прощения, ваше святейшество. Прежде чем отправиться сюда, я после долгого отсутствия посетил свою епархию.
— Как прошла ваша миссия в Англии? — Папа посмотрелся в изящное зеркало и поправил тиару.
— Не так удачно, как надеялся, — признался Бертран. — Я написал королю Эдуарду о вашем желании слить рыцарские ордена и долго не получал ответа. Затем пришло приглашение на встречу в Лондоне с Жаком де Моле. — Бертран осознал, что говорит раздраженно, но не мог удержаться. Ему хотелось вызвать в Бонифации гнев на английского короля. Его также удручала собственная наивность. — Король обещал обсудить на встрече ваш замысел, но почти сразу направил разговор в нужное ему русло.
Отраженный в зеркале Бонифаций нахмурился.
— А именно?
— Король попросил у Темпла помощи в войне с Шотландией. Я предупредил его, что вы будете огорчены распрей между христианами и что вас заботит освобождение Святой земли от сарацин, но он не стал слушать.
— Так-так. — Бонифаций развернулся и устремил на епископа пристальный взгляд. — Ну и как вы отстояли мой замысел?
— Ваше святейшество, я… — Бертран не мог сказать папе, что в благодарность за уступку Эдуард обещал пристроить его племянника в доходную епархию, когда вернет свои земли в Гиене. — Король, однако, обещал мне возглавить Крестовый поход сразу после подавления мятежа в Шотландии. Жак де Моле также полон решимости отвоевать у сарацин Святую землю. Значит, наши надежды на возвращение Иерусалима еще живы.
— Надежды надеждами, но о них придется пока забыть. Передайте мне скипетр.
— Забыть? — удивился Бертран, взяв с богато украшенного сундука символ папской власти.
— Я получил из Франции тревожную весть. Король Филипп обложил духовенство налогом и даже применяет насилие. Протестующих против его варварских требований священников грабят и даже избивают. В прошлом году, когда Филипп предпринял подобное, я его предупредил. Казалось, он воспринял мои слова серьезно. И вот теперь опять.
— Что вы намерены делать?
— Уже сделал. В булле, «Clericis laicos», я запретил мирянам облагать налогами духовенство без моего дозволения. Ослушавшиеся будут отлучены от Церкви.
Бертран не смог скрыть удивления.
— Но деньги на свои войны короли почти всегда брали у Церкви.
— А теперь им придется подчиниться моей воле. И в каждом случае я буду решать, дозволять им или нет.
— Кардиналы знают об этом? — спросил Бертран, беспокоясь, как воспримут буллу противники папы в Священной коллегии. Семейство Колонна вряд ли останется безучастным. Они всегда поддерживали Францию.
— Большинство знают, — твердо ответил Бонифаций. — А остальным станет известно через час, когда я оглашу буллу на церковном суде. — Он заметил тревогу на лице Бертрана. — Не бойтесь, епископ Гот. Мою волю исполнят. Я преемник святого Петра, и потому надо мной властен лишь один Господь. Филиппу придется смириться. — Он взялся обеими руками за свой массивный крест. — Пусть попробует мне противостоять.
10
Королевский замок, Эдинбург 15 мая 1296 года от Р.Х.
Уилл рывком проснулся.
— Что?
Он два дня подряд простоял на стене замка в карауле и рухнул на койку всего час назад, не озаботившись даже снять башмаки.
Разбудивший его Дэвид присел на корточки.
— Отец вернулся.
Стоило Уиллу взглянуть на лицо племянника, и усталость как рукой сняло. Он сбросил грубое одеяло и встал. Надел кольчугу и плащ. Дэвид протянул ему фальчион. Пристегнув меч, Уилл последовал за племянником во двор, где собралась большая толпа.
Близился рассвет, звездное небо на востоке уже сияло бирюзой. Внизу все было окутано туманом, как будто замок, подобно кораблю, плыл по призрачному морю. В холодном воздухе пахло едким дымом горящих факелов. У конюшни стояло около тридцати коней. Оруженосцы снимали седла и поили животных водой. На земле на носилках лежали раненые. Самый ближний к Уиллу потерял ногу. При свете факелов лицо воина отливало болезненной синюшностью. Уилл видел — этот человек долго не протянет: в теле уже началось заражение.
Дункан разговаривал с шерифом Эдинбурга. Протолкнувшись к зятю, Уилл увидел, что он тоже ранен. Лицо Дункана пересекала наскоро сшитая нитками глубокая резаная рана, похожая на ползущую по щеке черную гусеницу. От его плаща и кольчуги неприятно разило кровью. Дункан повернулся, и они встретились взглядами. Его было трудно узнать. Куда девался крепкий, уверенный в себе воин, каким Дункан был два месяца назад, когда покидал город с Патриком Грэмом? Сейчас перед Уиллом стоял изможденный, сломленный человек.
Он кивнул Уиллу и посмотрел на сына.
— Ты разбудил мать?
— Нет.
— Умник. Мне надо хотя бы это сбросить. — Он показал на свою одежду и попытался улыбнулся, но получилась вымученная гримаса.
— Расскажи, что случилось. — Во дворе было шумно, и Уиллу пришлось повысить голос. Выходили люди, разбуженные смятением. Раненых понесли к лечебнице.
Дункан нерешительно начал:
— Нас разбили у Данбара. Почти три недели назад. Карлайл взять не удалось, Брюс держал его крепко. И тут пришла весть о Берике. — Дункан понизил голос и огляделся. — Мы двинулись в Англию, в Нортумберленд. Жажда мести затмила нашим воинам разум. Они жгли деревни и монастыри, грабили поместья, уничтожали урожай и запасы еды. — Он замолк, собираясь с силами. Уилл понимал чувства шотландских воинов. В Эдинбург весть об участи Берика пришла месяц назад, но шок от услышанного до сих пор не прошел. — Потом мы свернули на Данбар. Тамошний граф встал на сторону Эдуарда. — Дункан стиснул зубы. — Эти ублюдки называют себя шотландцами, но в их жилах течет не кровь, а поганая вода. В счастью, его жена оказалась крепче сердцем и была готова впустить нас в замок, но англичане вскоре узнали о ее предательстве и нашем приближении.
Дункан опять ненадолго замолк.
— Джон Уоррен, граф Суррей, пришел со своим войском почти в одно время с нами. Но мы обладали преимуществом — располагались на более высоком месте. Все горели желанием пролить кровь англичан, отомстить за убитых в Берике. Колонны войска графа начали спускаться в долину. С наших позиций их не было видно, но мы знали: внизу течет широкий ручей, — и решили, что они рассредоточиваются, собираясь его пересечь. Клянусь Богом, все выглядело именно так. И мы ринулись вниз с холма, надеясь застать их врасплох. Но они ждали нас внизу, выстроившись в боевой порядок. Останавливаться было поздно, и мы разбились об англичан как морской вал о скалу. Многие конники погибли в самый первый момент, а потом они пошли в атаку и… положили сотни наших пеших воинов. — Он рассеянно тронул рану на щеке. — Следом начался хаос. Кто не успел бежать, тот погиб. — Его голос дрогнул. — Под моим лордом убили коня. Он успел вскочить и, рыча как лев, сражался с тремя английскими рыцарями. Лорд пал на моих глазах, поверженный ударами их мечей.
