Александр Чаковский - У нас уже утро
– А ты скажи, товарищ директор, почему обман происходит? – перебил его чей-то сипловатый голос; Доронин обернулся и увидел красное морщинистое лицо Весельчакова.
– Какой обман? – недоуменно переспросил Доронин; он растерялся: меньше всего он ожидал встретиться здесь с Весельчаковым.
– А это я расскажу, – нагло ответил Весельчаков; он стоял, распахнув своё драповое пальто и заложив руки в карманы ватных брюк. – Мне вербовщик что говорил? «Тысячи, говорил, зашибать будешь!» А что я здесь зашиб? Флота нет, в море ходить не на чём… Это с моей-то квалификацией!
– Вы аванс получили? Всё, что вам по договору полагалось, государство выполнило? – спросил Доронин.
– Допустим, – покачиваясь на широко расставленных ногах, ответил Весельчаков, – а мне дом нужен, настоящий! Мне сейнер нужен!
– Я вам отвечу, гражданин Весельчаков! – крикнул Доронин. – Я вам отвечу. Да, сахалинские рыбаки получат и дома и флот. Но известно ли вам, сколько времени здесь наша Советская власть? Известно? Что же делать, японцы не приготовили для вас ни домов, ни надворных построек. Не позаботились они о вас, гражданин Весельчаков. И бойцы наши, которые кровь свою пролили, чтобы эти земли исконно русские вернуть, тоже не успели домов для вас выстроить, уж извините их.
Доронин отвернулся от Весельчакова, сделал паузу и уже спокойно продолжал:
– Тут, я слышал, некоторые интересуются, когда пароход на материк пойдёт. Драпануть, значит, хотят. Что же, кой-кому я и сам посоветую завернуть оглобли. Вот, например, вам, гражданин Весельчаков.
На красном лице Весельчакова появилось растерянное выражение.
– Это в каком же смысле? – негромко спросил он.
– А в самом обыкновенном! – ответил кто-то из толпы; Доронин узнал голос Ныркова.
– Катись ты отсюда, друг, подобру-поздорову! – крикнул Нырков. – Третий день народ мутишь!
«Молодец!» – подумал Доронин, глядя на взволнованного, размахивающего руками Ныркова.
– Нет, брат, это ты оставь, – неожиданно шутовским тоном отозвался Весельчаков. – Я, едучи сюда, можно сказать, в большие издержки вошёл, а теперь, значит, заворачивай оглобли!…
Люди засмеялись.
– Ты мне дай хоть своё оправдать, – продолжал Весельчаков, – а тогда я и сам отшвартуюсь…
– Вопрос ясен, – прервал его Доронин. – По японскому, значит, методу. Все из земли вытянуть, все соки высосать – и восвояси.
– Да что ты меня с японцем сравниваешь! – визгливо закричал вдруг Весельчаков. – Какое имеете право? Вы меня на работе видели? Вы мне возможность предоставили?
Но Доронин уже не обращал на него внимания.
– У нас, товарищи, будет все, – твёрдо сказал он, – и флот и жилища. Государство даст нам всё необходимое. Но мы и сами не должны сидеть сложа руки. Завтра вы получите указания, что кому делать. А сейчас, товарищи, закончим наш разговор! – Он хотел крикнуть: «Разойдись!», но вовремя сдержался.
Люди направились к палаткам, а Доронин медленно пошёл к себе в контору.
Уже вечерело. Солнце не спеша катилось к западу. Вокруг него клубились лёгкие, прозрачные облака, а в них ныряли стремительные белохвостые птицы. Они то бросались вниз, то взмывали вверх, то застывали в воздухе, словно рассматривая этот затерянный среди морей незнакомый остров.
Ночь. За окном, невидимое в темноте, ворочается и шумит море.
Доронин ходит из угла в угол по своему кабинету. Спать ему не хочется. В ушах ещё звучат обрывки дневных разговоров.
Он ходит и размышляет: «Вот уже сутки, как я директорствую. Что же я сделал за эти сутки? Поссорился с Вологдиной – не бог весть какое достижение! Поговорил с Венцовым – выводы малоутешительные. Познакомился с комбинатом – правда, очень поверхностно. Побеседовал с людьми, обнадёжил их, пообещал дать указания… Какие же я им дам указания?
Я обещал помочь людям, сказать им, с чего начинать перестройку всей жизни на этом острове, где мы призваны стать хозяевами, – думал Доронин. – А как я это сделаю? Ведь главное в жизни каждого коллектива – труд, деятельность, а у нас пока ещё нет базы для этой деятельности. Мало флота, не хватает орудий лова… Значит, я обманул людей?…»
Чем больше он размышлял, тем тревожнее становилось у него на душе.
Он прекрасно понимал, что приехавшие сюда люди давным-давно забыли о той жалкой кустарщине, с которой им приходилось здесь сталкиваться. Они ненавидели её, они хотели действовать широко, смело, масштабно, как привыкли у себя на родине.
Пройдёт время – и хозяйство Южного Сахалина будет оснащено передовой техникой, как это уже сделано на Северном Сахалине. Но сейчас, сейчас… Что делать здесь сейчас, когда техники ещё мало, а есть только жалкое японское наследство?…
Венцов, видимо, бездельник, но кое в чём он всё-таки прав… Надо нажимать на министерство. Надо потребовать немедленной помощи, и притом в крупных масштабах. Ведь заместитель министра, прощаясь с Дорониным, сказал ему: «Если что нужно будет, пишите, поможем».
Доронин сел к столу и набросал текст телеграммы. Он составил её в коротких, энергичных выражениях, как военный рапорт. Утром телеграмма пойдёт в Москву, а копию он пошлёт в обком, Русанову.
На следующий день Доронин решил съездить в райком партии, познакомиться с секретарём и стать на партийный учёт.
Но когда он сказал об этом Венцову, тот задержал его.
– Секретарь райкома здесь, на комбинате, – пояснил главный инженер.
– То есть как на комбинате? – удивился Доронин.
– Очень просто. Приехал чуть свет и укатил на дальний рыбозавод.
– Как же он ко мне… – начал было Доронин, но оборвал себя, а Венцов, видимо поняв его недоумение, сказал:
– Когда товарищ Костюков приехал, вы, Андрей Семёнович, ещё спали. Вот он и решил вас не беспокоить.
Доронин почувствовал раздражение и против Венцова, который, как ему казалось, посмеивается над ним, й против секретаря райкома, который, как нарочно, приезжает в такую рань.
Однако решил тотчас же разыскать этого Костюкова. Сев в полуторку, Доронин помчался на рыбозавод, расположенный в пятнадцати километрах от конторы комбината. Там ему сказали, что Костюков действительно приезжал, провёл на заводе несколько часов, а теперь уехал неизвестно куда.
Доронин решил, что секретарь райкома вернулся на комбинат и они разминулись в дороге. Он погнал машину обратно. Но секретаря райкома не было и на комбинате. «Куда же он запропастился?» – растерянно думал Доронин.
Наступил вечер, а Костюков так и не появился. «Как же так? – со смешанным чувством обиды и недоумения думал Доронин. – Он же знает, наверное, что я здесь новый человек, а не встретился, не поговорил…»
Пришла Вологдина и попросила разрешения не надолго расположиться в его кабинете. Вид у неё был озабоченный. Получив разрешение, она позвала в кабинет Черемных. Устроившись за столом, они принялись составлять завтрашний план выходов в море.
Доронин вышел из конторы, собираясь пройти на пирс, но в тот момент, когда он уже выходил из ворот, возле него остановился один из тех потрёпанных «газиков», которые на фронте называли «козлами». Из «газика» не спеша вылез человек огромного роста, в пиджаке, который, казалось, трещал на его могучих плечах.
«Костюков!» – сразу решил Доронин.
– Товарищ Костюков? – повторил он вслух,
– Я Костюков, – ответил человек.
У него было спокойное лицо медлительные движения и очень внимательные глаза.
– Доронин, директор комбината. – Это было сказано таким тоном, словно Доронин хотел упрекнуть секретаря райкома: «Видишь, я тебя жду, а ты даже поговорить со мной не удосужился».
– Вот и хорошо! – сказал Костюков.
У него оказался волжский окающий выговор. Он осторожно пожал Доронину руку. Очевидно, он побаивался собственной силы и сдерживал её.
– Знаю, знаю, что прибыл, – улыбаясь, продолжал Костюков. – Из обкома звонили, – добавил он, словно желая придать своей осведомлённости самое обычное объяснение. – Ты когда прибыл-то?
– Позавчера.
– Ну давай осматривайся.
– У меня есть деловой разговор, – официальным тоном сказал Доронин, – я хотел сегодня ехать к вам в райком.
– Да? – чуть подымая брови, произнёс Костюков. – Ты извини, что так получилось. Приехал я рано, решил тебя не будить. Думал, рано вернусь с рыбозавода. А там завертелся… Словом, пошёл с ребятами в море. Восемь часов проболтались… Видишь, какое дело!… Хотел сейчас зайти познакомиться, хоть час поздний…
Костюков говорил таким дружелюбным тоном, что на него невозможно было сердиться.
– У меня есть неотложные дела, – сказал, однако, Доронин. – Мне бы хотелось начать разговор сегодня.
– Сегодня? – переспросил Костюков. – Ну что же, давай сегодня.
– Вот только… у меня в кабинете люди работают, – смущённо сказал Доронин, – Придётся их попросить…
– Зачем? – возразил Костюков. – Походим по берегу, подышим воздухом.
