Анатолий Азольский - Полковник Ростов
Далее последовали — полковник Цезарь Хофакер, кузен графа Клауса; полковник Генерального штаба Альбрехт Риттер Мерц фон Квирнгейм, из генеральской семьи, начальник штаба общевойскового управления сухопутных войск; Фриц-Дитлоф Шуленберг, в прошлом заместитель полицай-президента Берлина; Адам фон Тротт цу Зольц, сын министра культуры Пруссии и дочери генерала фон Швейница, прусского посла в Вене и Санкт-Петербурге, советник МИДа, с 1939 года тесно связан с американской разведкой; Петер Йорк фон Вартенбург, экономический советник, праправнук генерала Ханса Людвига фон Вартенбурга, героя наполеоновских войн.
Ни одной женщины, музыки не слышно, застолье исключено — такого не мог не отметить ефрейтор Крюгель. Никак совещание?
— Вы правы. Очень важное совещание. На какие темы беседовали — сказать?
— Вам лучше знать, господин полковник, о границах моей осведомленности. Одно могу сказать: именитые люди собрались у графа, почтенные.
— Посвящаю в тайну: они обсуждали детали убийства фюрера, — безмятежно сказал Ростов и тут же пресек попытку Крюгеля выскочить из машины. — Поздно, ефрейтор. Теперь каждая минута приближает вас к ответственности за недонесение о готовящемся государственном перевороте, то есть вы, зная о предстоящем 20 июля убийстве фюрера германской нации, не обратились немедленно в гестапо.
Крюгель дважды пилоткой стирал пот с лица. Братья Штауффенберги простились с гостями, те разъехались.
— Я вам благодарен, господин полковник. Теперь мы сообщники. Неспроста ко мне вы стали обращаться на «вы». Вы всех перечислили?
— Как бы не так… За пределами этого дома проводят такие же совещания весьма уважаемые люди…
И Ростов стал людей этих перечислять. На одной фамилии Крюгель ойкнул:
— Мне не послышалось?.. Герделер?
— Он самый. Метит в президенты будущей Германии. В прошлом же…
— Да знаю, знаю! Обер-бургомистр Лейпцига, как же, как же… Согласился с решением Союза учителей, когда они вытурили меня. Свинская скотина!
— Остальных вы увидите позднее, на Бендлерштрассе, да вы их в лицо знаете, кроме одного, обер-лейтенанта Хефтена.
— Чем же знаменит этот обер-лейтенант?
— Адъютант графа Клауса Шенка фон Штауффенберга.
— Всего лишь?
— Внук генерал-фельдмаршала Браухича.
— Тогда все ясно. Такой родней Гитлер похвалиться не может. Как мне кажется, почтенные гости и хозяева занимались исправлением допущенных ранее ошибок. Или пересдавали проваленные экзамены.
— Экзамены предстоят им скоро. В другом месте, вам знакомом.
«Майбах» покатил на север, к Шпрее. В реке отражались Х-образные лучи прожекторов. На Ульменштрассе Ростов приказал ехать медленнее. Стемнело. В ста метрах от «майбаха», среди развалин на Бендлерштрассе — еще не разбомбленное здание штаба армии резерва, средоточие нитей, ведущих в округа и армии как Запада, так и Востока, сирена, которая оповестит командиров всех резервных корпусов Германии о наступлении момента, когда ими станут командовать Фромм и Штауффенберг. Как бы крадучись, подъезжал «майбах» к зловещему дому, одним видом своим внушавшему тоску, раздражение, ибо когда-то им могущественно владел рейхсвер, потерпевший жестокое поражение; диким, безлюдным утесом высился дом посреди мертво уснувших окрестностей. Двадцати метров не доехав, «майбах» замер; мотор, изготовленный умелыми, работящими руками немецких тружеников, заглох сам собой, то ли убоявшись чего-то, то ли перед решающим броском в неизвестность, в судьбу, предреченную зигзагами событий, выпавших на долю уроженки Рязанской губернии, по чьей-то протекции или милости попавшей сестрой милосердия на госпитальное судно «Орел», и вдруг птицей, почуявшей родной берег, полетела рязанка беременеть от немца, который вытащил ее из японского плена, перевез в свою Юго-Восточную Африку, где она и умерла, — так, во всяком случае, уверял Ростова человек, заговоривший с ним по дороге в Мурмелон, и знала ли девушка, с баулом поднимавшаяся по трапу «Орла» то ли в Кронштадте, то ли еще где, — догадывалась ли, что ее безумный полет к Мадагаскару был всего лишь прологом, преддверием этого вот мига, когда сын ее в двадцати метрах от штаба резервной армии ожидает в нерешительности ответа на вопрос: «А что дальше?», а дальше — допустить или не допустить убийства Адольфа Гитлера. Уже все или почти все известно о заговоре, уже знаемо, кто из генералов провозгласит себя спасителем нации, но не прощупанные еще детали тянут его в этот дом № 11–13, а тревога за Германию, и какое бы напыщенное словоблудие ни скрывалось в слове «Германия», ощущение от него пронизывает душу и зовет: вперед! вперед!
И «майбах» покатил вперед, мотор сам завелся, чему Крюгель не удивился. Остановился «майбах» — тоже без понуканий и для того, чтоб полковник мог размышлять, гадать и прикидывать, стоит ли завтра или послезавтра входить или въезжать в одну из дыр этой глыбы на Бендлерштрассе. До польской кампании он трижды бывал в министерстве на банкетах, был по службе и два месяца назад в кабинете Клауса, из-за спешки встреча протекла быстро, он торопился к самолету. С общевойсковым управлением Главного командования сухопутных войск связывали его уже не фронтовые дела, Бендлерштрассе ведал с начала войны боевой подготовкой, пополнением и вооружением, эта покрытая пылью и щебнем глыба еще и отвечала за своевременность заказов военной промышленности и приемку новых видов техники, и поскольку полковник Ростов представлял танковую инспекцию в штабе Фалькенхаузена, то визиты сюда вне подозрений и крайне желательны — в том случае, если полковника Клауса фон Штауффенберга здесь на службе нет.
Еще раз осмотрено здание, еще не пробужденное к службе; «майбах» объехал его, Ростов убедился: главный вход там, где портал, и есть еще несколько входов и выходов, но только два из них осуществляют пропуск вовнутрь. Караульное помещение во дворе, слева от ворот (это напомнил Крюгель). Час прошел, другой, третий; съездили к себе, перекусили, вернулись, когда уже светало; на Ульменштрассе восточные рабочие разбирали завал, настырно спрашивая у бригадира, зачтется ли им ранняя утренняя разборка за дневную норму. Через несколько кварталов — Шпрее, у реки почему-то работают по виду разбитые телефоны, «Полковника Штауффенберга позвать не могу, поскольку он отсутствует, не соблаговолите ли позвонить ему еще раз или что-то передать?» Теперь вновь главный портал, дежурный офицер, никакого пропуска, никакого учета, любой офицер пройдет как сквозь воздух. Третий этаж, здесь сам Фромм, стол с картами отделяет его от смежного кабинета, где Штауффенберг. Кабинеты начальников управлений — все вразброс, для них, кстати, отдельные входы в здание, но после того, как 13 июля русские взяли Вильнюс, а днями раньше вся группировка под Минском капитулировала, — не до привилегий, а проще сказать — солдат не хватает для несения обычных караульных обязанностей. В лучшие времена здание это вмещало тридцать-сорок генералов, почти тысячу офицеров, две роты солдат, а ныне — уборщиц не видно, какой-то обер-лейтенант гневно размахивал пачкой бумаг: «Да где же машинистка?!» Во двор смотрят окна военного трибунала сухопутных войск, пустотою вырванного из челюсти зуба выглядит корпус абвера, который после попадания бомбы перевели в другое место, — и вопрос, мягкий и неназойливый, поскольку ответ на него давно получен: «Почему на место впавшего в немилость Канариса, подозреваемого в измене, поставлен полковник Ханзен, к той же измене склонный? А ведь все назначения фюрера — только с одобрения Кейтеля или Гиммлера!»
Коридоры переплетались, извивались, сообщались не проходами из корпуса в корпус, а межэтажными спусками и подъемами; в июле 1939 года на банкете в казино рядом с Ростовым сидел здешний штабист, он вдруг решил проявить радушие хозяина. Предложил: «Пойдем, покажу тебе наш лабиринт», — и не смог показать, сам запутался. Полчаса понадобилось теперь Ростову, чтоб уяснить, где что в этом хитросплетении ответвляющихся коридоров. Нашел генерала, который даже не вчитываясь подписал все три документа, привезенных Ростовым, понимая, наверное, что, пока документы поступят к исполнителям, армия «плутократической демократии Запада» войдет в Брюссель. Впрочем, бумаги можно отправить почтой, Ростов заглянул заодно на узел связи, запомнил всех тех, кто распоряжался отправкой шифровок, устанавливая очередность их. Потребовал схему телефонной коммутации здания — и сунул ее в карман, ключ от свободного кабинета упрятан туда же — для не известных пока надобностей. Побродил еще немного по подвалу, никем не охраняемому, вышел на улицу, дошел до Ульменштрассе, сел в «майбах» и по двум-трем словам Крюгеля понял, что напрасно плутал по коридорам: ефрейтор лучше кого-либо знал все ходы и выходы здания, и дикое, обычному армейскому шоферу недоступное знание это приобрел, служа у полковника Беренса; восемь сигарет в день полагались — табачным довольствием — ефрейтору Крюгелю, полковник же не имел права ни на одну, как и на дополнительные офицерские пайки, зато мог в казино покупать дорогие вина и дешевые сигареты; прижимистый Беренс не делился табачком с таким же, как он сам, воином вермахта, у обитателей Целлендорфа это не принято, но в кармане пройдохи Крюгеля всегда бренчала мелочишка на сигареты, и ефрейтор научился проникать в управление, покупать в офицерском казино якобы для полковника сигареты и кое-что еще; чтоб не попасться невзначай на глаза Беренсу или его знакомым, надо было знать все лестницы, коридоры и кабинеты; да вся шоферня умела нырять в здания министерского квартала; еще со времен, когда Тирпицуфер назывался Кёнигин-Аугусташтрассе, этажи его кроили, сносили и не раз восстанавливали, сами здания подвергались перепланировкам в угоду политикам, а уж восточная окраина квартала, в обиходе прозванная Бендлерблоком, расширяться уже не могла, дробилась поэтому изнутри.
