Николай Шпанов - Повести об удачах великих неудачников
И дядя Ленуара спешил обогащаться. Выслав своему юному провинциальному родственнику два пятифранковика, он велел лакею передать, что благодарит за внимание, но просит больше не справляться о его здоровье…
Месяц прошатался Жан по парижским улицам. Познав лишения безработного чудака, он ухватился за первое, что подвернулось, и вот уже скоро два года, как выполнял обязанности гарсона в ресторане метра Юннэ.
В «Холостом парижанине» были две комнаты, предназначенные для постоянных клиентов. Первую, просторную, отвели многочисленным приверженцам «партии движения». Мелкие буржуа делились здесь своими сомнениями к планами разрушения ростовщической блокады финансовой аристократии и промышленных феодалов. Задняя, маленькая, комната служила пристанищем для сторонников многочисленных утопических теорий. Здесь происходили дебаты, расцветавшие махровым цветом красноречия, столь же блистательного, сколь и бесплодного.
Изредка, неизвестно каким ветром занесенный, сюда влетал взъерошенный член «Общества семейств» или «Времен года». Перехватив чашку бульона, он успевал взбудоражить население обеих половин.
Здесь не очень-то жаловали живых республиканцев, хотящее клиенты считали себя приверженцами идей свободы в той мере, какая вообще допустима для француза.
Никому из посетителей не приходило в голову объявить, по примеру Бланки, войну «всем капиталистам, банкирам, монополистам — всем грабителям, жиреющим за счет народа». Каждый из них втайне рассчитывал рано или поздно сделаться если не настоящим капиталистом, то по крайней мере хоть монополистом своей улицы. Нет, Бланки здесь решительно не был популярен!
У дядюшки Юннэ так повелось с самого начала, что на половине «партии движения» собирались по преимуществу торговцы промышленным сырьем и владельцы мелких мастерских — те, кого несколько преждевременно и не совсем основательно именовали «фабрикантами». Это был слой французского общества, оказавшийся между крупной финансовой и торговой буржуазией, с одной стороны, и непосредственными производителями — рабочими — с другой. Это были владельцы станков, те, кто передавал сырье из рук крупных негоциантов-монополистов в руки пролетариата. Добиваясь понижения избирательного ценза на несколько десятков франков, эти люди готовы были тратить сотни франков на сабли, ружья и куртки национального гвардейца.
Это был класс, воевавший на два фронта.
Расхаживая между столиками, гарсон слушал разговоры посетителей. Заинтересованный их спорами, он стал просматривать газеты и вскоре уже настолько разбирался в окружающем, что готов был сам принимать участие в дебатах.
Посетители «Холостого парижанина» перестали казаться ему безликими. Интересы одних были теперь понятны ему, как будто близки; к другим он относился как к воображаемым врагам. Склонный к идеализации всего, что было связано с техникой, он симпатизировал фабрикантам, боровшимся за эмансипацию своего станка от банкиров. Он хорошо понимал, почему среди посетителей большой комнаты такой восторг вызывает формула, высказанная одним из завсегдатаев задней каморки: «Коммерсант — природный враг фабриканта; коммерсант пускает в ход все средства для того, чтобы его ограбить. Коммерсант — это тот же корсар, живущий за счет фабрикантов-производителей».
Иногда, правда, Жану казалось, что восторгавшиеся подобными формулами фабриканты — это все же не те люди, которым должны принадлежать его симпатии. Ведь он бедняк! Он более нищ, чем любой чернорабочий. Он униженнее самого маленького подмастерья на фабрике. Нет, право, нужно бы побывать там, в предместьях, о которых здесь так много говорят. Вероятно, в этих предместьях он увидит тех, с кем ему действительно по пути.
Однако подобные сомнения вскоре оставляли Жана. Ведь он был глубоко уверен, что его нынешнее положение — только случай, только временный, короткий этап. А удел его совсем иной. И ничего не значит, что ему не удалось пройти через Политехническую школу. Ничего! Он и без нее найдет свою дорогу!
Среди посетителей были у Жана и друзья: владелец эмалировочной мастерской Бланшар, механик Ипполит Маринони и часовщик Курдезье.
Рюмка вина и сигара, предложенные гарсону, служили обычным знаком симпатии к нему почтенных буржуа. И по воскресеньям этих сигар скоплялось у Жана столько, что хоть торгуй.
Из разговоров фабрикантов Жан как нельзя лучше уяснил, что этот общественный класс нуждается в инженерах, нуждается в людях, могущих дать мелкому производству станки и машины. Развитие мелкой промышленности упирается в невозможность для каждого из этих Бланшаров и Маринони иметь свои небольшие двигатели — двигатели, которые можно было бы ставить в любом месте города, в любом доме. Фабрикантам нужны были машины, не нуждающиеся в большом обслуживающем персонале и специальных зданиях для установки.
Молодой Ленуар понимал, что, будь он инженером, он стал бы желанным гостем в кругу этих людей, и всякий раз ощущал горечь, когда вместо машины от него требовали порцию креветок. Строй он для них машины, фабриканты выказывали бы ему свое расположение не рюмкой вина и не сигарой. О, тогда он показал бы им, чего сто́ит Жан Ленуар!
Впрочем, и из этих скупых знаков дружеского расположения клиентов Жан научился извлекать некоторую пользу. Отказавшись от удовольствия выкурить сигару, он стал копить их и, собрав дюжину-другую, отправлялся на набережную Малакэ, где в тротуар словно вросли выцветшие грибы зонтов букинистов.
Жан менял сигары на книжки.
С пренебрежением отбрасывал он любовные романы с эротическими картинками. Его не интересовали ни история, ни путешествия, ни стихи, ни политические памфлеты.
К удивлению букинистов, бледный гарсон неизменно требовал одно и то же — «что-нибудь о машинах».
Проходила неделя. Жан приносил прочитанную книжку обратно. Получив за нее четверть того, что заплатил в прошлый понедельник, он добавлял к «выручке» несколько сигар и терпеливо выбирал себе следующий трактат о машинах.
Но чем больше он читал их, тем острее ощущал разочарование. Он не находил в этих книгах ответа на волновавший его вопрос: почему мелкая промышленность не имеет необходимого ей двигателя? Существуют ли такие двигатели вообще? Кто такие люди, пытающиеся дать промышленности двигательную силу? И какой, наконец, должна быть эта новая машина?
А именно это целиком занимало мысли Жана. Он был убежден, что такая машина должна существовать. И если ее еще нет, то, во всяком случае, должны быть сделаны все попытки ее построить.
Жан наивно полагал, что, если бы он только обнаружил такую попытку, ему, как спасителю своих друзей-фабрикантов, осталось бы лишь показать им уже кем-то открытую Америку в машиностроении. Идею усовершенствования паровой машины он отвергал. Его не устраивало гениальное сооружение Уатта. Хотя современное машиностроение и придало этому громоздкому двигателю гораздо более компактный вид, но он оставался все же недостаточно удобным. Ленуар слышал, что наличие котла с его опасным содержимым — паром — и присутствие топки исключают возможность применения этой машины в маленьких городских хозяйствах. Значит, этот путь не годился. По мысли Ленуара, будущая машина должна освободить мелкую промышленность из плена топки и парового котла.
Гарсон из «Холостого парижанина» день ото дня становился все более плохим слугой. Он путал заказы клиентов, ронял кушанья, бил посуду и начал даже опаздывать к открытию ресторана.
В тот июльский день, когда мы застали Жана греющимся в последних лучах заходящего солнца, нерадивый гарсон переполнил чашу терпения дядюшки Юннэ. Вместо того чтобы, как полагалось, около запертых дверей заведения ожидать прихода хозяина, он явился через полчаса после самого Юннэ. А кончилось тем, что, когда хозяин ушел по делам, поручив Жану прибрать буфет, и неожиданно вернулся, — стойка буфета была не убрана, а слуга читал.
Возмущенный ресторатор вырвал книжку из рук гарсона и швырнул ее в угол. Листки веером разлетелись по ресторану.
Украдкой, чтобы хозяин не видел, Жан собрал разбросанные листочки — отыскал все, кроме обложки. А обложка нашлась лишь вечером — на стуле, под широким седалищем эмалировщика Бланшара. Поднеся листок к газовому рожку, эмалировщик, уверенный в том, что это одна из обычных прокламаций республиканцев, не без удивления прочел вслух:
РАЗМЫШЛЕНИЕ О ДВИЖУЩЕЙ СИЛЕ ОГНЯ И О МАШИНАХ, СПОСОБНЫХ РАЗВИВАТЬ ЭТУ СИЛУ, сочиненное С а д и К А Р Н О, бывшим воспитанником Политехнической школы. Париж, 1824. Книготорговец Башельё.— Эге! — шутливо воскликнул Бланшар. — Да вы, метр Юннэ, хотите превратить «Холостого парижанина» в ресторанную фабрику!..
