Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут
Сенмут поклонился, довольный тем, что его собственная оценка этого человека оправдалась, и ответил на прозвучавшие вслух слова:
— Конечно, почёт — это дар богов. Но житейские почести люди и боги принимают одинаково, если, конечно, человек достаточно смел, чтобы их получить.
— Может быть, выпьешь со мной чашу вина? — сказал Хапусенеб после короткой паузы, понадобившейся ему, чтобы обдумать услышанное.
Мужчины вышли из комнаты и не спеша двинулись по длинному залу мимо кладовых. Некоторые двери были открыты; Сенмут видел за ними длинные узкие комнаты, в которых многочисленными ярусами поднимались полки и ящики с полотнами, ладаном, вином, золотом, пчелиным воском, содой, драгоценными камнями, пищей и бесчисленными роскошными нарядами бога. Писцы озабоченно подсчитывали новые подношения или переписывали старые, жрецы в облачениях проверяли запасы, низшие прислужники подметали утрамбованные глиняные полы.
— Присматривать за всем этим — карьера, оправдывающая всю человеческую набожность, — негромко сказал Сенмут, указывая рукой на бесконечный ряд дверей.
— Тебя привлекает управление? — спросил Хапусенеб, когда они повернули к жилым помещениям. — Я думал, что ты жрец.
— Да, я жрец, — ответил Сенмут. — Но став Главным пророком, я обнаружил, что больше всего мне нравится управлять храмом.
Хапусенеб взял со стола серебряный кувшин и разлил финиковое вино в кубки, по форме напоминавшие колокола.
— Значит, ты достиг вершины на выбранном пути? Счастливец!
— Наоборот, почтенный. Я лишь начат свой путь.
— Но в храме Монту нет поста выше Главного пророка. Ты исчерпал свои возможности.
— Да — в храме Монту. Но в храме Амона возможности неограниченны.
Сенмут улыбнулся, поднёс кубок к губам и поставил на стол уже пустым. Жрец, благожелательно наблюдавший за гостем, снова наполнил его и указал на стул:
— Садись.
Сенмут окинул комнату оценивающим взглядом и последовал приглашению.
— Вы, жрецы Великого, хорошо заботитесь о себе, — резко сказал он.
— Бог ценит наши заботы. Однако... — Хапусенеб умолк.
— Однако его благодарность могла бы быть и больше, если бы большая часть его благосклонности не утекала по некоему руслу, оставляя для других лишь тонкий ручеёк. Ты говоришь об этом?
— Кажется, ты хорошо осведомлен, — проворчал Хапусенеб. Сенмут пожал плечами и осушил свой кубок.
— Об этом скандале уже знают все. Верховный жрец Акхем забирает изрядную долю благосклонности Амона себе и делится ею со своими любимчиками, в то время как вы, все остальные... Я частенько удивлялся, как вы это терпите.
— Тут ничего нельзя поделать.
— Мой достопочтенный друг! — Сенмут с деланным упрёком глянул на собеседника. — Неужели ты хочешь, чтобы я этому поверил?
Хапусенеб, безмятежно глядя на гостя, потянулся, чтобы вновь налить ему вина:
— Верховный жрец — это Верховный жрец.
— Он остаётся Верховным жрецом, пока может поддерживать мир в храме. Но если среди жречества начнётся беспокойство...
— Акхем допущен к уху фараона, пророк.
— Но фараон стар. Он одной ногой стоит в гробнице. Ты видел его лицо?
— Он стар, это верно. И в последнее время стал немощным. Но ведь идёт Хеб-Сед...
— Это просто египетский способ провозглашения наследника.
Хапусенеб откинулся на спинку кресла, вытянув ноги, обутые в сандалии, и принялся внимательно рассматривать Сенмута — настолько внимательно, что пророк Монту, пытавшийся прочесть, что скрывалось в этих проницательных бесстрастных глазах, вдруг почувствовал внутреннюю дрожь. Не ошибся ли он в расчётах? Он надеялся, что нет, но ведь он опирался лишь на собственные наблюдения и поэтому сильно рисковал.
— Чего же ты хочешь, мой друг? — наконец спросил Хапусенеб.
— Я хочу помочь тебе стать Первым жрецом Амона вместо Акхема.
Хапусенеб невозмутимо выслушал эти слова, а затем спросил:
— И чего же ты за это хочешь?
— Должность в этом храме. Можно маленькую. Только для того, чтобы было откуда лезть вверх.
— Тогда награда должна предшествовать «помощи». Это непременное условие.
— Да, — Сенмут склонился к собеседнику. — Ты, естественно, думаешь, что я могу получить свою награду и благополучно забыть об остальной части нашего соглашения. Я не сделаю этого, мой друг. Если я так поступлю, ты всегда сможешь выжить меня с моей должности, так что у меня нет возможности для обмана.
Хапусенеб катал по столу свой кубок. Он держался всё так же невозмутимо, движения его были неторопливы, но он явно не пытался тянуть время. Сенмут, которому не было присуще подобное терпение, с трудом заставлял себя спокойно сидеть в кресле и не барабанить пальцами по подлокотникам.
— И что же ты предлагаешь делать? — спросил Хапусенеб.
— Думаю, что действие лучше оставить мне. Многое зависит от случая, который не замедлит появиться. Я могу обещать, что в течение нескольких лет Акхем потеряет почву под ногами.
— И чтобы укрепить её, позовёт на помощь фараона. Что же мы будем делать тогда, мой заговорщик?
Сенмут улыбнулся, его лицо прорезали глубокие морщины:
— А кто будет тем фараоном, к которому воззовёт Акхем? Не наш Добрый Бог. К тому времени он уже ляжет в гробницу. Думаешь, у Немощного хватит сил и опыта, чтобы одолеть возникший хаос? Это было бы невероятно.
Хапусенеб откинулся в кресле, задумчиво потягивая вино.
— А почему ты думаешь, что я жажду облачиться в одежды Верховного жреца? — спросил он после паузы. Вместо ответа Сенмут опять ограничился улыбкой.
Впервые за всё время разговора в глазах жреца промелькнуло удовольствие. Он не повторил вопрос, а лишь заметил:
— Ты тороплив. Это легко лишь на словах. Ведь есть ещё и обеты, о которых я обязан помнить... Моё положение... Как Первый сем-жрец, я вряд ли стану возмущать жрецов против моего священного предводителя.
— Конечно. А я стану. Смогут ли подобные тонкости удержать, к примеру, Второго писца? Точно так же, как несколько позже — Первого писца или начальника кладовых? Чем выше я заберусь, тем больше у меня будет возможностей способствовать твоему благу.
— Я должен принять на веру, что ты действительно заботишься о моём благе?
— Конечно, нет, — сказал Сенмут. — Но если ты согласишься на моё предложение, то твоё благо станет основой моего, а оно как раз вызывает у меня наибольший интерес.
— Ты говоришь очень убедительно, — пробормотал Хапусенеб.
Сенмут облегчённо вздохнул и откинулся в кресле. Заметив в руке кубок, он выпил вино — в один или два глотка, так же, как и другие. Брови жреца поднялись. Он сухо сказал:
— Кажется, я должен или прервать нашу беседу, или послать ещё за одним кувшином вина.
— У меня поистине божественная жажда, — с улыбкой заметил Сенмут.
— И божественная уверенность в себе. Как я могу поверить, что ты способен на чудеса, о которых рассказывал?
Сенмут пожал плечами:
— Обрати внимание на то, что всего четыре года назад я вступил в должность Третьего писца кладовых в храме Монту. А теперь я Главный пророк.
Хапусенеб искоса взглянул на него, а затем сказал:
— Мой друг, сдаётся мне, что ты негодяй.
— Чушь. Люди — это люди. Большинство из них или овцы, или надутые дураки. Нужно только осознать это, чтобы научиться управлять ими по своему разумению, и только ещё больший дурак откажется от этого. — Сенмут встал. — Я должен идти. Прошу тебя, подумай над этими словами до нашей следующей встречи. Скажем, завтра. Благодарю за вино, за то, что внимательно выслушал меня, за...
— Подожди немного. — Хапусенеб всё так же неподвижно сидел в кресле. — Чего ты на самом деле добиваешься? Какова твоя конечная цель?
Сенмут изобразил на лице душевные колебания, словно тщательно обдумывал новую мысль.
— Ты говоришь, конечная цель, мой друг? Думаю, у меня се нет. Когда я достигну одной цели, за ней откроется другая. Не так ли?
Жрец резко поднялся с места.
— Твоя цена, парень. С меня хватит твоих мудрствований. Я хочу знать цену.
— Я ведь сказал тебе. Только ради чести оказать содействие...
— Хватит болтать! Я не дурак и не куплю ничего, не зная, какого количества золота или угрызений совести это будет стоить. Ты хочешь подняться. И ты наверняка хочешь, чтобы я помог тебе залезть наверх. Каким образом?
— Лишь в мелочах. Ты с радостью согласишься на них, когда подойдёт время, потому что они пойдут тебе на пользу. А я обещаю, мои интересы никогда не разойдутся с твоими. Если ты примешь моё предложение, — бросил Сенмут, направляясь к двери.
